Позвольте, кстати, спросить вас, сказал Митрофан. В здешнем народе почитали меня или волшебником, или злым духом, или лютымзверем; следовательно, у вас есть же лютыезвериа они потому и называются лютымизверями, что душат, рвут на части и едят других животных и даже людей, если поймают в свои лапы. Так ли?
У нас, правда, есть лютыезвери и они точно убивают иногда лунатиков и наших слуг, домашних животных, но не едятих. Лютые звери наши нападают на нашу собственность, похищают или отнимают что могут из съестных припасов и даже детей наших и слуг, требуя потом выкупа, и находятся в вечной с нами войне, живя стадами в неприступных дебрях и горах. Вот для чего мы содержим войско.
Итак, ваши лютые звери то же, что у нас разбойники и горские полудикари, сказал Митрофан. А разве вы не воюете между собой, то есть с другими народами, с жителями других стран?
А это зачем? А на что же суд и расправа? отвечал хозяин. А вы неужели воюете между собою?
Да еще как! Бывают сражения, в которых убивают по сто тысяч людей в несколько часов.
Зачем? Разве с голоду для того, чтоб питаться убитыми
Нет, мы, просвещенные люди, не едим человеческого мяса, а деремся мы за обиды, за земли, за города, за честь, деремся иногда и для того, чтоб показать храбрость нашу и силу.
У нас этого нет! Мы друг друга не убиваем, отвечал хозяин.
Митрофан не заметил, что журналист стоял позади, и только узнал, что он тут, когда журналист шепнул ему на ухо:
Не убивают физически, как лютых зверей, долбешкой по голове, но душат морально друг друга когда находят в том свои выгоды.
Митрофан пожал руку журналисту, полагая, что он говорит это в утешение его и в оправдание Земли.
Полноте рассуждать о важных предметах! сказала одна из жен хозяина дома. Лучше спойте нам что-нибудь, господин землянин!
Я, сударыня не умею петь, отвечал Митрофан с поклоном.
Как не умеете петь, когда у вас птичья голова! возразила одна из хозяек дома. К тому же вы похожи на тетереваа они у нас лучшие певцы!
Что я похож на тетерева, это я впервые слышу, отвечал Митрофан с некоторою досадою, и если я с головы похож на певчих птиц, то это на вашихптиц, а у себя, «а Земле, я человек, да еще и не последняя спица в колеснице!
Не сердитесь, а спойте что-нибудь, сказали в один голос все хозяйки и бросились к Митрофану.
По этому знаку все самки, бывшие в гостях, окружили его, стали его ласкать, гладить, лизать, кувыркаться перед ним, повторяя:
Спойте, спойте что-нибудь! Нам хочется послушать земных песен!
«Такие же неотвязчивые, как наши женщины, подумал Митрофан. Чего захочется, то сделают во что бы ни стало. Нечего делать!»
Милостивые государыни! сказал Митрофан. Я удовлетворю вашему желаниюзапою, как умею, но должен вас предуведомить, что я не певец по ремеслу и от роду не певал как только про себя и для себя, музыки не знаю и большой охоты к, ней не имею. У нас есть певцы, которые живут тем, что разъезжают из одной страны в другую и поют за деньги. Точно правда, наши женщины покровительствуют певцов и всяких скоморохов более, нежели ученых и поэтов, но я вовсе не из звания певцов. В угоду вам спою, что затвердил наизусть не осудите!
Митрофан не любил музыки и во время представления опер ходил смотреть только декорации и наслаждался одними балетами и оригинальнымиводевилями вроде: «Титулярные советники» и «Филатка и Мирошка». Но цыганский хор приводил его в восторг, и он даже ездил нарочно несколько раз в Москву потешить душу цыганскими песенниками. Итак, он запел «Вот едет тройка удалая» цыганским напевом, и, когда кончил песню, во всех комнатах раздался сильный свист, означающий на Луне то же, что у нас рукоплескания, и все лунатики, особенно самки, стали кувыркаться перед Митрофаном, изъявляя этим свое удовольствие. Ободренный таким успехом, Митрофан пропел еще «Ты не поверишь, как ты мила»и произвел такой восторг в слушателях, какого никогда не возбуждали на Земле ни Каталани, ни Зонтаг. Все лунные знатоки и любители музыки решили единогласно, что такого певца никогда не существовало на Луне. Митрофан чрезвычайно удивлялся, что в нем открыли дарование, которого он в себе даже не подозревал, потому что приятели его на Земле всегда упрашивали его замолчать, когда он начинал петь застольные песни, и называли голос его козлиным. Митрофан признавал теперь лунатиков гораздо умнее всех своих земных друзей. Блистательный прием и ласки, которые ему оказывали, возбудили в нем смелость и самоуверенность в своем уме и талантах, и он, слыхав на Земле похвалы только своему повару, наконец решил, что он великий муж, непостигнутыйна Земле, или, что еще хуже, не признанныйвеликимиз зависти!
Вот вы, милостивые государи и милостивые государыни, собрались, чтоб провесть приятно время, сказал Митрофан, чем же вы займетесь?
Сперва музыкой, потом станем слушать новые произведения наших поэтов, а там попляшем, сказала хозяйка, наконец поужинаеми разойдемся!
На ужин и на пляски согласен, а читать или слушать музыкуне каждому приятно. Взамен скучного чтения и музыки я вам покажу нашу земную забавувелите поставить стол на середине комнаты!
Поставили стол, и Митрофан вынул из кармана две колоды карт, растолковал, что такое игра в банк, и предложил заняться этою приятною забавою. Хозяин, по желанию Митрофана, высыпал на стол целый мешок золотой монеты, и Митрофан начал метать. Из любопытства весьма многие из гостей стали понтироватьи вдруг страсть к игре до такой степени овладела всеми, что при столе не было места для понтеров. Счастье чудесно благоприятствовало Митрофануи он часа в три выиграл около трех пуд золота, в шариках. Карточная игра до такой степени заняла всех гостей, что они забыли и о музыке, и о чтении, и о танцах, и тогда только перестали играть, когда хозяин попросил гостей к ужину.
За столом главный предмет разговора составляли карты, и все, с величайшим вниманием, слушали, когда Митрофан объяснял разные игры. Почтенный градоначальник также находился в числе гостей, и хотя он, при допросе Митрофана, и не одобрил карточной игры, но, поиграв в банк, полюбил сам эту забаву и согласился на просьбы женщин, которые просили его велеть на другой же день наделать карт на бумажной фабрике и издать описание правил игры на лунном языке, по словам Митрофана.
Это было первоеблагодеяние, которое Митрофан оказал лунным жителям за их гостеприимство. Возвращаясь в свое жилище, Митрофан отдал хозяину его деньги, а выигранные всыпал в мешок и взял с собою.
«Начало хорошо, думал Митрофан, возвращаясь домой со своим приставом. У меня теперь около ста двадцати тысяч рублей на ассигнации, но счастье глупо и слепои в банк играть опасно, как это уже испытал я на Земле. Надобно научить здешних жителей в палкии в преферанс, а пока они постигнут все тонкости игры я воспользуюсь моими познаниями по этой части и приобрету втрое более того, что я промотал на Земле. А если удастся возвратитьсязаплачу долги и стану жить припеваючи! Ай да Луна! Жаль одного: что эти добрые созданья не похожи видом на людей, а особенно жаль, что здесь нет наших красавиц и бифштекса! Только это заставляет меня жалеть о Земле, а впрочем, здесь, право, лучше, и ума здесь более, когда и во мне открыли такие качества, о которых я и сам не знал».
Да здравствует Луна! сказал он громко.
Итак, вам нравится наша планета? спросил пристав.
Как нельзя больше Только жаль!.. Да что тут толковать! Чего нет, о том и тужить нечего!
У дверей квартиры пристав простился с Митрофаном. Усачев с нетерпением ожидал Митрофана и весьма обрадовался, когда увидел мешки с золотом.
Ну, слава Богу, не станут докучать вашему благородию квартальные, когда воротимся домой, сказал Усачев. Есть чем расплатиться с долгами
Нет, брат, этого мало! возразил Митрофан. Я должен по крайней мере втрое более
Ахти! Неужели? Да куда же, ваше благородие, изволили девать такую пропасть денег, уж не утопили ли где на перевозе, или не сгорели ли ваши бумажки?
Утопил, братец, в шампанском да сжег на картах, отвечал Митрофан.
Этакая притча! возразил Усачев. А как послушаем стариков про прежних господ, так выходит, что в старину и жирно едали и сладко пивалиа вотчин и отцовских домов не продавали и не закладывали. Сказывают, что в старину бывало
Мало ли что бывало, братец, сказал Митрофан, прервав речь Усачева. Бывало, и у моего отца на празднике сто человек завтракает, обедает и ужинает трое суток сряду, и все это обходилось менее одного моего обеда человек на шесть, не более! Бывало, на стол подают все свое, домашнее, а пьют пивцо, разные квасы да наливочки, а теперь на свое и смотреть стыдно. Помнишь ли ты черепаху, которую я купил с корабля?
Помню, сударь, страшная гадина!
А я заплатил за нее пятьсот рублейтолько на один суп!
Ах ты, прости Господи!
Да два паштета по пяти сот каждый
А что такое паштет, ваше благородие?
Пирог с начинкой с гусиной печенкой.
Да вы за тысячу рублей купили бы двадцать пять кулей крупитчатой муки и целое стадо гусей стало бы пирогов на целый полк!
А трюфели полтораста рублей за банку.
Как, сударь трюхали?
Это, брат, французские грибы.
Ужель лучше наших белых грибов боровиков или рыжиков
Признатьсяи мне лучше нравятся наши подовые пироги и белые грибы, чем страсбургские паштеты и трюфели, да и телятина и осетрина лучше черепахи, однако ж, уж как зажил барином, так нельзя жить без заморщины Хоть морщьсяда ешь, хоть жмисьда плати!
А по мне, кажись, так лучшее барство, когда долгу ни гроша, а на черный день копейка в кармане!
Твоя правда, служивый, воротимся домойисправимся! А теперьпора спать.
Журналист привел к Митрофану, на другое утро, химика, который посредством операции, похожей на дагеротипный процесс, снял портреты с обоих земных странников. Через день портреты приложены были к газете с известием, что Митрофан поет так чудесно, что до его появления в Луне лунные жители не имели понятия о такой мелодии. Все знатные люди в городе спорили и ссорились между собою за очередь к приглашению к себе Митрофана. Женщины были просто от него без ума, и с утра до вечера к Митрофану бегали служанки знатных барынь, то есть кошки и собачонки с любовными записочками.
Через неделю уже во всем городе играли в карты, а франты оделись в платье по образцу Митрофанова фрака и сюртука, старые фанфароны взяли за образец солдатскую шинель и сюртук Усачева. Митрофан и Усачев хохотали во все горло, смотря на лунатиков в шелковых разноцветных фраках и сюртуках, которые стесняли все их движения и мешали им кувыркаться, хотя кувырканье было для них необходимостью, так же как у нас поклоны и снимание шляпы. Перед дверьми Митрофана стояла всегда толпа народа, чтоб взглянуть на чудесного инопланетника.
Каждый день Митрофан обедал в гостях и проводил вечера в больших собраниях, где сперва пел что ему приходило в голову, то русские песни, то отрывки из маршей, вальсов, кадрилей, которые остались у него в памяти, и вечер оканчивал обыкновенно игрою в палкии в преферанс, выигрывая множество золота и драгоценных каменьев у своих учеников и учениц, потому что женский пол, особенно старухи, еще более пристрастились к картам, нежели мужчины.
Таким образом протекло светлоевремя, и настала лунная ночь. Журналист повел Митрофана в первые сумерки на обсерваторию и показал ему в телескоп нашу Землю. Она в эту пору обращена была к Луне со стороны Европы, и как Митрофан знал употребление глобуса и несколько помнил очерк твердой Земли нашей части света, то он был в восторге от этого зрелища. Земля представлялась в виде огромного светлого шара, которого диаметр был в тридцать с половиною раз более, нежели диаметр Луны, в то время, когда она видна с Земли в самом большом размере. Моря земные и огромные реки означались темноватою полосою; верхи наших гор сияли солнечным светом, а долины и противоположные к солнцу стороны гор обозначались тенью. На Земле был день. Митрофан тотчас узнал очерк Балтийского моря с Ботническим и Финским заливами и, указывая журналисту на оконечность последнего и на темную жилку, то есть Неву, воскликнул в восторге:
Вот откуда я залетел к вам вот отечество мое, любезная моя Россия! и залился слезами.
Как хороша казалась ему Земля! Невольно Митрофан задумался и наконец, обратись к журналисту, сказал:
А вы предполагали, что наша Земля, эта прекрасная планета, необитаема! Подумайте, что в ту минуту, когда мы смотрим на нее и не видим на ней признаков жизни, тысячи людей рождаются и умирают, тысячи страждут и радуются, тысячи обманываются и тысячи обманывают, тысячи стараются вредить друг другу, и едва один из многих миллионов людей помышляет о том, что есть жизнь над Землею, и верно никто не догадывается, что в Луне теперь играют в банк,в палкуи в преферанс, поют русские песни и попивают хорошее винцо!..
Митрофан замолчал. Он чувствовал в себе какое-то высшее чувство и какие-то высшие идеи при воззрении на Землю и помышляя о величии и мудрости творения, но не умел выразить ни ощущений, ни мыслей иначе, как по своим понятиям о жизни. Напротив того, журналист предался высшим помыслам, и все еще веря, что Митрофан из ученых, обратился к нему, думая, что он может разделить с ним мысли его и чувства.
Если Земля и Луна обитаемы, сказал между прочим журналист, и если моя родимая планета населена была жителями, то, вероятно, и все планеты, все звезды и самое Солнце обитаемы. Нет никакого сомнения, что все планеты имеют аналогическое сходство между собою, точно так же, как животные. Так, например, все четверолапые, хотя различаются видом, имеют почти одинаковое внутреннее устройство. Можно ли думать, чтоб эти огромные планеты были немые пустыни и чтоб они, будучи телами, вмещающими в себе жизнь, и сами будучи только частицею общей жизни вселенной, не производили жизни, то есть живых существ! Такое предположение было бы нелепостью! Нет, вся природа есть не что иное, как жизнь, а смерть есть только перерождение. Какого вида и какого рода жители других планетэтого нельзя постигнуть, но вероятно, что они созданы сообразно устройству планеты, на которой живут. Быть может, что жители Солнца замерзли бы при сорока градусах нашей теплоты, и обитатели Сириуса сто градусов нашего холода почитают теплотою! Но верно кажется то только, что жители всех планет имеют свои страсти, свое добро и зло и что везде есть радость и горе.
Митрофан не понял первой половины речи журналиста, но когда журналист коснулся добра и зла, горя и радости, то Митрофан не мог воздержаться и, не дав ему кончить, сказал:
Довольно странно, если б в Солнце были и горе и радость, добро и зло, то есть если б в Солнце были, например, подьячие, взяточники, крючкотворцы, фальшивые игроки, лжецы, завистники и весь этот народ, который вечно охотится на беззащитных и беспомощных! Но уж зато если в Солнце есть красавицы, то как они должны горячо любить и какая пламенная дружба должна там соединять друзей! У нас, например, разорись или попади в несчастье, так и любовь и дружба тотчас леденеют; а на Солнце верно ничего нет холодного! Мороженого там верно нет, а мадера должна быть чудесная! Если же на Солнце играют в карты, то, верно, ставят огромные куши сгоряча! Только я бы не хотел попасть туда: там, верно, народ ужасно вспыльчивый.
По счастью Митрофана, какие глупости он ни говорил, жители Луны почитали все его умным и верили, что если. речи Митрофана кажутся не слишком мудрыми, то это оттого, что лунатики не посвящены в таинства земной учености и не понимают фигурного языка жителя Земли. В этом мнении убеждало лунатиков объявление Митрофана, что он из ученых, и кипа его бумаг, которые он называл своими сочинениями. Так бывает иногда и на Земле, с чужеземцами! Кто чем скажется, тем и слывет, пока, как говорится, не найдет коса на камень.
Полюбовавшись видом Земли, Митрофан вознамерился идти на вечер к одному богатому лунатику, который чрезвычайно пристрастился к преферансу, но на дороге встретил своего пристава, который сказал ему, что он должен немедленно явиться к градоначальнику.
Вошед в комнату градоначальника, Митрофан увидел огромного орла, который сидел на окне и спокойно клевал подсыпанный ему корм.