Кто знает, Пат пожала плечами и вдруг взглянула на Славку в упор чёрными, в пол-лица глазами. Я больше не с ним.
Славка чувствовал, как тонет к чёртовой матери в этих глазищах, как затягивает омут неведомого и знакомого откуда-то, почти родного.
Споёшь? подняла бровь Пат.
Славка кивнул. Боб молча подал ему гитару. Пальцы легли на привычные гриф и деку. И что-то включилось само собой. Славка был аккордом и словом, нанизывал мир на струну и повелевал им. Он целовал в губы жизнь и чувствовал, зналвсё ещё будет, будет
И всё было. Квартирник у Люды Лосевой, и податливые плечи Пат, и лютый мороз зимы восемьдесят шестогобыли. Были вечера в «Сайгоне», полуподвальные концерты в занюханных районных ДК, ментовские облавы. Были демонстрации в девяносто первом, и стихийные концерты на площадях, и пьянящая мысль: «Вот теперь» Были кипящие ртутью стадионы, и девичий визг в залах, и девичьи же драки у гримёрок. Первая, она же последняя, «дорожка». Были похороныСашины, Витины, Янкины, Серёжины. Стук земляных комьев и недоумение: «Как же так? Куда?» Было повторяющееся рефреном мамино «Скоро тридцать, Славик» и чудесным образом упорядочившая быт и бытие Оля. Был нескончаемый гастрольный «чёс» по стране Всё было.
2011, сентябрь
В дверь гримёрки стукнули.
Вячеслав Михалыч, время.
Вижу! отозвался «Вячеслав Михалыч», с трудом удерживаясь от желания хорошенько потереть глаза. Морда лица нарисована, и нечего по ней елозить. Сегодня не просто концертюбилей с кучей приглашённых музыкантов, которыми нужно рулить, съёмка для первого канала За осветительскую схему и аппаратуру можно не волноватьсяребята мышей ловят. Осталось самому нормально отработать.
На сцене Славка осмотрелся. В залепублика в пиджаках, упакованные гражданки средних лет. Аранжировка зазвучала плавно, потом запульсировала ярким крещендо. Обычно ещё на проигрыше, с первых же тактов, начинался свист, с первых слов начинали подпевать, потом затихаличтобы не упустить. Сейчас помалкивали. Что ж, огромный зал «Олимпийского» поднять непросто
Через служебный вход Славка выбрался на улицу и жадно вдохнул. Отыграл, с музыкантами попрощался, дальше администратор разберётся. На банкет не хотелось. На Ленинградский теперь, ночь в поездеи дома. Славка выбил сигарету из пачки, прикурил. Ночная Москва ухмылялась лукавой шалавой, подмигивала галогеновыми глазами
Дома, как всегда, был порядок. Идеальныйни пылинки. И, как всегда, было тихо, светло и уютно. Оля умела поддерживать чистоту и понимала толк в домашнем комфорте. Она вообще много что умела и во многом понимала толк. И вкус у неё был прекрасный, лучше, чем у Славки, намного лучше и тоньше.
Гостиная пепельно-белого окраса, кажется, в стиле «модерн», картины на стенахкисти молодых художников, пока неизвестных, но непременно талантливых и амбициозных. Славка не сомневался, что через пару десятков лет каждая будет стоить приличных денег. Полотна были тщательно подобранытак, что вместе составляли ансамбль.
Ольга Игоревна будет к пяти, выплыла из кухни Аллочка. Она кокетливо улыбнулась. Завтракать будете, Вячеслав Михалыч? Или?..
Аллочку тоже подобрала Оляв агентстве по найму прислуги, как и полагается. Молоденькая хохлушка была педантично аккуратна, исполнительна, вежливаидеальная домработница. Ещё она прекрасно готовила и криком кричала от наслаждения, когда отдавалась. Иногда Славка думал, что секс с хозяином входит в реестр оговорённых услуг. По этой части, в отличие от всех остальных, у Оли было явное отставание.
Давай отложим «или», ответил Славка. Устал. Что у нас на завтрак?
Аллочка кокетливо поджала губки.
Гренки и омлет, всё как вы любите.
Ольга появилась в пять, с ворохом пакетов, шуршащих чем-то дамским.
Алла, это в спальню, скомандовала она и прошла в гостиную. Упала в кресло, вытянула длинные ноги и заявила в пространство:Алла, сок! Привет, дорогой! Нормально сыграл?
Нормально.
Блондинка, при фигуре, с правильным славянским ликомв сорок четыре года Ольга цвела зрелой женской красотой. Лоском, дорогой простотой облика жена на все сто соответствовала гостиной. Настоящая леди.
Как там зал, прилично был заполнен?
Прилично. От и до.
Угу Ольга в задумчивости пощёлкала пальцами. Так, через пару недель перечислят, и можно ехать
Куда ехать? удивился Славка.
Славик, ну что за «куда»? обиделась Ольга. В Финляндию. Дом смотреть. Я тебе год об этом говорю. Сколько можно жить позорищем Я уже всё нашла, в Кемиярви.
Ладно, в Кемиярви, так в Кемиярви, не стал спорить Славка. Действительно, о покупке дома Ольга говорила не в первый раз, и если нашлазначит, нашла лучший вариант.
Вот и договорились. Значит, так. В среду мы идём к Сив-цовым на юбилей. В субботу у Шурика выставка открывается, надо быть, Ольга снова щёлкнула пальцами. В понедельник я сама, в четверг к Эльвире на просмотр.
Какой ещё просмотр? нахмурился Славка.
Забыл? «Олива», режиссёрская версия.
Это весь список?
Пока весь, дальше я тебе потом скажу. Всё равно забудешь.
Ладно. Яволь.
Славка с хрустом потянулся и встал.
Ты куда? поинтересовалась Ольга.
Пройдусь, подышу
На улице накрапывало. Загорелые плечики лета оделись в жёлто-серый бушлат, и уже тянуло по воздуху опустошающей, вынимающей душу тоской, которая накатит осенью.
Славка шагал, не озадачиваясь маршрутом, просто так, куда ноги приведут. Привели на стык Невского и Владимирского. Сорок девятый дом по-прежнему стоял на углу кирпичным кораблём, и окна были те же, полукруглые, только вывеска сменилась. В восемьдесят девятом «Сайгон» закрыли на плановый ремонт, который растянулся на целую пятилетку, да так и не открыли. «Сайгон» ушёл по-английски. Некоторое время на его месте пробыл винный барчик с игральными автоматами, послемагазин сантехники. Теперь, уже лет десять, на крыше углового дома буржуазно светились неоновые буквы «Рэдиссон». Бывало, Славка проезжал мимо и ставил в памяти галочкузайти туда, тяпнуть чего-нибудь по старой памяти. Так и не зашлось.
Славка потянул на себя по-прежнему тяжёлую дверь. Та скрипнула, как дверям в хороших домах не полагается
С порога ударилне в ноздри, а под дыхзнакомый запах: сладковато-терпкая смесь кофе, дыма, множества человеческих тел. Кофейные автоматы возвышались над стойкой, лица мельтешили в полутьме, собравшиеся гомонили на разные голоса.
«Воспроизвели так воспроизвели»ошарашенно подумал Славка. Он принялся лавировать в толпе, выглядывая место за столиком, похоже, в новом «Сайгоне» присаживались к незнакомым так же запросто.
Не так. Что-то в этой имитации было не так. Славка пытался сообразить, что же его смущает. Мебель, запах, вид и шум толпывсё совпадало с воспоминаниями. Даже Славка опешил, когда узнал в сидящем за столиком мужичке Борю Полчерепазнаменитого «перехватчика» с Литейного, лучшего знатока антиквариата в городе. Боря, как обычно, тихонько сидел, не снимая беретапрятал травму головы, и пил кофе. И не особо постарел. Мерещится
Дальшебольше. У стойки хохотала басом, встряхивая рыжей гривой, баба, один в один похожая на Янку. И не с кем-нибудь хохоталас тоненьким пареньком нечёсаного вида. Точномерещится. Славка крутил головой, встречая знакомые, полузнакомые и просто мельком виданные лица. Он уже перестал удивляться увиденному, когда сбоку окликнули. Так, как называла только Славка обернулся. Из-за столика смотрела и улыбалась Патповзрослевшая, уже не двадцатилетняя, но всё такая жефарфорово-изящная, белокожая, и в глазах тот же омут.
Рядом с Пат было и свободное место.
Ты Ты здесь откуда? выдохнул Славка.
Откуда и все, улыбнулась Пат.
А все?..
Остались.
Дверь заскрипела, и в зал ввалилась хохочущая компания. Смуглый черноволосый парень в косухе обнимал за талию крошечную девицу с множеством косичек и в феньках до локтей. С ними мужик лет сорокарыжеватый хайр до плеч, гитара на ремне.
И давно ты здесь осталась?
В тридцать два. Считай сам, лукаво улыбнулась Пат.
А другие?
По-разному.
Пат, я не понимаю. Как можно здесь остаться?
Да так Сердцем. Здесь такое место, Слав Чужие видят то, что снаружи, но некоторым удаётся заглянуть Пат замялась, подбирая слова. Заглянуть ненадолго и увидеть.
Наш «Сайгон»?
Ну конечно, развела ладони Пат, будто предлагая: владей.
И сюда можно заглядывать?
Только раз можно заглянуть и выйти. Ты, видимо, так и попал, если не понимаешь ничего.
Угу. Я в бар зашёл.
Значит, выйдешь потом. А для оставшихся дороги назад уже нет.
Всё равно не понимаю, потёр виски Славка. И как здесь остаются?
Да так. Остаются Те, кто хочет остаться. Насовсем. Те, кто решил, Пат притихла, затем подняла глаза на Славку. Рассказывай, как у тебя и что?
И Славка рассказывал. О том, что всё в порядке, дочь в Англии, а в Кемиярви скоро будет дом. О том, что воевать ни с кем уже не нужно и его концерты снимают для центрального телеканала. О том, что публика теперь чинная и время колокольчиков, похоже, прошло. Об Аллочке и об Ольге. О том, что почти не знает собственной дочери
Пат слушала внимательно, перебирала его пальцы и опять казалась родной и неведомой одновременно Наконец накрыла Славкину ладонь своей, итожа разговор.
Слав, утро уже. Тебя, наверное, дома потеряли
Славка хотел было возразить, задержаться ещё ненадолго.
Пат заметила.
Иди, иди. Потом, если и замолчала, не стала договаривать.
Дома было тихо: Ольга спала в своей спальне, Аллочка в своей. Славка сварил кофе, прошёл на цыпочках в кабинет и устроился за столом. Там и проснулся, когда вошла Ольга.
Это как понимать? подняла брови жена.
Задремал. Задумался
Чем озадачился?
Да так Встретил вчера кого не ожидал.
Например?..
Славка сглотнул.
Серёжу Онопко. И Любку Дачницу.
Ты чем сознание расширял? поинтересовалась Ольга.
Почему сразурасширял?
Ты же мне сам некролог показывал. И говорил, что Онопко погиб в автокатастрофе. А Дачница загнулась от передоза, поджала губы Ольга.
Правда, было, кивнул Славка. Как же так
Как-какпить меньше надо. Ладно, я вот зачем пришла. У Шурика выставка сдвинулась, понедельник я перенесу. В четверг можно уже в Финляндию. Недельку поскучаешь без Аллочки, хмыкнула Ольга.
В каком смысле «поскучаешь»? оторопел Славка.
В том самом. В соительно-совокуплятельном. Да не переживай ты, я не против. Думаю, может зарплату ей повысить за снятие твоего гормонального стресса?..
Хлопнув дверью парадного, Славка вышел на улицу. По небу стелилась серая рванина облаков. Ветер задувал под куртку, гнал по коже мурашки. Славка шагал куда глаза глядят. Серёжа Онопко разбился в девяносто первом. Насмерть, из машины его вынимали по частям. Любка он ещё участвовал в складчине на похороны, за душой у Любки не было ни гроша. Потом
Под сердцем резануло. Пат! Господи, как же она сказала? В тридцать два. Осталась в тридцать два. Где осталась, почему в тридцать два?
Колени подсекло слабостью, и Славка шагнул в сторону, схватился за цоколь уличного фонаря, чтобы не упасть. Пат без вести пропала в девяносто восьмом, ему говорил Вольдемар, тот самый, бывший скульптор. Сколько ей тогда было?..
Славка выдохнул, потряс головой, отлепился от фонаря и двинулся дальше. Ноги сами несли на Невский. Мысли сыпались песком Те, кто остался, сказала Пат. Те, кто решил остаться. Насовсем. Где остаться? Почему насовсем?
На Аничковом мосту Славка опёрся на парапет и скурил дюжину сигарет, одну за другой, глядя на рябь Фонтанки. Смял пустую пачку, закашлялся. Чужим удаётся заглянуть. Один раз. Ончужой, ему удалось. А те, внутри, получается, свои. А оннет. В отличие от Пат, в отличие от Серёжи Онопко, от Любки. У него сложилось. Его не вытолпили из жизни, не выставили, он не потерялся, зубами ухватился за спасательный круг и выплыл. Нет, не такего спасла Ольга, вытянула, вытащила из омута на берег. А Пат и другие до берега не добрались. Вот оно, значит, как.
Славка оторвался от парапета, заспешил по Невскому. Затем побежал. Помчался, расталкивая прохожих. На углу с Владимирским рванул на себя ту самую дверь, ввалился вовнутрь.
Его встретил холл «Рэдиссона». Портье за стойкой, лощёные носильщики, охрана в приталенных пиджаках. Мраморный пол, люстры на потолке, вазоны с цветами. Никакого «Сайгона», ни малейшего его признака. Пружинистым шагом пересекая холл, к Славке стремительно двигался сосредоточенный, коротко стриженный мужик с рацией на боку. Охранник, сейчас спросит, какого чёрта он здесь забыл.
Славка нашарил за спиной дверь, попятился. Мельком увидел своё отражение в зеркалеподжарый дядька с седыми висками. Вновь оказался на Невском, смахнул пот со лба, перевёл дух. Заглянуть можно лишь раз, вспомнил он. Только раз, больше не получится. Для того чтобы снова увидеть всё, надо остаться. Сердцем, насовсем.
Тогда завтра его не станет, на его смерть напишут некролог. Может быть, даже сегодня. Не будет больше переполненных залов и телетрансляций. Не будет признания, денег. Не будет кричащей от наслаждения безотказной Аллочки. И Ольги с дочерью тоже не будет. Ничего не будет. И никого. Только те. Неудачники. Навсегда оставшиеся в восьмидесятых и девяностых. Затормозившие время. Нищие, спившиеся, обдолбанные. Чужие.
Или Или всё не так? И это Ольга ему давно чужая? И светская жизнь, и прилизанная гостиная, и домик в Финляндиивсё не своё. Чужое. И он в этой чужой жизнивинтик, послушная марионетка, которая даже в постель ложится с молчаливого одобрения хозяйки.
А онишумные, увлечённые, смеющиеся над неустроенностью, через край глотающие сырое питерское небо, всё-таки свои? Ведь Пат емусвоя. При мысли о Пат заныло между рёбрами. Тогда, в азартной сутолоке восьмидесятых, когда казалось, что всё самое интересное ещё не познано, всё главное ещё впереди, они расстались почти легко. Теперь же Впереди ещё сколько-то концертов, банкетов, выставок и просмотров, аллочек или эллочек. А там, в «Сайгоне», осталось настоящее, своё. Самое дорогое.
Славка подошёл к двери, взялся за ручку, потянул. Услышал скрип и жадно, полной грудью вдохнул сладковато-терпкую смесь
Пат сидела за столиком и цедила «маленький двойной». Когда Славка подошёл, она вскинула глаза с немым вопросом. Славка присел рядом.
Я насовсем.
Правда?
Я тебя когда-нибудь обманывал?
Пат молча улыбнулась в ответ.
А что там, снаружи? спросил Славка.
Пойдём, покажу.
Снаружи асфальтовой рекой тёк Невскийпешеходы, машины, дома. «Букинист», «Гастроном», «Военторг». Пионерские галстуки. Милиционер на перекрёстке. Киоск «Союзпечать».
Пат взяла Славку за руку, и от прикосновения её ладошки потеплело внутри.
Почему ты решил остаться?
Да так. Решил. Жить, а не доживать.
Здесь?
Да. Здесь. С тобой.
Кусчуй НепомаКИЛЬКА В ТОМАТЕ
(Дата изготовления)
А все-таки президент у нас лапочка, сказала Алла Леонидовна Цапкай, в прошлом воздушная гимнастка, а ныне пенсионер.
А помнишь Ингу? Она тоже была такая лапочка.
Да, жаль девочку, пробубнил гиревик Иван Терентьич Фокин, нажимая кнопки на пульте дистанционного управления. Батарейки за год, видимо, уже подсели, и потому телевизор откликался не сразу.
Телевизорами на прошлый Новый год пожилых артистов, коротающих свой век в доме ветеранов циркового искусства, одарил Комитет по культуре. Этому вниманию со стороны комитета ветераны были обязаны не слишком веселым обстоятельствам. В декабре прошлого года пропала сотрудница дома, молодая женщина Инга, любимица стариков. Полицейское разбирательство, живой интерес прессы и как следствиетелевизоры. Плоские, большие и недорогие.
История с девушкойстранная и непонятная. Старикам, как те ни просили, так и не сказали, что случилось с Ингой. Как бы то ни было, ветераны, знавшие Ингу, жалели, что нет ее больше в их и без того не слишком уютном пристанище.