А теперь давайте представим себе дерево. Ствол состоит из колец, и по их количеству можно судить о возрасте дерева. Теоретически, если убирать годовые кольца одно за другим, дерево должно постепенно становиться всё моложе и моложе. В случае с деревом это невозможно. Но домне дерево. «Годовые кольца» такого домавещи, оставленные жившими в нем людьми: кресла, диваны, столы, часы, книги. Эти «кольца» можно убрать, наверное, не полностью, но по крайней мере так, чтобы «кольцо» потеряло принадлежность к тому или иному временному периоду. И, если дом обставлялся строго по периодам, то, убирая «кольца», можно обмануть законы времени.
А теперь пойдем от восьмерки назад: 82=6; 62=4; 42=2. Подумайте: что связывает с настоящим временем такую сложную структуру, как дом, где жило несколько поколений одной семьи? Конечно, присутствие вещей, принадлежащих настоящему времени. И присутствие людей, живущих в настоящем. Заброшенный и необитаемый дом, в конечном счете, приобретает репутацию «дома с привидениями». Соседей это тревожит, город ищет возможность быстрее избавиться от такой достопримечательности. Таким образом, люди вступают во взаимодействие с силами времени, которые тоже не особо благоволят заброшенным домам. Дело в том, что о существовании таких домов очень легко забыть, и дурную славу о них распространяют специально для того, чтобы привлечь к ним внимание. Такой дом действительно преследуют призраки, но не из прошлого, а из будущегомогущественные крылатые приспешники сил времени.
Но бывает, что дом теряет связь с настоящим, не будучи заброшенным и необитаемым. О таких домах силы времени неминуемо забывают. Тогда дом возвращается в самый подходящий для него временной момент, синхронизируется с ним и находится в нем, пока этот момент не проходит, после чего оказывается в пустоте и в безвременье. В обычных случаях там он и остается, и память о нем стирается из сознания людей. Но Дом Дикенсонов нельзя назвать «обычным случаем»: его «годовые кольца» были настолько индивидуальны, и их «убирали» так точно, что он возвращался в прошлое не один, а три раза. В третий раз причинноследственные связи полностью нарушилисьда так, что исчезла первоначальная отправная точка. Тогда силы времени пробудились, обнаружив, что цикл изменился без их ведома, и немедленно отправили своих приспешников исправлять ситуацию. Задача у них была такая: сделать так, чтобы двойка равнялась восьмерке, воздействовать на теорию вероятностей таким образом, чтобы Дом Дикенсонов построил Теодор, и тогда первоначальный интерьер датировался бы более поздним периодом. А ключом ко всёму была старая женщина, дремлющая в вольтеровском кресле.
Приоткрыв глаза, старая Элизабет Дикенсон увидела комнату, освещенную слабым огнем камина, и трепещущие крылья цвета лаванды.
Ну же.сказала она с нетерпением.Давайте. Делайте свое дело, и покончим с этим. Почему вы заставляете ждать старую женщину?
Тишина, и сноважуткое хлопанье кожистых крыльев. Элизабет опять задремала. Пламя в камине гудело, пожирая остатки чиппендейловского комода. Чтото холодное и шелковистое коснулось ее щеки, но она не пошевелилась и не открыла глаза.
Облачите меня в саван, если так нужно.пробормотала она.Укройте одеялом из сырой земли. Делайте свое дело скорее.
Хлопанье крыльев усилилось, и этот шум действовал на неё, как снотворное.
Прости меня, Мэтт.прошептала она.Сама не зная, я держала твою жизнь в своих руках. Сама не зная, я позволила тебе умереть.
Она глубже вжалась в кресло. Здесь так тепло, так покойно
«Лягу я спать, глаза затворю, гоблинам душу доверю свою. Если во сне я случайно умру; гоблины душу мою заберут»
В дверь громко стучали.
Медная колотушка мерно ударялась в обшивку двери.
Молодая Элизабет Дикенсон открыла глаза.
Серебристая паутина окутывала ее и вольтеровское кресло. Взмахнув рукой, она скинула паутину, и как будто пелена упала с глаз. Часы на каминной полке показывали четыре девятнадцать.
Мэтт, подумала она. Пришел просить прощения. Её бесплотная душа бросилась в холл и ухватилась за защелку; изо всех сил стараясь сдвинуть её и отпереть дверь. Но сил не хватало. «Помоги мне, помоги же!кричала она той себе, что осталась в комнате.Еще мгновениеи он уйдет, и тогда будет поздно!»
Но тело, управляемое разумом, не двинулось с места.
Внезапно череда долгих, одиноких лет пронеслась перед ее внутренним взоромдолгие, одинокие годы, ведущие вниз, вниз, назад, назад, в леденящую черноту Она увидела старуху у камина. И две надвигающиеся страшные крылатые тени.
И всё же она не шевельнулась.
Образ старухи у камина померк, на смену явился образ молодого человека, раздавленного токарным станком.
Мэтью, нет!
Она вскочила на ноги и бросилась в холл. Дернула защелку, рывком распахнула дверь. Мэтт стоял на крыльце в лучах вечернего заходящего солнца. Вот он увидел Элизабет, и его глаза засияли. Мгновениеи она упала в его объятия.
«Все вмиг переменилось в этом мире. Шаги твои впервые услыхала, и для меня не стало больше смерти, от пропасти спасла меня любовь».
Пер. Марии Литвиновой
ЗВЕЗДЫ ЗОВУТ, МИСТЕР КИТС
Хаббарду уже доводилось видеть куиджи, но хромую куиджи он встречал впервые.
Правда, если не считать ее искривленной левой лапки, она, в сущности, не отличалась от прочих птиц, выставленных на продажу. Тот же яркожелтый хохолок и ожерелье в синюю крапинку, те же прозрачносиние бусинки глаз и светлозеленая грудка, так же причудливо изогнутый клюв и то же странное, нездешнее выражение. Она была около шести дюймов длиной и весила, должно быть, граммов тридцать пять.
Хаббард вдруг спохватился, что уже давно молчит. Девушка с высокой грудью, в наимоднейшем полупрозрачном платье вопросительно смотрела на него изза прилавка.
Что у нее с лапкой?спросил он, откашлявшись.
Девушка пожала плечами.
Сломали во время погрузки. Мы снизили на нее цену, но все равно ее никто не купит. Покупатель желает, чтобы они были первый сорт, без всяких изъянов.
Понятно,сказал Хаббард. И стал вспоминать то немногое, что знал о куиджи: родом они из Куиджи, полудикого захолустья Венерианской тройственной республики; с первого или со второго раза запоминают все, что им скажешь; отзываются на скольконибудь знакомое слово; легко приспосабливаются к новым условиям, однако размножаются только у себя на родине, поэтому для продажи приходится доставлять их на Землю с Венеры; по счастью, они очень выносливы и выдерживают ускорение и торможение, перелет им не опасен.
Перелет
Выходит, она была в космосе!вырвалось у Хаббарда.
Девушка скорчила гримаску и кивнула.
Космосдля птиц, я всегда это говорила.
От него, конечно, ждали, что он рассмеется. Он даже и попытался было. В конце концов, откуда девушке знать, что он бывший космонавт. С виду он самый обыкновенный человек средних лет, немало таких слоняется в этот февральский день по магазинам стандартных цен. И всетаки рассмеяться не удалось, хотя он старался изо всех сил.
Девушка как будто ничего не заметила.
Интересно, почему одни только чокнутые летают к звездам,продолжала она.
Потому что только они способны справиться с одиночеством, да и то лишь на какоето время,чуть не сказал Хаббард. Но вместо этого спросил:
А что вы с ними делаете, если их никто не покупает?
С кем, с птицами? Ну, берут бумажный мешок, накачивают туда немного природного газа совсем немного а потом
Сколько она стоит?
Вы про хромую?
Да.
Значит, вы вивисектор, да?.. Шесть девяносто пять, и еще семнадцать пятьдесят за клетку.
Я ее беру,сказал Хаббард.
Нести клетку было неудобно, чехол то и дело сползал, и всякий раз куиджи издавал громкий пискв аэробусе, а потом и на улице предместья все оборачивались и пялили глаза, и Хаббард чувствовал себя дуракдураком.
Он надеялся проскользнуть в дом и подняться к себе в комнату так, чтобы сестра не углядела его покупку. Напрасная надежда. От Элис ничего не скроешь.
Нука, на что это ты выбросил свои денежки?вопросила она, появляясь в прихожей в ту самую минуту, как он переступил порог.
Хаббард покорно обернулся и ответил:
Это птица куиджи.
Птица куиджи!
На лице Элис появилось то самое выражение, которое он уже давно определил как «настырновоинственное и обиженное»: она раздула ноздри, поджала губы и втянула щеки. Сорвала чехол и острым глазом впилась в клетку.
Ну, как вам это понравится?воскликнула Элис.Да еще хромая!
Но ведь это не чудовище какоенибудь,сказал Хаббард.
Просто птица. Совсем маленькая пичуга. Ей не нужно много места, и я позабочусь, чтобы она никому не мешала.
Элис смерила его долгим ледяным взглядом.
Да уж постарайся!процедила она.Прямо не представляю, как к этому отнесется Джек.Она круто повернулась и пошла прочь.Ужин в шесть,бросила она через плечо.
Он медленно поднимался по лестнице. Его охватила усталость, ощущение безысходности. Да, правильно говорят: чем дольше пробудешь в космосе, тем меньше надежды вновь найти общий язык с людьми. Космос большой, и в космосе к тебе приходят большие мысли; там читаешь книги, написанные большими людьми. Там меняешься, становишься другим и в конце концов даже родные начинают видеть в тебе чужака.
А ведь, право же, стараешься быть точно таким, как все, кто окружает тебя на земле. Стараешься и говорить то же, что они, и поступать так же. Даешь себе слово никогда никого не называть крабом. Но рано или поздно с языка неизбежно срывается чтонибудь непривычное для их ушей либо поступаешь не так, как у них принято, и в тебя впиваются враждебные взгляды, и всюду враждебные лица, и в конце концов неизбежно становишься отверженным. Разве можно цитировать Шекспира в обществе, чей богкакойто розовощекий филантроп за рулем кадиллака с крылышками? Разве можно признаться, что любишь Вагнера, когда твоя цивилизация упивается ковбойскими опереттами?
Разве можно купить хромую птицу в мире, который забыл (а быть может, никогда и не знал), что значат слова «почитай все живое».
Двадцать пять лет, думал Хаббард. Я отдал лучшие свои годы. А что получил взамен? Четыре стены, отгораживающие меня от всего мира, и жалкую пенсию, которой не хватает даже на то, чтобы сохранять чувство собственного достоинства.
И всетаки он не жалеет об этих годах; величественное, неторопливое течение звезд, непередаваемый миг, когда в поле твоего зрения вплывает новая планетаиз золотого, зеленого или лазурного пятнышка превращается в шар и заслоняет собою весь космос. И прибытие, когда новый мир доверчиво приветствует тебя, возвещает о красотахупоительных и пугающих, о неведомых горизонтах, о цивилизациях, что и во сне не снились темному человекукрабу, который никогда не узнает вдохновения и ползает по дну глубокого океана земной атмосферы, придавленный ее миллионнотонной тяжестью.
Нет, он не жалеет об этих годах, хоть они и дорого ему дались. За все стоящее приходится платить дорогой ценой, а если у тебя не хватает смелости платить, на всю жизнь остаешься нищим. Тогда ты нищий духом и умом.
Господство духа над плотью, глубокий и чистый поток мысли: беспрепятственно проходишь по надежным коридорам знания, с трепетом вступаешь в храмы, воздвигнутые из слов; и в редкие ослепительные мгновения взору открывается звездный лик божества.
И те, другие мгновения тоже, когда душе, потрясенной одиночеством, открываются бездонные глубины ада
Хаббард вздрогнул. И вновь медленно опустился на дно океана. Перед ним была унылая дверь его комнаты. Он неохотно взялся за ручку, повернул ее.
Напротив дверишкаф, битком набитый старыми, очень старыми книгами. Справакакаято развалина, которую он искренне почитал за письменный стол, только в ящиках хранились не бумаги, не перья, не бортовой журнал, а нижнее белье, носки, рубашки и прочее снаряжение, все то, что смертный обычно наследует от предков. Кровать, узкая и жесткая, с его точки зрения именно такая, как полагается, стояла у окна, точно несгибаемый спартанец, на полу изпод края покрывала чуть выглядывали запасные башмаки.
Хаббард поставил клетку на стол, снял пальто и шляпу. Куиджи одобрительно оглядел свой новый мир, припадая на левую ногу, соскочил с жердочки и принялся клевать зерна пиви из посудинки, которая продавалась вместе с клеткой. Хаббард некоторое время наблюдал за ним, потом сообразил, что невежливо смотреть, как другой ест, даже если этот другой всего лишь птица; повесил пальто и шляпу в стенной шкаф, прошел через коридор в ванную и умылся. Когда он вернулся, куиджи уже покончил с трапезой и теперь задумчиво себя рассматривал: в клетке было и зеркальце.
Пожалуй, пора дать тебе первый урок,сказал Хаббард.Поглядим, как ты справишься с Китсом. «Красотаэто истина, истина есть красотатолько это и ведомо вам на Земле, только это вам надобно знать».
Куиджи, склонив голову на бок, глядел на него синим глазом. Стремглав убегали секунды.
Ладно,сказал наконец Хаббард,попробуем еще раз: «Красотаэто истина»
Истина есть красотатолько это и ведомо вам на Земле, только это вам надобно знать!
Хаббард отшатнулся. Слова эти сказаны были почти без выражения, довольно скрипучим голосом. Но все равно они звучали четко и ясно, и это впервые в жизниесли не считать разговоров с другими космонавтамион слышал слова, которые не имели никакого отношения к телесным нуждам или отправлениям. Он провел ладонью по щекеоказалось, рука слегка дрожит. Ну почему он давнымдавно не догадался купить куиджи?!
Помоему,сказал он,прежде чем двигаться дальше, надо дать тебе имя. Пускай будет Китс, раз уж мы с него начали. Или, пожалуй, лучше Мистер Китс, ведь надо же обозначить, какого ты пола. Конечно, я действую наобум, но мне не пришло в голову спросить в магазине, мужчина ты или женщина.
Китс,сказал Мистер Китс.
Прекрасно! А теперь попробуем строчкудругую из Шелли.
(Краешком сознания Хаббард уловил, что к дому подъехала машина, слышал голоса в прихожей, но, поглощенный Мистером Китсом, не обратил на это никакого внимания.)
Скажи, звезда с крылами света,
Скажи, куда тебя влечет?
В какой пучине непроглядной
Окончишь огненный полет?
Скажи, звезданачал Мистер Китс.
Значит, это правда. Только этого не хватало в моем домептицы куиджи, которая декламирует стихи!
Хаббард нехотя обернулся. На пороге стоял его зять. Обычно Хаббард запирал дверь. А сегодня забыл.
Да,сказал Хаббард.Она декламирует стихи. Разве это запрещено законом?
с крылами светапродолжал Мистер Китс.
Джек помотал головой. Ему было тридцать пять, выглядел он на все сорок, а соображениякак у пятнадцатилетнего.
Нет, не запрещено,сказал он.А надо бы запретить.
Скажи, куда тебя влечет?..
Не согласен,сказал Хаббард.
В какой пучине непроглядной
И еще нужен бы закон, чтобы запрещалось приносить их в дома, где живут люди.
Окончишь огненный полет?
Ты что, хочешь сказать, что мне нельзя держать ее у себя?
Не совсем так. Но предупреждаю, держи ее от меня подальше! Сам знаешь, они носители микробов.
Ты тоже,сказал Хаббард. Он не хотел этого говорить, но не удержался.
Джек раздул ноздри, поджал губы и втянул щеки. Забавно, подумал Хаббард, после двенадцати лет совместной жизни у мужа и жены становится совершенно одинаковое выражение лица.
Держи ее подальше от меня, вот и все! И от детей тоже. Я не желаю, чтобы она отравляла их мозги трескучей болтовней, которой ты ее учишь!
Можешь не волноваться, я буду держать ее подальше от детей.
Мне уйти, что ли?
Да.
Джек так хлопнул дверью, что в комнате все задрожало. Мистер Китс чуть не проскочил меж прутьев клетки. Хаббард в бешенстве кинулся было из комнаты.
Но сразу остановился. Стоит ли давать им тот самый повод, которого они только и ждут, чтобы выставить его из дому? Пенсия у него ничтожная, с нею никуда не переселишьсяразве что в Заброшенные дома,а наниматься куда попало на работу просто ради денегэто не по нем. Рано или поздно он неминуемо выдаст себя перед сослуживцами, как случалось с ним всегда и везде, и либо оговором и напраслиной, либо насмешками его все равно выживут с работы.
С тяжелым сердцем он шагнул назад, в комнату. Мистер Китс уже немного успокоился, но его бледнозеленая грудка все еще поднималась и опускалась слишком часто. Хаббард склонился над клеткой.