Экран погас. Я отнес видеофон на место и спустился во двор. Там я осторожно пробрался через заросли гигантской крапивы и прямо из деревянного нужника доктора Гоаннека шагнул под ночной дождь на берег реки Телон.
3 июня 78го года
ЗАСТАВА НА РЕКЕ ТЕЛОН
Невидимая река шумела сквозь шуршание дождя где-то совсем рядом, под обрывом, а прямо передо мною мягко отсвечивал легкий металлический мост, над которым светилось большое табло на линкосе:
«ТЕРРИТОРИЯ НАРОДА ГОЛОВАНОВ».
Немного странно было видеть, что мост начинается прямо из высокой травыне было к нему не только подъезда, но даже какой-нибудь паршивенькой тропинки. В двух шагах от меня светилось одиноким окошком округлое приземистое здание казарменно-казематного вида. От него пахнуло на меня незабываемым Саракшемзапахом ржавого железа, мертвечины, затаившейся смерти. Странные все-таки места попадаются у нас на Земле. Казалось бы, и дома ты, и все уже здесь знаешь, и все привычно и мило, так нет жеобязательно рано или поздно наткнешься на что-нибудь ни с чем не сообразное Ладно. Что думает по поводу этого здания журналист Каммерер? О! У него, оказывается, уже сложилось по этому поводу вполне определенное мнение.
Журналист Каммерер отыскал в округлой стене дверь, решительно толкнул ее и оказался в сводчатой комнате, где не было ничего, кроме стола, за которым сидел, подперши подбородок кулаками, длинноволосый юнец, похожий кудрями и нежным длинным ликом на Александра Блока, нарядившегося по вычурной своей фантазии в яркое и пестрое мексиканское пончо. Синие глаза юнца встретили журналиста Каммерера взглядом, совершенно лишенным интереса и слегка утомленным.
Ну и архитектура здесь у вас, однако! произнес журналист Каммерер, отряхивая с плеч дождевые брызги.
А им нравится, безразлично возразил Александр Б., не меняя позы.
Быть этого не может! саркастически сказал журналист Каммерер, озираясь, на что бы присесть.
Свободных стульев в помещении не было, равно как и кресел, диванов, кушеток и скамеек. Журналист Каммерер посмотрел на Александра Б. Александр Б. смотрел на него с прежним безразличием, не обнаруживая ни тени намерения быть любезным или хотя бы просто вежливым. Это было странно. Вернее, непривычно. Но чувствовалось, что здесь это в порядке вещей.
Журналист Каммерер уже открыл было рот, чтобы представиться, но тут вдруг Александр Б. с какой-то усталой покорностью опустил на свои бледные щеки дивные ресницы и с механической проникновенностью транспортного кибера принялся наизусть зачитывать свой текст:
Дорогой друг! К сожалению, вы проделали свой путь сюда совершенно напрасно. Вы не найдете здесь абсолютно ничего для себя интересного. Все слухи, которыми вы руководствовались, направляясь к нам, чрезвычайно преувеличены. Территория народа голованов ни в малейшей степени не может рассматриваться как некий развлекательно-познавательный комплекс. Голованызамечательный, весьма самобытный народговорят о себе: «Мы любознательны, но вовсе не любопытны». Миссия голованов представляет здесь свой народ в качестве дипломатического органа и не является объектом неофициальных контактов и уж тем болеепраздного любопытства. Уважаемый друг! Самое уместное, что вы можете сейчас сделать, это пуститься в обратный путь и убедительно объяснить всем вашим знакомым истинное положение вещей.
Александр Б. замолк и томно приподнял ресницы. Журналист Каммерер пребывал перед ним по-прежнему, и это его, видимо, совсем не удивило.
Разумеется, прежде чем мы простимся, я отвечу на все ваши вопросы.
А вставать при этом вы не обязаны? поинтересовался журналист Каммерер.
Что-то вроде оживления засветилось в синих очах.
Откровенно говоря, да, признался Александр Б. Но вчера я расшиб колено, до сих пор болит ужасно, так что вы уж извините
Охотно, сказал журналист Каммерер и присел на край стола. Я вижу, вы замучены любопытствующими.
За мое дежурство вышестая компания.
Я один как перст! возразил журналист Каммерер.
Компания есть счетное слово, возразил Александр Б., оживляясь еще более. Ну, например, как ящик. Ящик консервов. Штука ситца. Или коробка конфет. Ведь может так случиться, что в коробке осталась всего одна конфета. Как перст.
Ваши объяснения удовлетворили меня полностью, сказал журналист Каммерер. Но я не любопытствующий. Я пришел по делу.
Восемьдесят три процента всех компаний, немедленно откликнулся Александр Б., - являются сюда именно по делу. Последняя компанияиз пяти экземпляров, включая малолетних детей и собаку, искала здесь возможности договориться с руководителями миссии об уроках языка голованов. Но в огромном большинстве это собиратели ксенофольклора. Поветрие! Все собирают ксенофольклор. Я тоже собираю ксенофольклор. Но у голованов нет фольклора! Это же утка! Шутник Лонг Мюллер выпустил книжонку на манер Оссиана, и все посходили с ума «О лохматые древа, тысячехвостые, затаившие скорбные мысли свои в пушистых и теплых стволах! Тысячи тысяч хвостов у вас и ни одной головы!..» А у голованов, между прочим, понятия хвоста нет вообще! Хвост у нихорган ориентировки, и если уж переводить адекватно, то получится не хвост, а компас «О тысячекомпасовые деревья!» Но вы, я вижу, не фольклорист.
Нет, честно признался журналист Каммерер. Я гораздо хуже. Я журналист.
Пишете книгу о голованах?
В каком-то смысле. А что?
Нет, ничего. Пожалуйста. Не вы первый, не вы последний. Вы голованов-то когда-нибудь видели?
Да, конечно.
На экране?
Нет. Дело в том, что именно я открыл их на Саракше
Александр Б. даже привстал:
Так выКаммерер?
К вашим услугам.
Нет уж, это я к вашим услугам, доктор! Приказывайте, требуйте, распоряжайтесь
Я моментально вспомнил разговор Каммерера с Абалкиным и торопливо пояснил:
Я всего лишь открыл их и не более того. Я вовсе не специалист по голованам. И меня интересуют сейчас не голованы вообще, а только один-единственный голован, переводчик миссии. Так что, если вы не возражаете Я пройду туда к ним?
Да помилуйте, доктор! Александр Б. всплеснул руками. Вы, кажется, подумали, что мы здесь сидим, так сказать, на страже? Ничего подобного! Пожалуйста, проходите! Очень многие так и делают. Объяснишь ему, что слухи, мол, преувеличены, он покивает, распрощается, а сам выйдети шмыг через мост
Ну?
Через некоторое время возвращается. Очень разочарованный. Ничего и никого не видел. Леса, сопки, распадки, очаровательные пейзажиэто все, конечно, есть, а голованов нет. Во-первых, голованы ведут ночной образ жизни, во-вторых, живут они под землей, а самое главноеони встречаются только с теми, с кем хотят встречаться. Вот на этот случай мы здесь и дежуримна положении, так сказать, связных
А кто этовы? спросил журналист Каммерер. КОМКОН?
Да. Практиканты. Дежурим здесь по очереди. Через нас идет связь в обе стороны Вам кого именно из переводчиков?
Мне нужен Щекн-Итрч.
Попробуем. Он вас знает?
Вряд ли. Но скажите ему, что я хочу поговорить с ним про Льва Абалкина, которого он знает наверняка.
Еще бы! сказал Александр Б. и придвинул к себе селектор.
Журналист Каммерер (да, признаться, и я сам) с восхищением, переходящим в благоговение, наблюдал, как этот юноша с нежным ликом романтического поэта вдруг дико выкатил глаза и, свернув изящные губы в немыслимую трубку, защелкал, закрякал, загукал, как тридцать три голована сразу (в мертвом ночном лесу, у развороченной бетонной дороги, под мутно фосфоресцирующим небом Саракша), и очень уместными казались эти звуки в этом сводчатом казематно-пустом помещении с шершавыми голыми стенами. Потом он замолчал и склонил голову, прислушиваясь к сериям ответных щелчков и гуканий, а губы и нижняя челюсть его продолжали странно двигаться, словно он держал их в постоянной готовности к продолжению беседы. Зрелище это было скорее неприятное, и журналист Каммерер при всем своем благоговении счел все-таки более деликатным отвести глаза.
Впрочем, беседа продолжалась не слишком долго. Александр Б. откинулся на спинку стула и, ласково массируя нижнюю челюсть длинными бледными пальцами, произнес, чуть задыхаясь:
Кажется, он согласился. Впрочем, не хочу вас слишком обнадеживать: я вовсе не уверен, что все понял правильно. Два смысловых слоя я уловил, но, по-моему, там был еще и третий Короче говоря, ступайте через мост, там будет тропинка. Тропинка идет в лес. Он вас там встретит. Точнее, он на вас посмотрит Нет. Как бы это сказать Вы знаете, не так трудно понять голована, как трудно его перевести. Вот, например, эта рекламная фраза: «Мы любознательны, но не любопытны». Это, между прочим, образец хорошего перевода. «Мы не любопытны» можно понимать так, что «мы не любопытствуем попусту», и в то же самое время«мы для вас неинтересны». Понимаете?
Понимаю, сказал журналист Каммерер, слезая со стола. Он на меня посмотрит, а там уж решит, стоит ли со мной разговаривать. Спасибо за хлопоты.
Какие хлопоты! Это моя приятная обязанность Подождите, возьмите мой плащ, дождь на дворе
Спасибо, не надо, сказал журналист Каммерер и вышел под дождь.
3 июня 78го года
ЩЕКН-ИТРЧ, ГОЛОВАН
Было по местному времени около трех часов утра, небо было кругом обложено, а лес был густой, и этот ночной мир казался мне серым, плоским и мутноватым, как скверная старинная фотография.
Конечно, он первым обнаружил меня и, наверное, минут пять, а может быть и все десять, следовал параллельным курсом, прячась в густом подлеске. Когда же я наконец заметил его, он понял это почти мгновенно и сразу оказался на тропинке передо мною.
Я здесь, объявил он.
Вижу, сказал я.
Будем говорить здесь, сказал он.
Хорошо, сказал я.
Он сейчас же сел, совершенно как собака, разговаривающая с хозяином, крупная, толстая, большеголовая собака с маленькими треугольными ушами торчком, с большими круглыми глазами под массивным, широким лбом. Голос у него был хрипловатый, и говорил он без малейшего акцента, так что только короткие, рубленые фразы и несколько преувеличенная четкость артикуляции выдавали в его речи чужака. И ещеот него попахивало. Но не мокрой псиной, как можно было бы ожидать, запах был скорее неорганическийчто-то вроде нагретой канифоли. Странный запах, скорее механизма, чем живого существа. На Саракше, помнится, голованы пахли совсем не так.
Что тебе нужно? спросил он прямо.
Тебе сказали, кто я?
Да. Тыжурналист. Пишешь книгу про мой народ.
Это не совсем так. Я пишу книгу о Льве Абалкине. Ты его знаешь.
Весь мой народ знает Льва Абалкина.
Это была новость.
И что же твой народ думает о Льве Абалкине?
Мой народ не думает о Льве Абалкине. Он его знает.
Кажется, здесь начинались какие-то лингвистические болота.
Я хотел спросить: как твой народ относится к Льву Абалкину?
Он его знает. Каждый. От рождения и до смерти.
Мы с журналистом Каммерером посоветовались и решили пока оставить эту тему. Мы спросили:
Что ты можешь рассказать о Льве Абалкине?
Ничего, коротко ответил он.
Вот этого я боялся больше всего. Боялся до такой степени, что подсознательно отвергал саму возможность такого положения и был к нему совершенно не готов. Я растерялся самым жалким образом, а он поднес переднюю лапу к морде и принялся шумно выкусывать между когтями. Не по-собачьи, а так, как это делают иногда наши кошки.
Впрочем, у меня хватило самообладания. Я вовремя сообразил, что если бы эта псина-сапиенс действительно не хотела иметь со мной никакого дела, она бы просто уклонилась от встречи.
Я знаю, что Лев Абалкинтвой друг, сказал я. Вы жили и работали вместе. Очень многие земляне хотели бы знать, что думает об Абалкине его друг и сотрудник голован.
Зачем? спросил он все так же коротко.
Опыт, ответил я.
Бесполезный опыт.
Бесполезного опыта не бывает.
Теперь он принялся за другую лапу и через несколько секунд проворчал невнятно:
Задавай конкретные вопросы.
Я подумал.
Мне известно, что в последний раз ты работал с Абалкиным пятнадцать лет назад. Приходилось тебе после этого работать с другими землянами?
Приходилось. Много.
Ты почувствовал разницу?
Задавая этот вопрос, я, собственно, ничего особенного не имел в виду. Но Щекн вдруг замер, затем медленно опустил лапу и поднял лобастую голову. Глаза его на мгновение озарились мрачным красным светом. Однако и секунды не прошло, как он вновь принялся глодать свои когти.
Трудно сказать, проворчал он. Работы разные, люди тоже разные. Трудно.
Он уклонился. От чего? Мой невинный вопрос заставил его как бы споткнуться. Он растерялся на целую секунду. Или здесь опять лингвистика? Вообще-то лингвистикавещь неплохая. Будем атаковать. Прямо в лоб.
Ты с ним встретился, объявил я. Он снова пригласил тебя работать. Ты согласился?
Это могло означать: «Если бы ты с ним встретился и он бы снова пригласил тебя работать, ты бы согласился?» Или на выбор: «Ты с ним встречался, и он (как мне стало известно) приглашал тебя работать. Ты дал ему согласие?» Лингвистика. Не спорю, это был довольно жалкий маневр, но что мне оставалось делать?
И лингвистика выручила-таки.
Он не приглашал меня работать, возразил Щекн.
Тогда о чем же вы говорили? удивился я, развивая успех.
О прошлом, буркнул он. Никому не интересно.
Как тебе показалось, спросил я, мысленно вытирая со лба трудовой пот, он сильно изменился за эти пятнадцать лет?
Это тоже не интересно.
Нет. Это очень интересно. Я тоже видел его недавно и обнаружил, что он сильно изменился. Но яземлянин, а мне надо знать твое мнение.
Мое мнение: да.
Вот видишь! И в чем же он, по-твоему, изменился?
Ему больше нет дела до народа голованов.
Вот как? искренне удивился я. А со мной он только о голованах и говорил
Глаза его опять озарились красным. Я понял это так, что мои слова снова его смутили.
Что он тебе сказал? спросил он.
Мы спорили: кто из землян сделал больше для контактов с народом голованов.
А еще?
Все. Только об этом.
Когда это было?
Позавчера. А почему ты решил, что ему больше нет дела до народа голованов?
Он вдруг объявил:
Мы теряем время. Не задавай пустых вопросов. Задавай настоящие вопросы.
Хорошо. Задаю настоящий вопрос. Где он сейчас?
Не знаю.
Что он намеревался делать?
Не знаю.
Что он тебе говорил? Мне важно каждое его слово.
И тут Щекн принял странную, я бы даже сказал, неестественную позу: присел на напружиненных лапах, вытянул шею и уставился на меня снизу вверх. Затем, мерно покачивая тяжеленной головой вправо и влево, он заговорил, отчетливо выговаривая слова:
Слушай внимательно, понимай правильно и запоминай надолго. Народ Земли не вмешивается в дела народа голованов. Народ голованов не вмешивается в дела народа Земли. Так было, так есть и так будет. Дело Льва Абалкина есть дело народа Земли. Это решено. А потому. Не ищи того, чего нет. Народ голованов никогда не даст убежища Льву Абалкину.
Вот это да!
У меня вырвалось:
Он просил убежища? У вас?
Я сказал только то, что сказал: народ голованов никогда не даст убежища Льву Абалкину. Больше ничего. Ты понял это?
Я понял это. Но меня не интересует это. Повторяю вопрос: что он тебе говорил?
Я отвечу. Но сначала повтори то главное, что я тебе сказал.
Хорошо, я повторю. Народ голованов не вмешивается в дело Абалкина и отказывает ему в убежище. Так?
Так. И это главное.
Теперь отвечай на мой вопрос.
Отвечаю. Он спросил меня, есть ли разница между ним и другими людьми, с которыми я работал. Точно такой же вопрос, какой задавал мне ты.
Едва кончив говорить, он повернулся и скользнул в заросли. Ни одна ветка, ни один лист не шевельнулись, а его уже не было. Он исчез.
Ай да Щекн! «Я учил его языку и как пользоваться Линией Доставки. Я не отходил от него, когда он болел своими странными болезнями Я терпел его дурные манеры, мирился с его бесцеремонными высказываниями, прощал ему то, чего не прощаю никому в мире Если придется, я буду драться за него как за землянина, как за самого себя. А он? Не знаю» Ай да Щекн-Итрч!
3 июня 78го года
ЭКСЕЛЕНЦ ДОВОЛЕН
Очень любопытно! сказал Экселенц, когда я закончил доклад. Ты правильно сделал, Мак, что настоял на визите в этот зверинец.