Я старался обежать гребень нижней планки обломка и оттолкнуться с самой вершины. Нильс тормозил процесс, болтаясь в пространстве как кукла.
Папа, что ты делаешь? Что мне делать? спрашивает он.
Помолчи пока, сынок.
Когда мои ноги оказываются на гребне обломка, я отталкиваюсь. Арматура уплывает вниз, а мы продолжаем путь в неизведанную глубину, уносимые инерцией.
И что я только что сделал? Картина нисколько не сменилась. Солнце развернулось, и теперь его почти не видно. Куда мы движемся? В сторону погибшей Земли? Или куда-то от неё в холодные глубины космоса? Хотя, какого чёрта разница?
Я снова видел Николая Сергеевича.
Что ты направишься в сторону Земли, что обратно, конец тебя ждёт один.
Пап, как мы спасёмся? неуверенно прозвучал вопрос Нильса. Тот самый вопрос, который всё расставляет над и.
Я вновь оглядел пустое космическое пространство. Неподалёку плыли несколько помятых обломков, остальные унеслись в неизвестном направлении. Битва стихла. Земной род закончил существование. Всем спасибо за внимание. Занавес закрылся.
Пап, мне нехорошо, меня сейчас вырвет, голос Нильса выбил меня из пучины апатии, и я встрепенулся.
Нет, этого нельзя допускать, быстро ответил я. Ты можешь захлебнуться. Даже не думай.
Мне так голос мальчишки завис, послышалось лишь глубокое дыхание. Плохо. Здесь так жарко.
Я понимаю, малыш, понимаю, отозвался я. Просто дыши глубоко и представь, что ты, скажем, на пляже. Помнишь, как мы прошлым летом ездили на Средиземное море?
Я не могу представить. Меня всё давит. Я хочу выбраться из костюма, захныкал Нильс.
Нет-нет-нет! У тебя всё хорошо! спешно заявил я. Закрой глаза и слушай мой голос.
Не знаю, закрыл ли Нильс глаза, я слышал только сбивчивое дыхание.
Кислорода осталось сорок пять процентов.
Постарайся успокоиться и дышать глубоко. Медленно и глубоко.
Мы не должны попросту расходовать воздух, пискнул Нильс.
Верно. Поэтому ты должен дышать глубоко и медленно. И ничего не говори, шептал я. Когда стараешься кого-то успокоить, забываешь о себе. Безысходность отступает, стоит напугать её любой маленькой человеческой проблемкой. Безысходностьэто такая крыса, которая больше всего не любит общество других людей.
Я не знаю, как долго, поддавшись инерции, мы с Нильсом плыли, но первым нарушил молчание сын.
Пап, как думаешь, кто это был?
Я не знаю, кто это был. Не знаю, зачем они убили шесть миллиардов землян, среди которых была самая дорогая мне Римма. Но сын не умрёт в страхе и одиночестве. Я печально улыбнулся.
Думаю, это были какие-нибудь зелёные человечки со звезды Альфа Центавра, постарался бодро ответить я.
С Альфа Центавра? удивлённо воскликнул Нильс. А что им понадобилось от нашей планеты?
Вот и я б хотел знать, подумал я, но вслух сказал:
Чёрт их знает. Видимо, мы были умнее их.
Вряд ли, ответил Нильс. Если б мы были умнее, это мы б прилетели к ним и взорвали бы их планету.
Наверное, согласился я. Значит, мы чувствительнее них. А они не любят тех, кто умеет чувствовать.
Как в кино? спросил Нильс.
Да, всё как в кино.
Это что, получается, мама тоже умерла.
Я помолчал. События прошедшего часа развивались так быстро, что у меня не оставалось времени подумать о Римме. А Нильс уже и так всё понял.
Да. Мама, вероятно, уже мертва.
Внезапно захотелось прекратить страдания. Остановиться. Поставить точку. Стянуть шлем с Нильса, а потом с себя. Мыдва последних выживших землянина, но нас не выставят в зоопарке как диковинных животных. О нас вообще никто не вспомнит.
Пап, голос сына прервал мысли. По-моему, это корабль.
5
Один из обломков, которые я принималл за космический мусор, стал ближе. Из темноты выплыли чёткие очертания горчичного корабля пришельцев. Один из роя.
Он летит, чтобы добить нас, подумал я.
Корабль двигался странно: не по прямой, а по спирали, вертясь на одном месте. Лобовые отражатели, бликующие в свете солнца, острый нос, блестящий зелёный покров, словно хитин. Что за цивилизация построила эту технику?
Катер развернулся к нам задом, открывая огромную дыру в том месте, где у наших разведчиков располагались турбины.
Он летит не за нами и не убить нас, сказал я скорее себе, чем мальчику. Он просто по инерции движется вглубь космоса. Он подбит.
Его очень удачно подбили, пап, скажу тебе, шепнул Нильс, будто опасался, что кто-то на корабле услышит его голос. Хотя, может, он и прав. Ребята с подобной техникой могли перехватить наши разговоры на любых волнах.
Потом мы с сыном долго молчали, и я уже вновь начал погружаться в пучину предстоящей смерти, обхватив Нильса и прижав к себе как можно крепче. Как бы мне хотелось сделать это без комбинезонов: в последнее мгновение перед концом, в бесплодных краях холода, вакуума и тьмы, прижимать к себе тёплое тело родного тебе человека.
Пап, он идёт прямо на нас, снова вырвал меня в реальность голос Нильса.
Закрученный в медленную юлу инопланетный боевой катер становился больше и больше. Минут через пятнадцать мы с ним столкнёмся.
Ну и что, отозвался я. Говорю же, он подбит. Никто не летит нас спасать или убивать.
Я знаю, отозвался Нильс. Но неужели ты не хочешь забраться внутрь и посмотреть на инопланетянина. Он наверняка же там. Мёртвый.
Теперь замутило меня. Желудок будто обожгло йодом, и на лбу выступила испарина.
А что нам это даст? спрашиваю.
Как что? Мы хотя бы увидим, как они выглядели. Перед смертью.
Последнее слово резануло по сердцу словно рваный нож. Нильс уже принял факт смерти и приготовился. Мне вдруг стало необходимо понять, что он чувствует. Ибо моя жажда жить, моя смелость таяли с каждой секундой, испаряясь в водовороте врождённой безнадёжности. И я едва сдерживался, чтобы не начать панику. Может получиться, сын встретит смерть мужественнее меня.
Ну если ты хочешь попасть внутрь, давай попробуем, вздыхаю. От физических нагрузок кислород будет расходоваться быстрее.
А что толку его беречь, резко отозвался Нильс. Всё равно мы умрём.
Ну хорошо, я немедленно перевёл тему. Давай попробуем туда попасть. Но нам стоит подождать, пока он подлетит ближе.
Подождём, последнее, что сказал Нильс.
В тяжёлой космической тишине мы смотрели на грациозный подбитый инопланетный катер, с каждым витком приоткрывающий тайны о своих создателях. Я мог разглядеть узкие блестящие полоски по бокам корпуса. Вероятно, они служили окошками, как в танке. Чтобы выдержать давление, их сделали из толстого прозрачного материала. Хотя, я ничего не знаю о странном зодчем цивилизации. Может, их сплавы обходят наши материалы, и корабль не толще яичной скорлупы.
Пап, как это будет? спросил Нильс.
Что? моё сердце забилось.
Я буду мучиться, умирая?
Да. Тебе сначала будет жарко, выступит холодный пот, потом участится сердцебиение, начнутся галлюцинации, тебе покажется, будто тело со всех сторон стиснуто туннелем. Ты захочешь глотнуть свежего воздуха. Будешь готов отдать за глоток ногу или руку. Ты либо сохранишь рассудок до конца и позволишь углекислому газу тебя задушить, либо до того, как изо рта польётся пена, лишишь себя жизни сам, стянув шлем.
Паааап, позвал Нильс, и я ответил:
Нет, малыш. Мучиться ты не будешь. Ты умрёшь быстро, соврал я.
А как это будет?
Я вздохнул. Каждый новый ответ повлечёт больше вопросов, уж я-то знаю сына. Поэтому я старался говорить кратко:
Ты просто уснёшь.
Нильс замолчал. Наверное, завороженно наблюдал за приближением неизведанного корабля. По форме разведчик напоминал гладкую болвашку, покрытую хитином. Никаких крыльев, хвостов, закрылок. В космосе они не нужны.
Я посильнее сжал объятия. Что если я прекращу мучения прямо сейчас. Попробую содрать шлем с Нильса, или разбить стекло.
Если мы врежемся в носовую часть корабля, мы же сможем перейти назад? Голос Нильса заставил меня вздрогнуть и расслабить мышцы. Я, едва не приступивший к осуществлению страшного плана, сглотнул воздух.
Да, сынок. Конечно.
Но инопланетный разведчик не ударился в нас носом. Даже если б мы не хватались за него, дыра в задней части на очередном витке поглотила бы нас.
Как удачно. В голосе Нильса слышался по-настоящему детский восторг, и я взмолился неведомой силе, которая остановила меня от детоубийства. Пусть последние мгновения его жизни будут весёлыми.
Нужно хвататься за ближайший край, сказал я. Иначе нас отшвырнёт. Выстави вперёд руку.
Комбинезон Нильса зашевелился. Мы едва нашли подходящий размер. На наших фермах не было ребят с размерами kid size, но в запасниках несколько уцелели. Рваная рана корабля ударила нас по ногам, и реальность закрутилась. Разбитый катер завертелся вокруг нас волчком.
Папа, что это? испуганно спросил Нильс. Почему корабль завертело.
Это не корабль завертело, усмехнулся я.
Ааааа. Голос Нильса тоже улыбался. Это нас вертит.
Да. Старайся ухватиться за что-нибудь. Мы влетаем внутрь инопланетного корабля.
Последние слова я произнёс строгим военным голосом, а сам поглядел на остаток кислорода. Тридцать процентов. До начала нашей смерти оставалось минут двадцать.
Нильса немного качнуло в сторону, и его комбинезон вырвался из моей руки. Во мраке чужого корабля мне на шлем бросилась змеевидная кишка корабля, и я обхватил отросток руками.
А кто сказал, что мы найдём инопланетную форму жизни? Возможно, иная цивилизация послала к нам рой беспилотников. Хотя, интерес взглянуть на инопланетные технологии появился теперь и у меня.
Пап! Я стою на ногах! услышал я взволнованный голос Нильса.
Молодец, сынок, я тоже, отвечаю, запыхавшись. Видишь меня?
Смутно. Что-то белое.
Вот осторожно двигайся ко мне. Не упади.
Иду, пап.
Тем временем я оглядывал тьму перед собой. Лишь узкая полоска света, сотканная из солнечных лучей, освещала нутро, не давая разглядеть обстановку. Подождав немного, я отцепил замочки, держащие слой солнцезащитного забрала, и поднял его.
Солнце осветило кабинкуне больше рубки нашего самолёта. Пульт управления с массой кнопок и тумблеров и кресло.
Пап?
Нильс встал по левую руку.
Подойди сюда, позвал я, и первым двинулся к мальчику. Расцепив замочки, я поднял и его солнцезащитное забрало. Зеркальная поверхность скользнула вверх и вот он, мой мальчик. Глаза, спрятанные в венце чёрных ресниц, россыпь конопушек.
Но смотрел малыш мне за спину. Его влекли исследования даже в последние мгновения жизни.
Папа, ты уже видел его лицо?
Я неуклюже обернулся и взглянул на кресло. Из-за спинки торчала голова. Корабль пилотировало живое существо. Сердце застучало в висках. Волнение набрало силу.
Вдруг он жив? прошептал Нильс.
Не может быть, ответил я, продвигаясь к креслу. Кабинка разгерметизировалась. Держись ко мне ближе.
Я схватил кресло за спинку и потянул на себя. Почему-то я ждал, что кресло не поддастся, но оно повернулось.
Перед нами раскинулось двухметровое существо в серебристом панцире из грубой ткани. Голову твари покрывал прозрачный купол. Вряд ли он являлся гармоническим продолжением биологической ткани. Скорее всегоскафандр.
В ушах забилось нервное дыхание Нильса.
Пап, ты о таких раньше слышал?
Я молчал.
Пап Кто это?
Я разглядывал серо-зелёное вытянутое лицо инопланетянина, две выпуклости на головесловно рога, дыхательные дырочки. Почти что человекообразный.
Уйдём отсюда, выдохнул Нильс. Пойдём обратно наружу.
Нильс! я прикрикнул и схватил мальчика за плечо. Посмотри на меня!
Сын неуклюже повернулся. Кончики его волос, выглядывающие из комбинезона, вспотели и прилипли ко лбу.
Он мёртв. Он не причинит нам вреда.
Откуда ты знаешь? нервно спросил мальчик.
Просто думай, будто это так. Я сейчас открою замочки и сниму с него шлем, тогда ты точно убедишься в его смерти.
Я потянулся к шее инопланетянина.
Папа, стой! крикнул Нильс. Вдруг не получится!
Но я не слушал мальчика. Нам действительно нужно убедиться, что монстр мёртв. Я прощупал пальцами ободок шлема, но замочков или крышечек не нашёл. Впрочем, можно просто разбитьи дело с концом.
Нильс. Я попробую ударить в шлем, прикрой лицо.
Мальчик застонал и выставил перчатку перед глазами. Размахнувшись, я ударил кулаком по прозрачному материалу инопланетного шлема. На нём не осталось даже царапины, а вот инопланетянин открыл глаза.
ГЛАВА ВТОРАЯШВЫ
1
Мой отец редко покидал мир волнующих цифр, но он не был математиком. Его интересовали только те цифры, которые выражались в денежном эквиваленте. Совсем как когда мы учились в школе: два яблока плюс три яблока равно пять яблок. Если вычеркнуть яблоки, отец уже зевал на цифре три. Хотя, яблоки-то его тоже не особо интересовали. Как я уже сказал: рубли, доллары, евро. Можно подумать, будто мой папаша владел невообразимым бизнесом, но нет, в этой фразе как раз нужно вычеркнуть слово невообразимый. Я был ребёнком и ничего не понимал, но мать вечно твердила, что до миллионов отцу не хватает решительности и холодности. Отца я помню полноватым с залысиной мужичком, который всегда улыбался, даже когда говорил по телефону о пропаже ста тысяч евро. В те редкие мгновения, когда он опускался в реальный мир к семье, эта открытая улыбка не слетала с его губ.
К матери я имел много претензий. Возможно, мой папик был человеком гораздо худшим, чем она, но отец меня не воспитывал. Мой характер соткала мать. В детстве я считал, что многое из её словправда и вроде бы иначе нельзя, но став подростком, я научился искать альтернативные решения. А из её манеры поведения я взял только необходимое.
Мне было десять, когда рано утром я не смог встать с кровати и обжигающая боль охватила весь правый бок. Потом скорая, наркоз, операция аппендицита. После операции я не вставал сутки. За мной ухаживала мама. Пришло время снять повязку. Во время этой процедуры медсестра восклицала, как у меня всё хорошо заживает, хирург с серьёзным видом давил на живот, причиняя мне небольшую тупую боль. Я не смотрел вниз. Жутко боялся. Стоит опустить беглый взгляд, и я упаду в обморок от увиденногокишки наружу, кровь на животе и так далее.
Зато я хорошо помню маму, которая поджидала меня у изголовья, читая один из бесконечных романов о сильных мужчинах и слабых женщинах. Узнав, что мне сняли повязку, она попросила мне показать место операции.
Я неспешно доковылял до кровати, пока она со свойственным ей перфекционизмом прикрывала книгу и снимала очки. И когда пропахнувшая лекарствами кровать приняла меня, я осторожно поднял майку и позволил маме заглянуть.
Она могла сказать что угодно. Даже если бы у меня желудок наружу вывернуло, могла похвалить за мой героизм и уверить в благополучном исходе дела. Но она долго качала головой, хмурилась и наконец изрекла:
Игнат, как тут всё страшно.
В тот день мне пришлось вкачивать успокоительное, а медсёстры умоляли меня набраться храбрости и посмотреть на свой пах. Мама подхватывала их просьбы и виновато улыбалась, а я рыдал.
Потом я всё-таки опустил голову и посмотрел. Ну ничего страшного. Пара крестообразных швов, покрытые йодом, которые и напугали маму.
Я хочу сказать, что задумчивая женщина, не любившая скандалы, но к которой они постоянно липли и которая воспитала меня, сначала думала, потом только говорила. И для неё существенной роли не играл возраст человека, даже собственного ребёнка. Думаю, моя мать легко прижилась бы на должности человека, который должен обзванивать родственников погибшего и сообщать о смерти близкого человека. А ещё она могла бы работать в детском онкологическом хосписе и сообщать детям, что жить им осталось три месяца.
Я поклялся никогда не пугать своего ребёнка, в какую бы страшную ситуацию он не попал. Наверное, именно это чувство не дало мне стянуть с Нильса шлем в открытом космосе. И когда инопланетянин открыл глаза и поднял голову, я сообразил, чем кончится печальный исход нашей короткой битвы. Гуманоид с лёгкостью отшвырнул меня, и я услышал пронзительный крик Нильса.