Она надавила клавишу паузы, изображение застыло, несколькими движениями мышки Лайма приблизила нужный участок.
Видите? сказала она.
Да, кивнул Леонид. Конечно, они видели эту надпись, пытались перевести, но ни один интернет-словарь не нашел соответствий. Что-то написано или нарисовано. Изображение очень нечеткое, особенно после увеличения. Да еще помехи при передаче.
Тогда я не разглядела, с горечью произнесла Лайма. Не обратила внимания. Потом вспомнила Вы говорите, это не Том? Вот же написано!
На экране была часть стены рядом с круглым темным отверстием. Табличка с тремя то ли строками, то ли пунктирными линиями.
Комао Калоха, астронавт-исследователь, прочитала Лайма.
Комао?
В гавайском нет буквы «т». КомаоТом.
Надписьна гавайском?
На языке олело Гавайи, Лайма перемещала изображение, пытаясь добиться лучшей видимости. У нас был пиктографический язык до того, как в начале девятнадцатого века, во времена короля Камеаме́а Первого, христиане-миссионеры приспособили латиницу.
Вы уверены?
Лайма не ответила. Гавайскому ее обучила бабушка, а потом она пополняла свои знания, хотя язык считался мертвым и использовался только в быту. Отвратительное, нечеткое изображение. Комао. Сейчас он войдет в каюту, сядет перед камерой
Я должен позвонить Папе, пробормотал Леонид.
Я должна позвонить Хаскеллу, сказала Лайма и протянула руку к лежавшему на журнальном столике мобильному телефону. Леонид положил свою ладонь на пальцы Лаймы.
Вы обещали, произнес он с просительной интонацией. Он не мог приказать, не мог даже настаивать.
Лайма, Леонид хотел, чтобы его голос звучал убедительно, но получалось плохо. Если это действительно Том, чего быть не может но если это Том, запись попадает в компетенцию НАСА, а не обсерватории Кека
Хаскелл скажет, с кем нужно связаться, или свяжется сам. Том в опасности!
Неужели эта женщина так уверовала в воскрешение любовника, что элементарные вещи проходят мимо ее сознания? Том в опасности! Даже если это Том и если, вопреки всем данным, передача шла со спутника или межпланетной станции, то все уже кончилосьлюди погибли.
Том погиб, Лайма, мягко произнес Леонид. Я хочу вам помочь. Мы все хотим. Две минуты ничего не изменят. Позвольте мне позвонить шефу.
Звоните, Лайма освободила руку и взяла мобильник. Это ваша проблема. А я позвоню Хаскеллу.
Ничего не сделаешь. Ничего.
Мэг, я могу поговорить с профессором? спросила Лайма, выбрав нужный номер из списка абонентов.
Евгений Константинович? сказал Леонид.
И сегодня не получится? спросила Лайма.
Потрясающая новость, сказал Леонид. Мисс Тинсли прочитала надпись на табличке, той, что на стене, это, оказывается, гавайский язык, таким шрифтом не пользуются лет двести Написано: «Комао Калоха, астронавт-исследователь». Комаогавайское имя Тома.
Может, вы дадите другой его номер? упавшим голосом спросила Лайма и, выслушав ответ, бросила аппарат на столик.
Директор вылетел на континент, сообщила Лайма.
При иных обстоятельствах Леонид сказал бы: «Не беда, давайте свяжемся с Фармером, у главного инженера не меньше возможностей».
Лайма, сказал Леонид. Вы очень хотите спасти Тома?
Девушка подняла на него взгляд, в котором, кроме недоумения, было, пожалуй, презрение к человеку, задавшему нелепый вопрос.
Простите, Лайма сцепила пальцы. Я наговорила много глупостей. Конечно, это не Том. Том умер. Тома похоронили, и я видела, как гроб опускали в могилу. Мы можем сейчас поехать на кладбище и убедиться в том, что могила не вскрыта. Вы поедете со мной?
Лайма Какие нелепые мысли приходят ей в голову!
Вы поедете со мной? настойчиво переспросила Лайма. Иначе я поеду одна.
Поеду, решился Леонид. Он понятия не имел, где находится городское кладбище, но представлял, как оно выглядит в темноте. Похоже, они странным образом поменялись ролями. Лайма уверила себя, что человек на экране не может быть Томом, несмотря даже на табличку, удостоверявшую личность. А он-то хотел рассказать ей о своей идее.
Вечера в Ваймеа были прохладными даже летом, когда дневная температура поднималась до сотни градусов по Фаренгейту. А сегодня с вершины Мауна Кеа спустились холодные струи воздуха, на полпути сгустив в туман скопившуюся влагу. Выйдя из дома, Лайма и Леонид погрузились в белесое облако, сквозь которое слабо светили фонари, обозначавшие линию улицы.
Я поведу, хорошо? сказал Леонид.
Да.
В тумане плавали тени домов, тени, похожие на людей, и тени, вообще ни на что не похожие, а когда улица кончилась, упал мрак, и фары выхватывали из темноты черный асфальт, будто трамплин для прыжка в неизвестное. Заверещал мобильник в кармане Леонида. Наверняка Папа.
Ответьте, пожалуйста, попросил Леонид. И покажите, где свернуть, я не вижу указателей.
На первой развилкенаправо.
Лайма достала мобильник из кармана куртки Леонида. Он почувствовал ее прикосновение к своей грудитеплое и быстрое.
Это мисс Тинсли. Леонид не может ответить, он ведет машину. Мы извините мы перезвоним позже. Сейчас направо.
Леонид непременно пропустил бы поворот. Направо вела узкая извилистая дорога, фары выхватывали дерево, куст, крутой холм, опять дерево. Слева, наверно, был обрыв, там возвышалась стена тьмы.
Что сказал Папа?
Я не расслышала. Осторожно, сейчас поворот налево.
Как Лайма ориентировалась в таком мраке?
Дорога, ответвившаяся влево, оказалась широкой, Леонид нажал на педаль газа, но Лайма сказала:
Не нужно, мы подъезжаем.
Безумие. Ехать на кладбище, чтобы убедиться в том, что могила на месте? Не будут же они ее вскрывать В мыслях представилась эта процедура, и Леонид помотал головой.
Ворота оказались закрыты. Конечно. Кто в здравом уме и твердой памяти
Лайма вышла из машины.
Идемте, сказала она. Там дверца, видите?
Здесь было еще холоднее. Пожалуй, даже в Верхнем доме в это время суток бывало теплее, хотя и выше на пару сотен метров.
Мобильник, оставленный Лаймой на сиденье, заверещал.
Идемте, повторила Лайма, и он пошел, спрятав ладони под мышки и ощутив чье-то дыхание: не Лаймы, она шла в двух шагах впереди, и он слышал звук ее шагов, мелкие камешки хрустели под ногами, и кто-то определенно дышал ему в ухо. Леонид оглянулся: конечно, никого. И звук дыхания пропал. Замолчал и телефон в машине. Камешки больше не хрустели. Леонид догнал Лайму и, споткнувшись о камень, ухватил девушку за руку.
Держитесь за меня, тихо произнесла Лайма, я знаю дорогу.
Осторожно переставляя ноги и цепляясь за локоть Лаймы, как за альпинистский трос, Леонид начал различать окружающее. Не так здесь было темно, как он вообразил, выбравшись из машины. Луна не светила, но сверкали звезды. Их лучи будто не сразу достигли земли, какое-то время блуждали в атмосфере, выбирая дорогу, и, наконец, найдя путь, засияли, как сотни тысяч отверстий в мироздании, из которых изливался на землю не свет, а чьи-то мысли, жизни, неосуществленные желания. Леонид много раз бывал ночью под звездамии на Кавказе, и в Крыму, и в Казахстане, на Алтайской обсерватории, и, конечно, на Мауна Кеа, когда они выходили на смотровую площадку Кека-1 подышать прохладным ночным воздухом, но никогда еще у него не возникало ощущения, будто за ним наблюдают сверху. Ему казалось, что звездный свет не поливал землю, но тщательно прочерчивал дорожку между металлическими оградами, не мешая мертвым лежать в темноте потустороннего мира.
Они поворачивали то вправо, то влево, прошли, должно быть, не меньше километра. Почему такое большое кладбище, Ваймеамаленький городок Свет звезд сгустился и, собравшись в круг, осветил, будто театральный прожектор, не обозначенный оградой памятник, на котором было написаноне по-английскито же имя, что на табличке в кабине космического корабля. Значки старого гавайского алфавита:
Комао Калоха, сказал Леонид, не прочитав, но вспомнив.
Лайма прижалась к Леониду, дышала ему в плечо, уткнувшись носом. Плакала? Он не знал, что говорить, и погладил Лайму по спине, поняв неожиданно, почему она потащила его на кладбище, и почему нужно было сейчас находиться здесь, а не в теплой комнате перед равнодушным экраном компьютера.
Да, пробормотала Лайма. Да. Да.
Что? спросил он, удивившись, почему больше нет холода. Ему стало тепло, только пальцы ног холодило, будто он стоял на мелководье в ледяной воде океана. Уши горели, и по спине стекали струйки пота.
Вы правы, сказала Лайма, отстранившись. Том здесь.
Как вы Леонид не мог закончить вопрос и пытался сформулировать иначе. Откуда вам
Я знаю, сказала Лайма. Простите, что потащила вас сюда на ночь глядя, но мне нужно было узнать. Определиться. Если похоронили не Тома, а пустой
Она тоже не могла произносить вслух определенные слова, так они и разговаривалив полфразы, в полсмысла.
Откуда вы
Чувствую, что
Вы и раньше
Раньшенет.
Вы хотите
Нет. Я знаю
Что
Теперь мы сядем и поговорим, произнесла Лайма неожиданно ясным голосом, в зрачках ее вспыхнули звездные огни и, как показалось Леониду, скатились по подбородку на грудь, он увидел две слезинки на ее щеках и стер их, проведя пальцем по мягкой теплой коже. В беседке есть скамейка, и не дует.
Звездный свет больше не сопровождал ее, рассыпавшись по земле. Леонид шел, почти ничего не видя, слышал шаги и старался не споткнуться, хотя все равно спотыкался.
Идите сюда, позвала Лайма, и, ударившись сначала лбом о столб, он вошел под крышу: звезды погасли, небо стало черным потолком, ветер увял, наткнувшись на преграду. Леонид сел рядом с девушкой на холодную деревянную скамью. Вход в беседку обозначился неясным пасмурным прямоугольником.
Я готова слушать, сказала Лайма. Голос ее звучал твердо, даже жестко, будто голос прокурора в судебном заседании. Она собиралась начать допрос важного свидетеля. Обвинения? Защиты?
Теперь я знаю, что Том умер. И знаю, что Том жив был жив, когда шла запись передачи. Скажите, как это возможно.
Почему вы начал Леонид и не договорил, но Лайма ответила на незаданный вопрос.
Я чувствую, объяснила она, ничего не объяснив. Лео она назвала Леонида по имени в первый раз, так его никто не звал, обычно говорили Леня (друзья и коллеги), Ленчик (мама и Наташа), Леонид Михайлович (в официальных случаях). Лео Ему понравилось.
Лео, вы не поймете, вы мужчина, у вас нет интуитивного знания о реальных, но невидимых вещах. Когда погиб Том, я была как замороженная, чувств не было, все замерзло. Тома похоронили в закрытом гробу и не позволили мне с ним проститься. Я понималаавария Когда вы показали запись, я увидела Тома Это был Том, но сейчас я знаю, что под землей его тело. Объясните, как это возможно. У вас есть объяснение. Это я тоже знаю. Скажите, наконец. Я не выдержу, если
Она заплакала? Леонид дотронулся до ее плеча, но Лайма отодвинулась.
Хорошо, сказал он. Попробую.
Она не поверит. Подумает, что он хочет отвлечь ее учеными байками. Конечно, свяжется с Хаскеллом или с доктором Стивенсом, они выслушают и зададут Папе пару не очень приятных вопросов. Общее дело. Контракт. Но есть вещи, которые понимает каждый научный работник. Приоритет. Желание разобраться в проблеме и, пусть не дать ответы на все вопросы, но сделать первую публикацию.
Лайме это не объяснишь. Она все понимает, не первый год в обсерватории. Но не примет. Не тот случай?
А какой это вообще случай? За всю историю человечества был ли хоть один случай, когда
Как высокопарно.
А других слов нет. У него вообще мало слов. Леонид считал себя молчальником, он и Наташе, когда делал предложение, не сказал ни слова, даже такого важного«люблю!». Ужасно боялся отказа и чуть не получил его, потому что, вместо искреннего признания передал письмо (подошел в перерыве между лекциями и сунул в руку конверт, будто взятку), где вся сила его чувств была выражена одиннадцатью словами, три из которых были лишними: «Дорогая Наташа, не могу без тебя, выходи за меня замуж. Леня». Ответ приземлился на его столе во время следующей пары (кажется, была лекция по звездной динамике): сложенный из тетрадного листа самолет, на одном крыле которого было написано: «Хорошо», на втором: «Люблю». Наташа сказала это первая, и вслух сказала тоже, когда после лекции он подошел к ней, смущенный и бессловесный.
Лайма, вы, наверно, не читали Чехова? Это русский писатель был.
Я читала Чехова, сухо отозвалась Лайма, не понимая смысла вопроса. Том, кладбище, смерть, тайна при чем здесь Чехов?
Очень хорошо, обрадовался Леонид. У него есть рассказ«Письмо соседу». Не просто соседу, а По-русски «ученый» имеет несколько смыслов, мне трудно подобрать, как это по-английски.
Неважно, сказала Лайма.
В рассказе есть фраза: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда».
«Господи, думала Лайма, почему он так многословен, не может сразу перейти к сути?»
«Господи, думал Леонид, почему, когда не умеешь говорить, приходится сказать десять слов вместо одного? Или молчишь, или говоришь столько лишнего, что лучше бы молчал»
Наш случайто, чего не может быть никогда. Понимаете?
Конечно, нет, разве он что-нибудь объяснил?
Нет, сказала Лайма.
Вдалеке заверещал ночной птицей мобильник. Подождав, пока птица умолкнет, Леонид продолжил:
Мы обсуждали Единого мнения нет Рената считает, что это отраженный сигнал, телепостановка, актер только очень похож
Глупости!
Я тоже так думаю. Виктор он прекрасный компьютерщик и приборист, но в астрофизике не
Лео, пожалуйста!
Папа, шеф наш, упорно тянул свое Леонид, вообще уверен, что это причуды декодирования. Очень сложный по структуре сигнал, наносекундные переменности, огромный массив информации, а Виктор задал
Глупости, повторила Лайма. Глупости, глупости
Да, да. По-моему, Лайма, это действительно передача со звездолета. Корабль находился на расстоянии сотни парсек от Земли. Это было несколько веков назад. Тома давно нет в живых.
Ничего не понимаю, с тоской сказала Лайма. В том, что вы говорите, не больше смысла, чем в том, что Том не погиб, а отправился в космос на секретном спутнике.
Конечно, с готовностью согласился Леонид. Потому что к смыслу я даже не подошел.
Так подойдите! Почему столько лишних слов? Боитесь сказать нужные? Скажите, я готова к любой правде.
«А я? подумал Леонид. Я готов? Одно делостроить в уме предположения и подпирать их вычислениями. Для статьи в журнале, может быть, достаточно, и все равно девять шансов из десяти, что рецензент найдет к чему придраться. Но объяснять то же самое измученной женщине»
Позвольте, вздохнул Леонид, я начну сначала. Лайма, я не привык много говорить и потому говорю больше, чем следует.
Я понимаю, улыбнулась Лайма, в темноте Леонид не видел улыбки, но точно зналулыбка возникла в ее голосе, будто Чеширский кот вынырнул на мгновение из книжного небытия и сразу ушел в себя, схлопнувшись подобно черной дыре.
Десять лет я занимаюсь космологией
* * *
В группу «маньяков» его пригласили, как космолога. Прежде Бредихин занимался только черными дырами звездной массы. В светящихся ореолах этих объектов могли возникать наносекундные переменности. После университета Леонид три года работал в ГАИШе, написал несколько статей по инфляционным моделям, хотел делать докторат у Линде, но не получилосьАндрей Дмитриевич не считал возможным работать с сотрудником, который собственные идеи пестует и лелеет, а идеи научного руководителя подвергает жесткой критике. Года полтора ушло на бессмысленную, как оказалось, переписку, и в результате Леонид был вынужден согласиться на научное руководство Петра Львовича Коростылева, человека, много сделавшего в космологии, но не способного поддержать новые идеи. Леонид хотел уехать в Стенфорд, получить грант и все-таки уговорить Линде, но не мог оставить Наташу, она ухаживала за больной матерью, разрывалась между работой, домом и больницей. Леонид остался в Москве и без проблем защитился по теме, которую считал проходной. Жизнью он был недоволен, с Наташей отношения разлаживались, мама ее умерла, и несколько тяжелых лет отразились на характере жены. Наташа стала раздражительной, нетерпимой к его слабостям. Если бы у них были дети