Долговязый приполз.
Какой долговязый? не сразу понял я.
Тот, кто тебя топориком отметил.
Почему приполз? я с трудом соображаю. Он, что, один?
Да и так изранен, удивляюсь, как ещё живёт.
Я начинаю понимать, что произошло, сон полностью слетает, сердце сжимается болью:Все погибли и дети?
Похоже на то, кивает Аскольд.
Где он? ярость поднимается из груди и клокочет у горла, хочется по-звериному рычать.
Ты успокойся, он и так не жилец, Аскольд вздёргивает бороду. Вон он, Семён ему первую помощь оказывает.
Подхожу, Семён поворачивает ко мне лицо:Не могу остановить кровь. Ты мне поможешь?
Могу яду дать, скривился я, но присаживаюсь на корточки, клятва Гиппократа всё ещё действует в моём сознании. Щупаю мужчине живот, поднимаю глаза на Семёна.
Что, кровь в брюшину идёт? догадывается он.
Надо делать полостную операцию, киваю я. Кто его так помял?
Аскольд наклоняется, с интересом осматривает окровавленное тело:Успел сказать про медведя и отключился.
Шансов нет, резюмирую я.
Может, стоит попробовать? вздыхает Семён и тряпкой промокает страшные раны, стараясь остановить кровь.
Он в бессознательном состоянии, сам себе говорю я, что ж, боль не почувствует, давай скальпель.
Можно я понаблюдаю? спрашивает Аскольд.
Водка у нас ещё осталась? сурово глянул я на него.
Выпить хочешь? Аскольд явно дурачится, я укоризненно качаю головой. Есть немного. А не жаль расходовать на этого козла?
Прежде всего, он человек, а лишь потом козёл, у меня сейчас нет злости к долговязому, он почти покойник.
Аскольд выудил из кармана водку:Знал, что она пригодится.
Лей на руки, приказываю я. Затем смачиваю в водке, благоразумно приготовленные Семёном тряпки и, решительно беру скальпель.
Надо его привязать, забеспокоился Семён.
Не стоит, думаю, он не очнётся, много крови потерял, я делаю решительный надрез, живот расползается в разные стороны, водопадом хлынула тёмная кровь. Промокай, тороплю Семёна, а сам пытаюсь нащупать разрывы, нахожу, выхватываю у Семёна крючковатую иглу, с хрустом вонзаю в истерзанную плоть, делаю первый шов, завязываю узелок, быстро второй и так далее. Кровь перестаёт сочиться, но не факт, что операция успешная, практически он уже мертвецсердце начинает работать с перебоями, в любой момент остановится:Суши рану! резко говорю я. Теперь сшиваем живот.
Какой прогноз? с любопытством спрашивает Аскольд, задорно тряхнув бородкой.
Никакого, хмуро говорю я и делаю глоток из бутылки, водка обожгла желудок, но спокойствия не приносит. Каков придурок, сколько людей погубил, а сейчас и сам помрёт, я щупаю пульс, удивлённо хмыкаю:А ведь, восстанавливается!
Вы гений! с восторгом произносит Семён.
Сейчас не об этом, отмахиваюсь я, вышло это комично, Аскольд усмехается:Ты всегда был очень скромным, он дружески хлопает меня по плечу.
Это так, я улыбаюсь. Почему-то рад, что спасаю жизнь этому никчемному человеку.
Настроение пятибалльное, усталости, никакой, щебечет ранняя птаха, от моря веет свежестью, солнце несмело окрашивает горизонт в нежно-лиловые тона, и только сейчас понимаю, что мой шрам на плече совсем не болит.
Посмотри, что там, я сбрасываю куртку и снимаю рубашку. Семён разматывает повязку и глупо хлопает глазами.
Чего уставился, как баран на новые ворота? удивляюсь я.
Так зажило всё, вот, только шрам светится или мне это кажется, замешкался он.
Я и сам вижу, корона несильно светится:Наверное, инфекция попала, озабоченно произношу я, с такими явлениями ещё не сталкивался. Но рана действительно полностью стянулась, выдергивай нитки.
Семён их ловко удаляет и шрам гаснет:Удивительно! восклицает он.
Какие-то бактерии, определенно, способствуют заживлению, неуверенно произношу я.
Надо антибиотик вколоть, беспокоится Семён.
Лучше этому сделай, киваю я в сторону раненого, который едва дышит.
Антибиотиков мало, на нормальных людей надо оставить, с неудовольствием вздёргивает козлиную бородку Аскольд.
Коли, приказываю я Семёну.
Просыпается Катерина, она расталкивает Егора и что-то ему втолковывает. Тот сосредоточенно слушает, кивает. Я поздоровался, они улыбнулись:Мы готовы, произносит Катерина, верёвку взяла. С нами пойдут те парни, она указала на крепких, зевающих, хмурых со сна, ребят. Затем, замечает в окровавленных тряпках человека, крупно вздрагивает.
Его медведь помял, я ему сделал операцию, думаю, жить будет, поспешно говорю я.
Это, случайно не он, кто вас топором ударил?
Да.
А где остальные? темнеет она лицом.
Не знаю, хмуро отвечаю я.
Надо идти на их поиски, Катерина словно читает мои мысли.
Так и сделаем, я отхожу от них, окидываю взглядом узкую площадку, которая нас приютила. Отмечаю про себя, сколько ещё необходимо приложить сил, чтобы жизнь здесь была более сносной.
Иду по просыпающемуся лагерю, здороваюсь с людьми. Поглядел на бассейны, где плещется вода, умылся, вздрогнул от ледяной воды. Затем вернулся к еле тлеющему костру. Разворошил угли, кинул несколько веток. Уселся на камень, достал зеркальце и осколок обсидиана, принялся осторожно бриться, перед людьми необходимо быть в хорошей форме.
Катерина, со своей командой, спустилась к морю. Наверное, уже охотятся. А я дожидаюсь, когда все проснутся. Я сознательно не стал никого будить, за меня это сделало солнцеоно, прекрасное и величественное, показалось на горизонте и, в тот же час, небо окрасилось в пурпурные тона.
Почти всё взрослое население проснулось, загорелся костёр. Истерзанный медведем мужчина произвёл гнетущее впечатление, все обсуждают это событие, кто-то его жалеет, некоторые со злостью сплёвываютвсе слышали, это он погубил своих товарищей, а главное, детей. Но потом голод вытисняет это событие, ставит его на второй план, народ принялся запекать на огне остатки провизии, приводить себя в порядок.
Я потребовал, чтобы раненого перенесли в палатку, а сам дожидаюсь пробуждения своей семьи. Наконец-то сладко потягивается Лада, изгибается, словно дикая кошкасейчас замурлычетоткрывает огромные глаза, проводит ладонью по моим щекам:Надо же, чисто выбрит! Бритву, с собой взял?
Раздуваясь от гордости, показываю осколок обсидиана.
Ты побрился этим булыжником и не порезался? Лада буквально нокаутирована.
После того как люди привели себя в порядок, скудно позавтракали, я всех собираю. Вновь выделяю группу для сбора устриц. Тесть продолжил заниматься коптильней. Для увеличения темпа строительства, я надеюсь, Катерина подстрелит большую рыбу, часть из которой можно закоптить впрок, направляю ему ещё несколько человек. Всё так же выделяю людей на расчистку площадок, снаряжаю группу для сбора хвороста и т. д.
С высоты площадки видно как люди на берегу ищут подъём. Они лазают у подножья скал, карабкаются, срываются, но продолжают упорно искать тропу. Люди надеютсятам спасение. Я знаю, скоро они её обнаружат, хотя тропа практически неразличима среди нависающих глыб и вся в осыпях. Произошедшие метаморфозы так перелопатили берег и скалы, что образовался некий природный хаос. Странно, что нам сразу удалось различить этот импровизированный подъём. Вероятно, нам помогли зоркие глазки нашей несравненной Светочки, дети всегда замечают то, что не суждено видеть взрослым.
На нас косятся, замечаю неприязненные взгляды, людям непонятно зачем мы так прочно обосновываемся на склонах. Решив для всех прояснить ситуацию, с Семёном спускаюсь на берег и сразу сталкиваюсь с людьми Вилена Ждановича. Два крепких парня, в неуместных для побережья дорогих костюмах, окидывают нас пренебрежительными взглядами. Один из них, смерив меня высокомерным взглядом, вкрадчиво спрашивает:Какие-то непонятки происходят, мобильники молчат, акулы, киты. Ты что-то можешь сказать по этому поводу или тоже начнёшь блеять как баран, как это делают все на берегу? И ещё, здесь есть подъём наверх?
Я усмехаюсь, гашу в своём взгляде вызов, сейчас не хочу нарываться на конфликт:А вы сами не догадались куда попали?
Ну, так давай, удивляй, в глазах парня появляется злость, но и страх тоже, всё это он пытается скрыть за пренебрежительной ухмылкой.
Да что вам говорить, всё равно не поверите, качаю я головой.
Колись, братан, сплёвывает его компаньон.
Да я и не собираюсь «колоться», так скажу. Ребята, нас зашвырнуло в прошлое, я говорю с явной издёвкой, знаю, они мне, естественно не поверят. Так и вышло, один из парней, сильно раздражается, я даже подумал, что хочет меня ударить, но встретившись с моим взглядом, с усилием сдерживаетсяне знаю, может что-то в нём увидел, но он расслабляет уже напрягшуюся руку, вновь сплёвывает:Вот бараны, он кривится.
Скажу откровенно, но их явно показное хамство начинает напрягать, да и у Семёна глаза наливаются свинцом. Мне не хочется с ними дискутировать, поэтому я указываю на осыпь в трещине расколовшейся скалы:Там подъём наверх, но ребята, там хищные звери, ночью одну группу растерзали.
Парни метнули взгляды на осыпь, затем на меня:Какие звери? Не надо лепить горбатого!
А в море киты и акулы? откровенно улыбаюсь я.
Они задумались, один из них, с некоторой растерянностью произносит:А откуда здесь звери, с зоопарка сбежали?
Я же вам пытаюсь объяснить, мы попали в доисторический мир.
Идиот! обзывают они меня и осторожно подходят к осыпи. Действительно, тропа! раздаются их возбуждённые голоса.
Нервы у них на приделе, я словно ощущал их гудение, делится своими мыслями Семён.
Ничего, освоятся, ребята крепкие но слишком борзые.
Таких легко обломать.
Думаю да, но до этого «наломать дров», успеют.
И всё же их жалко, Семён выпячивает квадратную челюсть, взгляд становится задумчивым и каким-то детским.
А мне нет. Таких лечить надо, причём хирургическими методами. Компания, во главе с Виленом Ждановичем, мне совсем не нравится.
Почему? Семён наблюдает, как парни резво передвигаются между круч.
Не наши они, чужие и совести у них нет. Скоро на берегу начнутся беспорядки. Ладно, надо поговорить с людьми на берегу, необходимо собрать команду раньше, чем это сделает Вилен Жданович.
На удивление, народ на пляже стал более адекватным, чем это было вчера, хотя и более нервным. Ещё некоторая часть людей, как-то поверила нам, и потянулась к нашей площадке. Другие, невзирая на уговоры, ринулись следом за парнями Вилена Ждановичаскрывать тропу, я посчитал морально не этичновсё равно, рано или поздно, её и без нас найдут.
События начинаю развиваться достаточно быстро, но главное, народ на пляже предупреждён. Хотя немногие нам верят, но интуитивно, соблюдать осторожность будут. Теперь можно подумать и о моём планеисследовать степь. Быть может, получится найти людей помятого медведем долговязого. А ещё хочется подыскать заготовки, чтобы сделать копья и лукиохотиться и обороняться придётся, голод не за горизонтом, на одних устрицах долго не протянешь, да и добывать их опасно, акулы прочно обосновались у нашего побережья. А ещё рассказывают о какой-то подводной твари с головой крокодила, но с подвижной шеей. Якобы ночью бултыхалось около мели, что-то высматривала на берегу. Когда она появилась, акулы разбежались, словно испуганные щенки.
Ближе к восьми утра, когда под тёплыми лучами солнца, начала испаряться ночная роса, я отбираю мужчин для разведки прилегающих территорий. Так как я обеспокоен вознёй людей Вилена Ждановича, которые проявляют необоснованный интерес к нашему лагерю, много людей с собой решил не брать. Зачем-то беру Семёна, хотя вижу, он этому совсем не рад, и двух парней из вновь прибывших: Павла и Анатолия. Один из них турист со стажем, другой, вроде как разбирается в породах деревьев и сможет выбрать более подходящий материал для изготовления луков и стрел.
На время своего отсутствия, заместителем в лагере, оставляю Игната. Он усмехается, отвешивает шутовской поклон. Зачем-то с издёвкой называет меня Великим князем, вероятно, намекая на мой шрам в виде короны, и дурашливо произносит, что это назначение для него большая честь, но исполнять обязанности стал рьяно и стремительнокак бы, ни напортачил с дуридумаю я с сожалением, но обратного хода делать не стал.
Итак, вооружившись рубилами из обсидиана, отправляемся в путь. Я стараюсь не смотреть на напряжённую, как струна, Ладу, чувствую, как переживает. Но она сама подошла с Яриком:Будь осторожен, помни, тебя любят, вздыхает она, сильно прижимается ко мне, и я чувствую, как сильно бьётся её сердце.
Папа, возьми меня с собой! канючит Ярик.
Вот уж нет, решительно воспротивился я. Подрасти сначала.
Светочка бегала наверх и ничего.
Стоп, у тебя дел и здесь по горло. С дядей Аскольдом ещё насобирайте обсидиана. Он нам просто необходим, сынок.
Хорошо, папуля, но в следующий раз я с вами пойду, нехотя сдаётся Ярик.
Там видно будет, хочу глянуть на сына со всей строгостью, но улыбаюсь и треплю его за волосы. Затем, закидываю на плечо бухту верёвкиможет и пригодится. За прошедшую ночь, местность существенно изменилась, откосы стали круче, осыпиковарнее.
Мы покидаем лагерь и вступаем на осыпь, которая, метров через десять, нехотя переходит в едва заметную каменистую тропинку, которая в действительности является разломом в скальной породе, но для подъёма годится. Народ тут уже прошёлся, мелкие камни сдвинуты, странно только, что никто не спустился обратно, меня это сильно беспокоит и как некстати зажёгся болью шрам на плече, мне кажется, если сниму курткуон будет гореть как тогда.
Путь на поверхность сравнительно недолгий. Выползаем наверх, резко осаживаю прыть товарищёй, которые становятся во весь ростя помню тех степных мамонтов и их угрожающий рёв. К счастью степь пустынна, но холодок пробегает между лопатками, я уверенэти зелёные поля, чьи-то охотничьи угодья.
На траве видны следы вошедших туда людей, изломанные стебли разбросаны в разные стороны, такое ощущениелюди пребывали в шоке и беспорядочно носились в округе.
Свои автомобили искали, подтверждает мои мысли Семён. Интересно, куда они пошли?
В сторону леса, утвердительно произносит Павел.
Дует лёгкий тёплый ветер. Небольшое поле, покрыто высокой травой, ходит волнами под порывами ветра, создаётся иллюзия движения воды, а за ним темнеет мощный лес.
С опаской входим в густую траву, интуитивно чувствуем огромную опасность предпринятого шага. Густые заросли иной раз скрывают нас с головой, что впереди, не видно, только кроны далёких деревьев. Мои чувства обостряются, даже слышу бегущих внизу муравьёв. Носом втягиваю воздух, надеюсь вовремя распознать опасность. Странное ощущение, никогда такого со мной не было, действительно ощущаю множество запахов. Я кошусь на идущего рядом Семёна, он напряжён, глаза вовсе потемнели и больше по цвету напоминают даже не свинец, а что-то более гремучее, может ртуть. Он судорожно сжимает осколок обсидиана, я даже боюсь, распорет ладонь.
Идём чуть левее, подаёт голос Павел, вижу просветы в траве.
Мы поворачиваем и сразу вываливаемся на тропу. Это так неожиданно, что мигом отпрянули.
Звериная? присаживается на корточки Семён.
Опускаюсь рядом, чутьё подсказывает, догадка компаньона неверная. Втягиваю воздух в легкие, не ощущаю даже присутствия запаха зверья. Но есть следы вони, тлетворной, мёртвой, становится неприятно, на душе неуютно.
Здесь звери не ходили, моё сердце переходит в беспорядочный галоп.
Зато люди сюда с ходу вломились а другая группа к тем скалам пошла, замечает Павел их следы.
Не хорошо всё это, холодный пот выступает на лице, предчувствие надвигающейся беды захлёстывает моё сознание.
Неважно выглядишь, косится Семён.
Мне тревожно.
В любом случае следует идти по тропе, она ведёт к лесу, Семён внимательно оглядывается вокруг себя.
Попробуем, нехотя соглашаюсь я.
Вперёд, значит вперёд, Павел бесстрашно двинулся по тропе. Мы, повинуясь стадному чувству, поплелись следом.
Тропа ведёт между густо обросших холмов, по мере движения они, то надвигаются почти вплотную, и становилось темно от нависших стеблей, то раздвигаются в разные стороны. Кое-где зелёная стена прорвана с боков местным зверьём, стебли лежат потоптанные, пожеванные, но к удивлению, животные не пересекали дорогу, а возвращаются обратно. Не хотят её переходить, и это меня ещё больше тревожит, но мы идём, и пока ничего необычного не происходит.