Толстошеий мужчина ткнул пальцем в одного, другого, третьего прохожего.
Тебе! И тебе! И тебе! Всем вам!
Он, безусловно, не являлся таким великим оратором, как Демосфен или Гитлер, но свою паству собрал. У человека, призывающего к чему-либо неважно, добру, злу или потустороннему обоих понятий всегда найдутся слушатели. И, без лукавства, запитать их на зло гораздо легче кровь образней перьев, а кулаки и «вырвем ублюдкам сердце!» действенней разведённых в сторону рук и «возлюби ближнего своего». Тлуща остаётся тлущей, не важно, одета она в рваные сермяги, дорогие костюмы или наукоёмкие кофты со сменными изображениями.
Где они автохтоны этих земель? Безбожно разбавлены, как рюмка коньяка, влитая в ведро яблочного сока. Мы уже пришли к полиэтничным нациям! Теперь что? Хотите разбавить их той хренью, что течёт по венам инопланетных выродков? Вы становитесь похожи на двуногих собак, которым безразлично с кем спариваться, кому лизать руки за кусок мяса!
Он продолжал кричать и про детей европеоидной и негроидной расы, и про «сраных бушменов и метисов», когда кто-то безликий в кофте с капюшоном вынырнул из потока прохожих и ударил его в шею или в лицо, от чего оратор скользнул под импровизированную трибуну, словно его кости стали мягкими, словно хотел спрятаться от повторного удара. Капюшон рванул обратно, вбился в толпу и, что удивительно, растворился в ней, а не привёл в хаос людская масса между дорогой и магазинами приняла его, не зная и не желая знать о его грехах, мотивах, прошлом, только что совершённом поступке. Всего лишь человек, спешащий куда-то. Слепая рыбка в стае мальков. Антон быстро потерял его из вида.
Каблуки пострадавшего скребли по асфальту. Под головой растекалась лужа крови. Лицо мужчины было бледным, глаза распахнутыми и слезящимися. Трибуну свалили набок, отпихнули в сторону, образовали круг, но никто не спешил помочь раненому, только какая-то бабуля причитала, приседала, вставала и крестилась. Молитвы и упражнения не помогали. Оратор прижимал к шее широкую ладонь, но не мог остановить кровь, унять панику. Его серые губы, теряющие цвет, как тающий снег белизну, шевелились тихие проклятия, невнятные мольбы.
Антон оказался рядом, на корточках, такой же растерянный и шокированный, как и остальные. Он склонился над истекающим кровью, извивающимся человеком. Кто-то протянул ему платок, и он прижал его к рваной ране под ухом, для чего ему пришлось отнять слабую руку раненого тоже бледную, с красными пятнами, которая ждала помощи от кого угодно.
Сложенный в несколько слоёв платок тут же набух кровью, Антон прижал его сильнее. Он чувствовал пульсацию под мокрой тканью. Шея мужчины уже не казалась толстой, из неё словно выпустили воздух. Желтоватая кожа и выступающие скулы вовсе не кричали о его европеоидности, черты лица были ближе к монголоидной расе. От раненого пахло страхом и алкоголем.
Нужны бинты! крикнул Антон.
Кто-нибудь! Нужны бинты! Тут же аптека за углом!
Ку-клукс-клан поможет
Белые ангелы.
Вызовите скорую!
Уже!
Слышишь? наклонился к раненому Антон. Уже едут. Держись.
Лицо мужчины исказила гримаса боли.
Чем чем он меня?
Антон поискал взглядом и, к своему удивлению, нашёл. У близкого частокола ног лежала бутылка с отбитым дном, рваная кромка стекла блестела красным. Розочка, классическое оружие отморозков. Зеваки не замечали её просто мусор под ногами.
Антон попытался обнадёживающе улыбнуться.
Сейчас, скорая вот-вот будет. Ты держись, хорошо?
Дда-а, сказал бледный расист и застонал.
Бинты! крикнули за спиной. Бинты сейчас будут! Передавайте!
Антон прижал пропитанный кровью платок второй рукой, и пока сквозь толпу от аптеки передавали упаковки бинтов, он успел заснуть наяву. Несколько секунд Антон был зыбким звеном между жизнью и смертью: платком, аппаратом искусственного дыхания, ножом, осколком стекла, словами, тенью Чужая тёплая кровь лилась через его предплечье, через его руку, через его сердце.
«Все умрут, произнёс жуткую банальность чей-то знакомый голос. На обочине или в своей постели. Смотри, как всё заканчивается».
Пора, сказали сверху.
Он подумал, что прибыли врачи и теперь хотят потеснить его от раненого, но это была рука в перчатке из бурой кожи, которая касалась его плеча, словно намекая отойди, ты сделал всё, что мог. Самого прикосновения он не чувствовал, но видел боковым зрением.
В толпе ахнули.
Боже! сдавленно крикнула какая-то женщина.
Антон, не зная, проснулся ли он или продолжает парить на расстоянии мысли от реальности, поднял голову, и ему показалось, что он видит тёмные поля шляпы, блестящие волосы, свисающие лианами, и бледный овал лица. Он посмотрел отпрянул взглядом от размытой фигуры вниз и наткнулся на стеклянные глаза и застывший рот.
Мужчина с рваной раной на шее, к которой он прижимал платок, умер.
1.4Новосибирскиюнь, 2030
Порыв ветра легко подхватил лист бумаги, лежавший на столе, и скинул на пол. Лист был пустой. Антон проводил его взглядом и потянулся за новым. Яркий свет, жара и звуки города вливались в комнату из распахнутых окон. Он взял со стола рваную сигаретную пачку и встал.
С другой стороны дома, куда выходил балкон, оказалось прохладно, сыро и тихо. Удивительный контраст в одном окне галдит улица, ломится от зноя воздух, в другом устало шелестит листвой тихий двор, играет свежий ветерок. Антон хрустнул зажигалкой и сделал первый отравленный дымом вдох. Сколько раз он выходил курить на этот балкон? Сто? Тысячу? Уже привык к одному и тому же виду: к потрёпанной детской площадке, к невысоким деревьям с чёрными стволами и к испачканным мусорным бакам за бетонной стенкой. Сегодня машин было мало. Лето, люди разъехались, и двор стоял полупустой. Он прошёлся взглядом по оставшимся автомобилям и остановился на самом знакомом и необычном. Машина стояла здесь уже много лет, всегда на одном месте. Никто не брал её летом загород, не счищал зимой снег, не прогревал по утрам и не открывал капот, чтобы проверить масло. Даже «чистильщики», шарившие по дворам в поисках ржавых рыдванов, её не трогали. А суровый китаец, работавший дворником, обходил стороной, будто боялся этого незнакомого, затаившегося перед быстрым прыжком, приземистого зверя. Может, из уважения к огненному жеребцу на радиаторной решётке?
Много разных машин бывало во дворе, но только перед этой чаще всего останавливались люди, задумчиво курили, отпуская собак, и с долгим печальным вздохом, в который уже раз прощались с легендарной когда-то «Феррари». А заодно и со своей молодостью, улетевшей вслед за тяжёлым временем в циничную и неискреннюю историю. Время брало своё: красный капот стал матовым, потускнел игривый хром на литых дисках, накренился и осел на пустой резине скуластый кузов.
Зик транзит глория мунди, Антон вдавил бычок в гору его уродливых сородичей и запихнул зажигалку в мятую пачку.
Внизу раздался шум. Тяжело гудя, во двор въехала пыльная машина с белым, недавно заменённым крылом. Открылась задняя дверь, и на асфальт вывалился переполненный пакет, за ним второй, рваный третий, и машина рванула прочь. Китаец и рта не успел открыть. Его короткие слова плевками полетели в адрес скрывшихся хулиганов. Приближаясь к мусору осторожными шажками, дворник ощупывал мешки недоверчивым взглядом. Разглядев содержимое, он зашёлся новыми криками. Не разобрав ни слова, Антон присмотрелся и увидел коробки с дисками. По неприличным картинкам он догадался о видео из серии «детям до 16».
Дворник пнул пакеты, осмотрелся, не прекращая ругаться, наклонился, начал с интересом перебирать тонкие коробочки, вертеть в руках. Антон хмыкнул. В этот момент, прохладный воздух приобрёл едва различимый запах приправ и жареного лука, он неожиданно осознал, что страшно голоден.
Дома оказалось пусто ничего, кроме пива. Антон вышел во двор и, поправив сумку с бумагами и планшетом, двинулся в «Фуджейру» на пельмени.
Ресторанчик держал араб с толстыми пальцами и вытянутым, загорелым лицом. Щетина, чисто выбритая утром, к вечеру заметно отрастала и делала его похожим на террориста. Безупречно вежливый и обходительный, араб никогда не улыбался посетителям, но всегда лично принимал заказ. На чаевые обижался, и часто сам делал подарки, если на тарелках не оставалось еды, а гость вёл себя вежливо. Готовили в кафе вкусно, правда, преимущественно арабские блюда. Из русского только борщ и пельмешки. И то и другое притягивало Антона своим выразительным арабским акцентом из кумина, шафрана и кардамона. Иногда он брал к пряным пельмешкам тарелку кислого баба гануш.
У «Фуджейры» его встретила растянутая поперёк узкого тротуара лента и мятый потный человек в ярко-жёлтом светоотражающем жилете поверх синей робы.
А что случилось? Спросил Антон.
Вместо ответа рабочий показал глазами наверх, где демонтировали старый рекламный щит. В историческом центре началась программа по очистке фасадов от рекламы. Антон прикинул, сколько времени это займёт, заметил укрывшегося в пустом прохладном зале грустного араба и достал сигареты.
Осмотрелся. Предвкушение пельменей опустошило память на ближайшие рестораны. Рядом имелся другой, французский, но там дороговато и неприятно пахнет сыром. Хотелось именно пельмешек. И именно со специями. Вкусные пельмени умели готовить китайцы, но до них надо было идти по тёмному и вонючему переходу под магистральной трассой. А это способно отбить любой аппетит.
На противоположной улице переклеивали покосившийся рекламный щит. Тоже, наверное, исторический. Рабочего подняли на кронштейне, и тот старательно заклеивал плакат «Добро пожаловать на Землю» с большой выцветшей булкой и солонкой в виде глобуса. Он доставал откуда-то снизу большие белые рулоны и клеил поверх старых, постепенно меняя не понятно кому адресованное приветствие на более уместный, но не менее уродливо исполненный призыв отказаться от курения за рулём. В сумке сдавлено пискнул смартфон.
Чёрт, прошептал Антон, достал из кармана наушник и воткнул в ухо. Слушаю.
Вау! раздался чей-то возглас. Ну, надо же!
Это кто?
Это я! Ты прикинь! Сотни световых лет! Вот это круто! Вот это технологии! Как рядом стоишь!
Кхм
Ну что, соавтор! Космический привет тебе из другой звёздной системы!
Галантай?!
Точно! Он самый! Нет, ну ты представь! Общая теория относительности, говорите? Тысячи световых лет? Вот так надо! Ткнул пальцем и всё! А ты меня видишь?
Антон сказал, что не видит, а сам подумал о французском ресторане. Прикинул, как туда идти, щёлкнул в сторону окурок и, впихнув наушник глубже в ухо, спросил:
Как там у тебя?
Круто, чёрт возьми! Жаль ты не видишь, я бы тебе показал столько всего! Тут у них такие технологии. Это что-то! Это надо видеть!
Разместился, значит?
Ещё как!
А что раньше не звонил?
У нас связь в номере только сейчас сделали. Теперь собственный канал. Раньше через официальный выходили, а сейчас нам свой провели. Это потрясающе! Смотришь новости?
Ну да.
Видел меня там?
Конечно, видел. Молодец, отлично держишься.
Стараюсь! Слушай, у меня к тебе есть небольшая просьба.
Выкладывай.
Знаешь, у меня с женой, с Катюхой не очень хорошо получилось.
И Вадим рассказал драматическую историю про Животина, пресс-секретаря, который должен был лететь вместо него, но попал в аварию. Не справился с управлением и, задев ограждение, влетел в куст. Сработали все системы безопасности, подушки, ремни, шторки и прочее, но малую берцовую кость он всё-таки сломал. С такой травмой его решили оставить на Земле, а в космос послать «молодого и перспективного» Галантая, шедшего номером вторым в списке кандидатов.
И без того головокружительная карьера Вадима взяла новую высоту. Только молодая жена Катя почему-то кривила губки и хмурила лобик. Вадим откупался чем мог, обещал любые подарки, сколько угодно времени «только вдвоем», отдых на всех морях и океанах планеты со всеми подружками и тёщей, но в результате добился лишь снисходительного: «ну ладно, только три месяца и сразу домой». Столько времени срасталась бы сломанная кость Животина, специалиста значительно более опытного и матёрого. К тому же холостяка. Но Галантай не мог удержаться:
я тут провёл кампанию, серьёзно напрягся, шепнул кому надо не хочу уезжать. И, похоже, удастся остаться!
Да, дружище, попал.
Тут хорошо, высокотехнологично, а какие командировочные! Но как с Катюхой быть? Обещал вроде.
Да, сложная ситуация, с пониманием отозвался Антон.
Вот-вот, Вадим вздохнул. А она девушка независимая, ну ты знаешь.
А я чем могу помочь?
Можешь присмотреть?
Присмотреть?! Антон остановился перед входом в «Ля Утрэ», что в переводе с уличного французского значило «Устрица».
Ну да, глупо звучит, но тебе я доверяю. Просто повертись рядом, ты же журналист
А смысл?
Вдруг она погулять захочет ну на стороне.
Ну ты даёшь, Вад! Антон вынул и снова вставил в ухо наушник. Честно, даже не знаю что ответить. У меня своих дел полно. Как ты себе представляешь это вообще? У самого
Ну, ты же можешь, я знаю. Мне просто некого больше попросить.
Антон прикурил очередную сигарету. Вадим продолжил:
А я тебе могу слить что-нибудь неофициальное.
Так?
Про пришельцев. Что нельзя давать в новости.
Например?
Например Дай подумать. Голос друга на мгновение пропал. Ну, например, что на Землю идёт скрытая миграция тектумов.
Кого?
Они себя так называют, те, что к нам прилетели.
Это такой вид?
Вид?! изумился Голонтай. Нет, дружище, это не вид, их вид по-другому называется «фламы». «Тектумы» это название народа. Как у нас все люди, но есть русские, есть китайцы, монголы, евреи
Странно, что Антон раньше об этом не задумывался. Образ инопланетян сложился в его голове слишком простой ины и всё. И как-то выпало, что и у них могут быть не только виды, но ещё и народы. У них могут быть страны, политика, выборы, союзы и войны. Всё, что бывает в многонациональном обществе, где людей нет, не людей, а фламов живёт огромное количество. Миллиарды, возможно даже сотни миллиардов. Но однобокое восприятие «чужих», как голеньких зелёных человечков, так крепко впечатали в мозг сотни фильмов и другие проявления родной культуры, что он даже не задумывался, насколько всё может быть сложнее и интереснее.
Раньше он представлял себе непременно голубую планету, шар, равномерно выкрашенный в единственный цвет, с рефлексом на боку, где живут обнажённые пришельцы. А теперь он как будто спустился с неба, пронзил на воображаемом лифте скучный голубой покров и увидел поверхность. И перед ним открылись горы, реки, долины, каньоны, моря и города. Они сияли разноцветными небоскрёбами вдоль неровной береговой линии розового океана, соединённые тончайшими нитями сверхскоростных дорог, построенных совсем другой, совсем непохожей на земную цивилизацией. Эти образы так захватили воображение, что он едва не потерял нить разговора с другом. А тот продолжал выстреливать слова, как швейная машинка стежки.
и те, кто на другой стороне горы, они у-тектумы, тоже другой народ. Но с ними и с теми, первыми, оказывается, существует огромная проблема.
Ну?
Их, знаешь ли, никто не любит. Им запрещён въезд во все системы, входящие в совет.
Это почему?
Хотел бы я знать. Но пока у нас нет достаточной информации. Наши роют как могут, почти вся делегация из гэбэшников состоит. Но тут с защитой информации всё схвачено. Нас, конечно, не ловят, но что могут закрывают.
И что? Они скрыто мигрируют? Куда?
Да всё туда же в Сибирь.
Но как? На чём?
На торговых судах.
Мы уже торгуем с пришельцами?! удивился Антон. Нефть продаём?
Нет, нефть их, разумеется, не интересует, уран тоже. Ты будешь удивлён они покупают семена.
И верно, если бы Антона попросили составить список наиболее интересных с точки зрения инопланетян ресурсов, семена туда бы вообще не попали. Уран, золото, платина, вода и нефть заняли бы все первые места. Но семена!
Как семена? Почему семена?
Ну возможно они знают что-то, чего не знаем мы.
И какие семена?
Да все подряд. Ну, то есть все-все-все.
Странно.
Да, странно.
Оба приятеля замолчали. Мимо Антона в дверь «Устрицы» прошмыгнул мужчина в шляпе и пальто. Антон внимательно проследил за ним, присматриваясь к шляпе и волосам нет, не Он.
Значит, мы теперь торгуем с инами? И что берём?
Разное. Пока только научное оборудование. Вадим никогда не терял нить разговора. Миграция идёт на шатлах. Представь, во всех системах запрещена миграция тектумов.