«Мое присутствие не обременяет вас?» спросил Режиссер.
Лукашевский не ответил: вопрос был бессмысленным или, как говаривал Яковлев, детским, так как любой ответ на него ровным счетом ничего не менял.
«Вы напрасно так думаете, сказал Режиссер. Все в вашей власти»
«Что именно?» спросил Лукашевский.
«Все, повторил Режиссер. Решительно все, он встал и повернулся лицом к Лукашевскому. Ваша власть так велика, что уже ничего не удивляет вас Где вы были час назад? Разве не у пирамид? Как это могло произойти?»
«Я подозреваю, что по вашей воле», ответил Лукашевский. «По моей? засмеялся Режиссер. Какое заблуждение! А ято, по-вашему, кто?»
«Кто?» спросил Лукашевский.
«Вот!» сказал Режиссер, запрокинув лицо и стал смотреть в небо, на звезды. Вздохнув, глянул через плечо на освещенную изнутри палубную надстройку, усмехнулся печально, перевел взгляд на Лукашевского и спросил: «А почему вы не вышли к реке, к родной деревне, к Застожью? У вас была такая возможность, вы это знали. Вы могли бы повидать отца и мать. Что вас остановило?»
«Мне нечего было бы сказать им, помолчав, ответил Лукашевский. Я пришел бы к ним в том возрасте, в каком расстался с ними. Но я ничего тогда не знал ни о жизни, ни о смерти».
«Разумеется, согласился Режиссер. Вам нечего было бы сказать. И, значит, вам предстояло бы вновь пройти всю жизнь до нынешнего момента, все повторить Вы могли бы уйти к Анне и Марии, к жене и дочери. На одной из ступенек туннеля был такой поворот, к ним, поворот в покойгибо вы остались бы с ними, не двигаясь ни в прошлое, ни в будущее, чтобы пощадить их и себя вы взглянули только на пирамиды и увидели, какой безысходной жутью веет от них Предупреждение о невозможности возврата, об ужасе возврата О легкости возврата О ложности отчаяния перед будущим Время движется вперед общим усилием воли Движение вспятьотсутствие разума и воли, падение к подножию пирамид Мир сотворен волей к гармонии Из небытия и хаоса Хаос- откат в небытие Нельзя получить новое небо взамен на разрушенную и проклятую землю Ценой бездарной жизни не покупается вечность Спаситель не вернется к ожидающим его в унынии и страхе К Спасителю надо идти Это ты говоришь, Петр Петрович»
«Я?!» удивился Лукашевский.
«Ты. Более того, ведь и яэто ты. Я существую только по твоей воле. Не я режиссер, а ты режиссер Я возникаю и материализуюсь только по твоему зову Так же, как пирамиды на картине И все, что случилось, твоя версия отката маятника Ты это понял Ты сам себе это говоришь Прислушайся»
Голос поднявшейся на палубу Александрины лишь на две-три секунды отвлек Лукашевского (она сказала: «Мужчины, идите есть, ужин на столе!») Он оглянулся на голос
Александрины, а когда снова повернулся к Режиссеру, того рядом не оказалось.
«Эй! Вы где? удивился Лукашевский. Александрина зовет нас», и вдруг почувствовал, как его обдало внезапным холодом. Мысль о том, что Режиссер исчез, не сразу ясно и отчетливо-словесно прозвучала в его мозгу. Прежде нее он ощутил пугающее отсутствие. И лишь спустя несколько мгновений мысль об этом и замирающее эхо последнего слова Режиссера: «прислушайся прислушайся прислушайся»
«Ну что же вы там? Идите ужинать! повторила свое приглашение Александрина. Остывает».
«Иди сюда, позвал ее Лукашевский, овладев собой. Подойди!»
«На палубе свежо, а я легко одета» сказала Александрина, но подошла. Удивилась, что Лукашевский один, спросила про гостя.
«Его нет, ответил Лукашевский, еще не зная, как объяснить, исчезновение Режиссера. Тут нет ничего странного Нет, нет, упредил он ее вопрос, никто за борт не бросался Дело в том Ну да ладно! сказал он, крепко взяв Александрину за руку. Это такое дело Ты не сразу поймешь. Но надо идти ужинать», он подвел ее к трапу, ведущему в каюту, пропустил вперед и уже опускаясь следом за ней, оглянулся. Он остановился так резко, что Александрина испугалась и спросила:
«Что случилось? Он?»
«Ох, ответил Лукашевский. Не верю Посмотрите, пожалуйста».
Александрина поднялась к нему и тихо засмеялась.
«Да? спросил Лукашевский. Это он? Наш маяк? Ты тоже видишь?»
«Конечно, вижу, ответила Александрина. Три секундыпауза, три секундысвет так работает только наш маяк. Значит, там кто-то есть! Сам-то маяк светить не будет».
«Не будет», сказал Лукашевский.
«Мы не так далеко ушли. Надо вернуться и проверить», предложила Александрина.
«Да! прижав к себе Александрину, радостно сказал Лукашевский. Надо вернуться и проверить! Мы ушли совсем недалеко! засмеялся он. Это такое счастье! Надо вернуться!»
«Но сначалахоть по глотку чаю».
«Да! согласился Лукашевский и еще крепче обнял Александрину. По глотку чаюи домой!»
Они спустились в каюту. Александрина засуетилась у стола.
«А где дядя Петя? спросил Павлуша, глядя на Лукашевского. Почему не пришел дядя Петя?»
«Да вот же он!» оглянулась Александрина, но, встретившись глазами с Лукашевским, вдруг обмерла и уронила чашку.
«Вы что? не понял происходящего Лукашевский. Что с вами?»
Александрина ткнула пальцем в сторону зеркала. «Посмотрите на себя», прошептала она побелевшими губами.
Лукашевский подошел к зеркалу и с ужасом откачнулся: из зеркала на него смотрел Режиссер.
Владимир СавенковЖивой товар: МоскваЛос-Анжелес
1
Крыши Лас-Вегаса плавились, и казалось 110120° по Фаренгейту для этого лета не предел. Лак на машинах горел. Брызги, поднятые детьми над бассейном, испарялись, не успевая вернуться в ленивую волну. В отелях и казино, однако, круглые сутки бесшумно работали мощные кондиционеры, все и вся одаривая прохладойв пору было надевать пиджаки. С заходом солнца духота на улицах не спадала, совсем рядом в гигантской пустыне тяжело вздыхали, ворочаясь в темноте, пески Невады. Слабые ветры слизывали с них жар и умирали, обожженные, на прокаленных зноем мостовых и тротуарах города. Перед рассветом негры в униформах обильно поливали эти тротуары водой из шлангов, но и мокрый асфальт держал тепло до утра.
Где-то к середине второй недели в Лас-Вегасе Барт почувствовал, что отдых начинает изматывать. Праздник терял очарование, превращаясь в обыденность, в принудительный ритуал. В кафе и среди прохожих, скапливающихся под светофорами возле «Ривьеры», появлялись смутно узнаваемые лица. Скромная полуденная тень от сосен и пальм, высаженных над бассейнами, во внутренних двориках отелей, теперь притягивала сильнее, чем наэлектризованный воздух залов с тотализатором и громадными телеэкранами, зажигающимися тотчас, как только на ипподромах Лондона, Парижа или Сиднея объявляли первый заезд. Рулетка раздражала своей непредсказуемостью, многочасовая слежка за цифрами на шарах индейского лото попросту утомляла. Блеск игорной столицы стал восприниматься как должное. Огни рекламы, текущей по фасадам ночных небоскребов, примелькавшись, вдруг зажили какой-то своей, отдельной от рекламных текстов жизнью. За ночью порой следовала ночь, а за днем день, и, когда их естественное чередование нарушалось, это рождало весьма неприятное ощущениегород «давил на психику», околдовывал, навязывал ритм и волю. Были моменты, Барт двигался, как под гипнозом: что-то покупал, куда-то спешил, где-то задерживался, как бы против своего желания. Наступала апатия. Если что и спасало еще от нее, то лишь сильнодействующие средствакарты на зеленом сукне и протяжные блюзы в крошечных ресторанчиках, пропитанных ароматами кофе и тропической листвы.
Барт часто звонил жене, обещая вернуться домой «вот-вот». Андрей тоже был не прочь сменить обстановку. Едем, соглашался он. По мне, хоть завтра. Останавливало однотакая скользкая, такая капризная прежде карта неожиданно «подобрела» и, что называется, «пошла». Раскрытые чемоданы (только рубашки в них покидать и захлопнуть) ждали своего часа на ковре в номере. Отъезд в Сан-Луис-Обиспо откладывался со дня на день, но дилеры словно договорились не отпускать приятелейАндрей теперь точно знал, где «его» столы, а Барт, полностью отыгравшись, уже надеялся возместить себе и гостиничные расходы. На выпивку они почти не тратились. Они играли в «Блэк Джек», а тем, кто играет в «Блэк Джек», голоногие официантки приносят, как известно, любые коктейли и пиво бесплатно. Когда перед Андреем вырастали башенки-столбцы круглых «чипе» заработанных жетонов, официанткам перепадало «на чай», доллар-полтора за коктейль и улыбку. Дилеры, приносящие удачу, получали от Андрея куда больше русскому нравилось подкармливать американцев.
Долго так продолжаться, конечно же, не могло. Старый «Понтиак» Барта покрылся пылью, но машину не мыли, не было смысла гнать ее на мойкувпереди лежала пустыня и дыбились горы. Андрей уже бросил, прощаясь с Лас-Вегасом, монетку в водопад подсвеченного прожекторами фонтана. Над водопадом по ночам бушевал искусственный вулкан. Кратер взрывался каждые четверть часабыло слышно, как шумит на сумасшедшем ветру ало-черное пламя, грохочет обвал, лопаются камни и волдыри лавы. Вскоре, правда, зарево меркло, гул стихал и опять становились легко различимы возгласы туристов, зачехляющих фотоаппараты и кинокамеры, шелест шин и мелодия срывающейся с отвесной скалы воды.
Барт и Андрей жили в «Ривьере» в маленьком двухместном (около ста долларов в сутки) номерке. Просыпались поздно и порознь, принимали душ, брились, слушая новости или музыку, обменивались друг с другом информациейчем закончился день (ночь). Завтракали «когда где», нередко в том же отеле, на первом этаже в угловой забегаловке. Здесь обычно довольствовались апельсиновым соком, кофе и булочками с ветчиной или джемом.
Ты удивишься, Андрей, сказал однажды Барт, подливая себе в чашку горячий кофе, но ты в Лас-Вегасе не единственный русский.
Прекрасно, кивнул Андрей. Растет благосостояние моего народа.
Пока ты спал, покачал головой Барт, радио Лас-Вегаса передало, что разорился Русский цирк. Начал гастроли по США и разорился. У них описано все имущество. Отобраны костюмы, декорации, даже звери. В счет долга. Москва не шлет деньги, и вряд ли все это удастся выкупить.
Наш цирк тут сто раз выступал, оскорбился Андрей. Он всюду выступал и никогда не прогорал.
Не знаю, пожал плечами Барт, может, выбран не тот маршрут. Не те города. Или реклама плохая. Часть труппы осталась в Сан-Франциско, другие разбрелись по Америке. Ищут работу. Некоторые оказались здесь, он постучал ложечкой по краю блюдца.
Правильно. Много площадок, много шоу.
Много-то много, согласился Барт, но ты видел, что здесь за конкуренция, какие маэстро работают на этих шоу. Вашим не пробиться.
Андрей помолчал.
Радио призывало помочь беднягам. Они и так живут на частные пожертвования, сообщил Барт. И ждут новых наших пожертвований. На еду, на оплату жилья, на билеты до Нью-Йорка и до Москвы.
До Москвы билеты потребуются не всем, подумал Андрей. Иные тут приживутся, заведут детей, и главным оскорблением для этих детей будет напоминание: вы-то русские, ребятишки. Первое деловытравить это клеймо. Чтобы американцы не жалели, не презирали, не тыкали носом в телевизор, когда на экранедороги, прилавки и рожи из Рязани или Смоленска. Не открестишься, проще скрыть копытца и рожки. Вот и «Блэк Джек» ненавязчиво учитне стоит выбалтывать лишнее. Трудно? Когда играешь в одной компании ночь напролет, все за столом успевают познакомиться. И один из первых вопросов тебеты откуда? Ты выигрываешь, и к тебе обращаются: «Мистер Выигрывающий, вы откуда?» «Из Пасадены (Окнасары, Глендейла, Барстоу)» «Да, но в Америку откуда приехали? Япония, Мексика Впрочем, нет Но серьезно?» Можно напиться и разрушить свой имидж, вспомнил Андрей. Будут долго молчать. Мистер Победитель из страны, что выклянчивает подачки. Только Бангладеш и Эфиопия ей еще, кажется, не посылали помощь. И всекак в прорву. Как в черную дыру. То ли воры и лентяи, эти русские, то ли дебилы. Или вообще безмозглыезагадочная русская душа вместо мозгов. Американским парням бы те миллионы, что выбрасываются на сибирский ветер!
Пожалуй, мне уже попадались те артисты, сказал Андрей. Родное словечко, по крайней мере, промелькнуло, постой, в «Цирке-Цирке». Название казино их, наверное, и привлекло. Но там всегда людно, у лестницы на второй этаж.
Лестница к детским аттракционам?
Да, в толпе я решил, что мне померещилось. Как в прошлом веке изрек наш великий писатель Гоголь: «Редкая птица долетит до середины Днепра». Понял? засмеялся Андрей.
Днепр?
Нет, аналогия. Редкий русский долетит до середины пустыни в Неваде.
В центре пустынигоры, сказал Барт. И Долина Смерти.
Да ты поэт, проворчал Андрей. Идем-ка, поэт, кинем по доллару в автомат.
В «Ривьере» им, как правило, не везло. Обычно они переходили дорогу, кидали доллар-другой или по горсти мелких монет в автоматы ближайшего казино, пытаясь угадать, улыбнется ли им сегодня удача. Залы были наполнены звоном, сыпались центы, сыпались доллары, люди выгребали их из железных поддонников, круг замыкался: купюры, обмен, прорезь, поддонник, карман Условившись о встрече (когда бассейн? где ланч?), Барт и Андрей расставалисьв эти минуты они напоминали Андрею заядлых волжских или днепровских рыбаков, отправляющихся на лов по своим заветным, «прикормленным» еще со вчерашнего дня местам.
Лучшие вечера они проводили на фирменных представлениях Лас-Вегаса, это могло быть шоу в «Хилтоне», «Цезаре», «Алладине»всюду было чудесно: шампанское, фейерверк мелодий и красок, факиры и укротители, пантеры, змеи, хохмачи с сальными анекдотами, йоги, оглушительно ревущие суперновые мотоциклы и голые дивы с торчащими розовыми сосками, безукоризненной кожей и страусиными перьями в роскошных волосах. Иногда до помоста, где эти дивы, словно дразня Андрея, выделывали свои па, было в буквальном смысле слова рукой подать сверкающий каблучок, казалось, расколет пепельницу или бокал. Почти в упор Андрей глядел на точеную белую, на точеную черную стать, курил, и дым его сигареты колыхался под шелковым крылом танцовщицы.
Чертова недотрога! как-то воскликнул русский. Но ведь кто-то выдергивает перышки из ее хвоста?
Ее муж, или ее дружок, Барт отбивал ритм ребром ладони по колену. Отсюда не приглашают Из ночного клуба еще куда ни шло. Но тебе пока не по карману, а?
Сходим как-нибудь? спросил Андрей. Посидим в уголке, и только-то.
В уголке, согласился Барт.
В клуб они прибыли в полночь, оба навеселе, Андрей так даже начал слегка шепелявить, язык не очень-то слушался его. Платил Барт. Андрей пил, будто перед концом света, и это вскоре сказалось на нем. Он то пощелкивал пальцами, призывая очередную красотку к себе на колени, то боялся испачкать недавно купленные белые брюки, мрачнел, соловел, клевал носом. Время от времени он взбадривал себя глотком ликера с водкой и вполголоса ругался, мешая сленг с русским матом. Вероятнее всего, он и сам толком не знал, чего ждет от простого американского стриптиза. Изредка он обыскивал свой пиджак и посыпал стол серо-зелеными купюрами, небольшого, впрочем, достоинства (Барт тут же заталкивал их Андрею в карман), и сожалел о каких-то сотенных, забытых в номере отеля на дне чемодана. Ехать домой Андрей отказывался наотрез. Барт опасался, что они досидят в клубе до самого закрытия, до того момента, когда девочки выстроятся в шеренгу перед последними посетителями, рассчитывающими на услуги сверх программы, и пьяный русский возомнит себя персидским шахом, что решает в собственном гаремекого сегодня осчастливить?
Публика редела. Барт старался представить пьяную русскую любовь. На простынях какого цвета они теперь спят?
Я мигом выметусь отсюда, если вон та кубиночка составит нам компанию, упрямился Андрей. Куба си, Кастро но.
Тот умен, кто живет по средствам.
О, Господи! заводился Андрей. У тебя есть Пэм, а при таком тыле как Пэм, конечно же, можно позволить себе жить по средствам. А когда на целом континенте не находится ни одной женщины, которая бы по тебе сохла, когда у тебя нет никого на тысячи миль вокруг, кто бы хотел заполучить тебя в постель, тогда как? Меня ведь никто не ждет, Барт, канючил Андрей, кроме дешевых двадцатипятидолларовых проституток в Лос-Анжелесе и Нью-Йорке.
Поступай, как знаешь, Барт погасил сигарету. Он уже отметил про себя, что опекает русского слишком плотно, даже навязчиво. Прежде вас водило за ручку ваше правительство, вдруг обозлился он, а сейчас с вами должны нянчиться мы? Никак нельзя без няньки, да?
На улице дышалось немного легче, что было неожиданно для этого города. Высь над Невадой стала яснее и глубже. И они смертны, подумал о звездах Андрей. Никуда не девается только фон, на котором всему остальному гореть и меркнуть, только вечное небо, вымороженная чернота. После изрядных доз алкоголя Андрей иногда впадал в сентиментальность. В машине он не проронил ни слова. От стоянки, где Барт парковал «Понтиак», до отеля они добрели вместе и внизу расстались Андрей задержался возле дилера, одинокого и скучающего, а Барт отправился в номер спать. Андрей суетился, то обреченность, то азарт пятнами проступали у него на лице. Дилер насторожился: