Завыла сирена, лагерь противника вскочил по тревоге, но взрывы уже окрасили ярким красно-желтым заревом небо, земля дрожала от разрывающих ее ударов артиллерии.
Залпы покрывали квадрат за квадратом, не было ни одного клочка земли, которого бы не коснулась сила огненных стрел.
Пробиваясь сквозь небольшие рощицы, пошли танки. Пехота следовала следом, прячась за могучие железные спины.
Начался бой. В зареве пожаров трудно было разобрать, кто с какой стороны наступал, все перемешалось в кровавом железном месиве.
Рашид вел свою дивизию вперед, отряд Олега следовал за ними. На мгновение Олег посмотрел на танк Рашида, и в яркой вспышке взрыва, показался Сет на железном коне, воткнувшего в пространство впереди свой меч, указывая дорогу воинам, и призывая их идти на штурм до конца, до последней капли крови, пока сердце не перестанет биться, но даже после этого встать и бороться!
Сет взмахнул мечом и ворвался в центр битвы. Войска противников встретились лицом к лицу, ярость озарила лица воинов, не было здесь места ни состраданию, ни жизни - все должно было умереть, человек показал лицо зверя.
Грянул мощный взрыв, он вырвался из-под земли, и войска раскидало в разные стороны, перемешав друг с другом. Потом грянули взрывы с других сторон - еще, и еще!
Люди пытались встать, оглушенные, обожженные, но тут же падали в диких приступах кашля и удушья. Бывшие противники пытались спрятаться в низинах, сидя рядом секунду назад злейшие враги, смотрели друг на друга глазами живых мертвецов.
Зажимая рот и нос руками, пытаясь убежать от этого плотного желтого тумана, люди врезались в брошенную технику и падали. Их тела бились в конвульсиях, кожа на руках и лице полностью слазила, обнажая куски обожженного мяса.
Желтый всадник смерти проникал повсюду, он входил в тела людей через нос, рот, через глаза, сжигая их, через кожу, сдирая ее. Он не разбирал, кто есть кто, он убивал всех: людей, животных, птиц... Он рвал всех изнутри, он властвовал.
Деревья вмиг потеряли цвет, черная листва хлопьями падала вниз, кора обнажала сухие стволы, трава превратилась в прах. Желтый туман начинал продвигаться в дальше и дальше, уходя в глубь леса, захватывая гектар за гектаром живой земли, превращая ее черную пустыню.
Задыхаясь, не в силах пошевелиться от невыносимой боли, Олег оглядел своих товарищей: почти все были мертвы, некоторые еще бились в предсмертных судорогах, но это были уже не люди. Олег попытался поднять руку, чтобы застрелить, но его пронзил новый приступ боли, идущий изнутри.
Олег увидел, что к нему ползет Рашид. Мундир его обгорел, вместо лица висели одни лохмотья. Он подполз к Олегу и попытался открыть его вещмешок.
- На груди, - прохрипел Олег.
Рашид расстегнул гимнастерку и сорвал с его шеи кулон с черным камнем. Сильный приступ кашля свалил его, и он минут пять не мог подняться. Пристав на руках, он смог сесть.
Рашид положил кулон в ладонь, снял с пояса Олега флягу, полил кулон. Яркий свет кулона озарил их, тогда Рашид с силой вбил кулон в землю и упал замертво, глядя на небо черными невидящими глазами.
Белый бесшумный взрыв смел все, что было. Вакуум втянул в себя желтого всадника, оставив после себя только глубокую воронку, граница которой уходила вдаль, за горизонт.
Небо заволокло тучами, грянул гром, и страшный ливень обрушился на мертвую землю.
* * *
Даша проснулась рано утром, на улице было темно, лунный холодный луч пробивался сквозь закопченное окно в дом. В луче кружились частицы пыли, но Даше они казались весело танцующими феями. Она во все глаза смотрела на их хоровод, пока туча не закрыла луну, и волшебство пропало.
Рядом, положив голову на край подушки, так, чтобы оставить дочери больше места, спала Алена. Каждую ночь она боялась заснуть, а проснувшись обнаружить, что дочери нет рядом. Так было уже несколько раз, когда Даша, проснувшись, уходила гулять ранним утром по поселку, когда еще даже первые петухи спали крепким сном.
Даша попыталась слезть с кровати, но остановилась. Она посмотрела на маму и вспомнила свое обещание не уходить из дому, пока мама не разрешит. А Даша не могла сидеть на месте. Каждый звук, каждый скрип или возглас не должен был остаться без внимания.
Особенно Дашу интересовали редкие приезды грузовиков, привозивших продукты и почту. Она ждала писем от отца. Каждое письмо они читали с мамой вместе по нескольку раз, потом она брала их и перечитывала снова и снова. Не всегда вечером был свет, поэтому некоторые отрывки писем она рассказывала маме вслух на ночь.
Так шли дни, за ними недели, месяцы, годы.
Даша уже подросла достаточно, чтобы помогать взрослым в работе. Алена старалась не давать дочери тяжелую работу, хотя Даша всегда просила маму разрешить помочь ей, на что Алена всегда отвечала: "Еще успеешь, доченька, еще успеешь".
Поселок был небольшой: маленькие домики, не выше двух этажей, пара свинарников, хлев для коров. Каждый двор старался выращивать хоть что-то, но земля была твердая, глинистая, бедная.
В поселке были одни женщины с детьми из городов, местные старухи да старики первое время учили переселенцев деревенским мудростям, работе в поле, со скотиной. Есть было нечего, земля рождала мало, да и то что рождала, почти все уходило на фронт.
Алена исхудала за эти годы. Из былой красавицы она превратилась в молодую старуху. Старалась есть поменьше, она всегда большую часть своей нормы отдавала дочери. Даша всегда противилась этому, она хотела, чтобы мама не лишала себя, но Алена была строга.
Вести с фронта приходили редко, целый поселок останавливал работу, когда удавалось старику Никифоровичу поймать волну на центральной площади, тогда он выводил звук на мегафон, и все собирались вокруг жестяного конуса, пытаясь разобрать сквозь шипение частицы надежды.
Но радио было неумолимо, та скудная информация, которую передавал штаб, была жестоко правдива. Не было просвета во мраке войны, все больше гнилое болото поглощало землю.
Многие жители перестали вспоминать довоенное время. А поначалу все спорили до хрипоты: зачем все это надо было? жили бы себе как раньше. Но потом успокоились, что было, то прошло, былого не вернуть, а жить дальше надо.
Старики говаривали, что помнят еще давние времена, когда они были маленькими. Тяжело было, но жили всем миром, недоедали, ничего в доме не было, но всегда достойно, по совести. Так помаленьку, помаленьку, да построили страну. Ну а как Великий Марш прошел, так все стало как у варягов, не по-нашему, чуждо. Хорошо, что до деревни это не докатилось в полной мере, вурдалаки раньше не особо охотно спорили с деревенскими, те могли и на вилы посадить. Лихой народ, леса глухие, зимы холодные, лето жаркое, люди свободные.
Бывало сядут старики, а вокруг ребятишки соберутся и слушают, что седые головы рассказывают. О страде, о войне мировой, прошлой, страшной. Тогда всем миром воевали против одного, а теперь вот весь мир против нас пошел. Спрашивали дети: "А за что, что такого мы всему миру сделали?". Не знал никто, что на это ответить.
Так и жили. Периодически отряды воинов заезжали в поселки, много их было подобных, с западных земель всех переселили, говаривали, что земля там уже мертвая, некуда возвращаться. Проверяли воины, как живут люди, не было ли набегов вурдалаков, не всех еще переловили, ходят по землям, грабят, да сжигают со злости деревни.
- Вы если что, сразу нам сообщайте, - говорила всегда Василиса, - когда в очередной раз с отрядом заезжала, - Алена, ты звони сразу, мы рядом не далеко, в горах, фабрики охраняем. Война войной, а производство не должно стоять, сама понимаешь. Как, продовольствия хватает?
- Еды мало конечно, но мы все понимаем. Вот если бы ты смогла детям конфет достать, может что осталось на складах, все-таки дети, должна быть радость.
- Со сладким сложно, сахара нет, куда делся, пока не знаем. Но я все помню, как получится, первым же рейсом передадим.
Алена слабо улыбнулась. Василиса за эти годы сильно изменилась, видано ли, чтобы баба мужиками управляла, а ведь управляет. Мужики ее уважают, навела она порядка. А ведь она единственная связь пока с мужем, теперь они стали даже больше похожи, что война делает с людьми, стало у Василисы лицо суровое, неженское. Глаза были холодные, серые.
Дети обступили Василису и Алену. Даша подбежала к Василисе и обняла ее, зарывшись головой пыльное пальто.
- Тетя Василиса!
- Привет, Дашуль. Растешь, прямо на глазах, - Василиса строго посмотрела на сильно исхудавшую Алену, - мама у тебя очень заботливая. Ты потом о ней заботиться будешь.
Даша что-то сказала, но шум детских голосов заглушил ее. Дети просили рассказать сказку. Время было позднее, но детвора не унималась.
Василиса посмотрела на них, потом подозвала лейтенанта и сказала ему:
- Я остаюсь, сегодня ночую здесь, вы двигаетесь дальше, завтра я к вам присоединюсь.
- Ясно, - ответил молодой лейтенант и направился к машине.
Василиса села на скамейку, возле нее расположились ребятишки и не только, многим было интересно, то расскажет Василиса, дети любили ее сказки, хотя и не было среди них ни одной по-доброму сказочной. Все были про горести, трудности, но всегда про справедливость.
- Тетя Василиса, а когда папа вернется? - спросил один из ребятишек.
- Да, когда, когда! - заголосили дети, - когда война кончится?
- Почему папа воюет? - спросила самая маленькая девочка. Василиса посадила ее на колени.
- Не могу я вам ответить, когда ваши отцы возвратятся, не вижу я будущего для каждого. Война кончится, она всегда заканчивается, надо еще потерпеть. А вот почему война началась, расскажу вам сказку, да не простую, сказка эта без конца, да и без начала. Она и про меня и про вас, и про врагов наших, и про друзей.
Дети затаили дыхание, и Василиса начала рассказ:
"Жил да был царевич, местный королевич. Жил себе и жил, особо не тужил, трудностей не ведал, печали не отведал, работу не работал - как сыр в масле катался, с фигурами именитыми знался.
Проснется бывало утром и задумается: "Ведь не зря же я сын царский, знать, уготована мне доля героическая, доля почетная! Вот придет время, проявлю я себя так, что мною будут все гордиться!". Заулыбается, да так с час еще в мечтах о будущих подвигах проваляется в постели.
Царство было богатое, но народ жил бедно, не роптал, каждому был свой кусок, кому-то больше, кому-то поменьше, но в целом всем поровну, но не каждый мог даже этот кусок получить полностью.
Шли годы, рос царевич, старел и царь - время не будет смотреть на ранги и звания, все под одним Солнцем ходим. Настала пора женить Царевича, да чтоб не просто женить, а кое-какие вопросы и по внешним связям наладить. Повадились купцы местные в Тумангород ездить, торговлю налаживать, так и втянулись, что там и жить оставались, а с родной земли только добро нарабатывать.
Слышал царь, что тамошняя княжна созрела, хоть завтра выдавай замуж. Конечно, ростом она была невелика, чудо как страшна - как жаба из пруда вышла, но ничего не попишешь, дело государственное, а там стерпится, слюбится. Решено, свадьбу назначить на: как снег сойдет, да первые входы появятся.
Царевич был страх как опечален новостью этой, что по несобственному желанью женится он на заморской княжне их Тумангорода. Говаривал он своему денщику Кузьме: "Вот скажи мне. Кузьма, что я так уж страшен лицом, а может положением не вышел, что должен на жабе иноземной жениться непременно? Аль наши девицы не краше, да не хозяйственней? Княжна то заморская, небось кроме как чай пить ничего и не умеет" - денщик отвечал, как учили советники царские - "Лицом вы, ваше царейшество, вышли вполне симпатичным, но что мне судить, я ж не баба. Но вот положеньем своим как раз для такого маневра обязаны. На то она и судьба такая, кто-то лошадей моет, кто-то на жабах женится. Ты, ваше королейшество, смотри на это иначе: брак твой будет политический, ничего страшного для тебя в этом нет, играй пьесу, а что касается долга супружеского, так тут не сложно все устроить. Может она и сама не захочет, я слыхал у них у западников мода нынче: бабы с бабами, мужики, тьфу ты, прости Господи. Ну, если ж самому приспичит, так это ж бани никто не отменял, баня есть территория нейтральная".
Успокоился царевич: "Ай, как-нибудь да выберусь!" Тем временем снег сошел, и начали прорастать первые побеги. Закипела свадебная чехарда.
Послы иноземные зачастили с визитами на землю родную, симпозиумы начал царь устраивать, форумы собирать, как значит по выгоднее Родину то пораспродать. На иноземном языке Тумангорода это излагалось красиво, заумно, да только суть не менялась - кусок за куском отходили угодья и богатства жабам заморским.
Царь начал Царевича привлекать к делам государственным, сам значит немного в сторонку ушел. Царевич воспрянул духом, начал речи говорить о великом будущем, о судьбе нашей особенной, о машинах новых чудных, что всем нужны, а только у нас будут - все как наставники учили, все как в книжках косопереложенных на родной язык говорилось. Народ слушал речи чудные, только сплевывал наземь.
Пришло время свадьбы, народ должон был радоваться и ликовать, только вот не было особой радости, везде рожи были чужие, люди продавали за бесценок свои дома и переезжали в клоповники да муравейники - работы не было, есть нечего, жить не на что. Но молчал народ, терпел, не роптал.
Съехались на свадьбу послы разных стран заморских, пустынных, далеких стран. Каждый был краше другого: и парча и шелк, золотом обшитый - богатство страны подчеркивалось - положеньем хвастали. Каждый из послов привез подарки: кто колесницы новые, богатые, кто лошадей скаковых, породистых. Из страны тучных, что за долгим морем была, привез посол подарок: доску черную и белую, доску волшебную - пальчиком в нее тычешь, а там картинки разные меняются, игры всякие чудные. Страсть как царевич загорелся, повелел, чтобы у каждого боярина, у каждого чиновника была такая, не век же без прогресса прозябать! Народ дивился пуще прежнего, в стране не везде молнии провели, а тут нате, скакнули лошадью кривоногой в прогресс. Плюнул на это народ, ничего не сказал, подтянул пояс и дальше стал жить, да тихо, вполголоса власть ругать.
Приехал и посол из страны Драконов, ничего он не привез в подарок, только шкатулку старинную, шкатулку резную, темного зеленого цвета, из малахитового камня. Подарил он ее Царевичу и сказал: "Когда придет время, когда путь назад будет навсегда утерян, но когда ты вспомнишь род свой, открой шкатулку, она откроет тебе взор, найдешь дорогу домой".
Поблагодарил Царевич мудрого Дракона, а про себя подумал: "Вот ведь жадный какой, жируют ведь там у себя в Поднебесье, мог бы подороже подарок привезти!". Но не подал вида, скрыл досаду за улыбкой вымученной, что по этикету положенной.
Грянул пир, с каждого двора собрали что смогли на царскую свадьбу, молчал народ, только еще туже подпоясался, да и стал жить дальше, ничего не поменялось, стали чуть хуже жить, да ничего, ведь все равно лучше ж чем когда-то.
Передал Царь родную землю сыну в управление, а сам при нем в советниках остался, на первое время.
Княжна Тумангородская после свадьбы сразу же укатила к себе, да Царевича с собой повезла - показать жизнь современную, научить деревенщину жизни городской.
Царь собрал себе советников заморских, уж больно понравились речи ему.
"Надо нам все по уму сделать, по волостям страну разбить, да на каждую по Наместнику поставить, но не нашего рода, наши только и годны что брагу жрать, да пузо набивать, а тут образование нужно, западное".
"Вы есть правильно мыслить, господин Царь - говорили советники - мы уже давно подготовить бумага, где есть план разделения".
Царь смотрел долго в слова чудные, таблицы неясные, столбики разноцветные.
"Так, вы мне головы умные просто скажите, что да как?".
Посовещались советники, да и подошел один к карте и начал там рисовать что-то, флажки ставить.
"Вот - это есть план. Тут есть деление, - советник показала на линии кривые, что по рекам да горам делили землю - это есть места богатые - он показал на флажки на карте."
Царь долго смотрел на карту, похвалил он советников. Так тому и быть.
А Царевич то год как в тещином доме гостевал. Вернулся домой, да не один, жену дома оставил, а сам с собой наместников привел. Раздал он каждому по грамоте на правление в каждом из краев земли нашей. Набрали они войско из бандитов да воров, каждой дружиной чужой командовал, чтобы порядок был, чтобы грабили по команде.
Начали они свой порядок наводить. Царевич стал на жабу похож, потолстел, стал меньше ростом, лицо оплыло - где тот добрый молодец, что о подвигах мечтал? Нет его, теперь он знатный купец, недрами земли нашей торгуя, славу себе великую имеет.