Можешь отправляться со мной прямо сейчас, сказал он ей. И тогда я стал между ними и посмотрел на него. И снова он отступил на шаг.
Она не пойдет с тобой ни сегодня, ни никогда, сказал я, и голос мой звучал очень тихо не громче шепота. Она моя женщина я взял ее!
Это была ложь последняя часть моего заявления, но это была ложь человека, готового на убийство. Ор-тис находился среди своих людей они окружали его, и, думаю, это придавало ему смелости, потому что он насмешливо обратился ко мне.
Меня не волнует, кому она принадлежит! закричал он. Я хочу ее и получу ее. Я разговариваю с ней сейчас и буду говорить с ней, когда она станет вдовой. После того, как ты будешь мертв, я буду иметь право первого выбора, а предатели долго не живут.
Я пока еще не мертв, напомнил я ему. Он обернулся к Хуане.
У тебя будет тридцать дней, так гласит закон; но ты можешь спасти своих друзей от неприятностей, если пойдешь сейчас тогда они не будут мучиться, и я пригляжу, чтобы им уменьшили налоги.
Хуана издала негромкий стон, посмотрела на нас, а затем выпрямилась и подошла ко мне.
Нет! сказала она Ор-тису. Я никуда не пойду. Это мой мужчина он взял меня. Спроси его, позволит ли он мне перейти к тебе. Ты никогда не получишь меня живую.
Не будь так уверена в этом, зарычал он. Я знаю, что вы оба лжете мне, потому что наблюдал за вами и знаю: вы не живете под одной крышей. А ты!.. он бросил на меня разъяренный взгляд. Веди себя осторожнее, потому что глаза закона видят предателей там, где другие их не видят. Затем он повернулся и убрался со двора. Через минуту они исчезли в облаке пыли.
Отныне наш мир и счастье были разрушены это бывает всегда и не осталось никакой надежды. Я не смел посмотреть на Хуану после того, что сказал; но разве она в свою очередь не сказала того же самого? Мы все беспорядочно говорили в течение нескольких минут, и затем мать и отец поднялись чтобы идти, а через мгновение и Джим с Молли ушли в дом.
Я повернулся к Хуане. Она стояла, потупив взор. На ее щеках играл прекрасный румянец. Что-то подтолкнуло меня могучая сила, о существовании которой я и не подозревал, и прежде, чем я понял, что со мной происходит, я заключил Хуану в объятия и принялся покрывать поцелуями ее лицо и губы.
Она пыталась освободиться, но я не позволил ей сделать это.
Ты моя! воскликнул я. Ты моя женщина. Я сказал это, и ты сказала это. Ты моя женщина. Боже, как я люблю тебя!
Она затихла и позволила мне целовать ее, и наконец ее руки обвились вокруг моей шеи, а ее губы коснулись моих в промежутке, когда мои не касались ее, и затем принялись ласкать мои губы с разгорающейся страстью. Это была новая Хуана, новая и чудесная Хуана.
Ты действительно любишь меня? наконец спросила она. Я слышала, как ты сказал это.
Я действительно люблю тебя с того момента, как увидел тебя, смотрящей на меня, а на тебя нападали Адские собаки, ответил я.
Тогда ты очень крепко сохранял свою тайну, упрекнула она меня. Если ты так любил меня, то почему ты не сказал мне об этом? Неужели ты собирался хранить тайну всю мою жизнь или, может быть, ты испугался? Брат Ор-тис не побоялся сказать, что хочет меня. Неужели мой мужчина менее храбрый, чем он?
Я знал, что она всего лишь поддразнивает меня и закрыл ей рот поцелуями.
Если бы ты была Адской собакой, Соором или даже Ор-тисом, сказал я, я мог бы сказать тебе все, что я думаю о тебе, но так как ты Хуана и девушка, слова не выходили из моего горла. Я страшный трус.
Так мы разговаривали, пока не настало время идти ужинать, и я взял ее за руку, чтобы отвести в свой дом.
Но сначала, сказал я, ты должна сказать Молли и Джиму, что случилось, и что ты не вернешься. Какое-то время мы можем пожить под крышей моего отца, но как только я получу разрешение от Тейвоса занять пустующую землю и работать на ней, я построю дом.
Она повернулась ко мне и покраснела.
Я пока что не могу пойти с тобой, сказала она.
Что это значит? спросил я. Ты ведь моя?
Мы не женаты, прошептала она.
Но ведь никто из нас не женат, напомнил я ей. Брак запрещен законом.
Моя мать была замужем, сказала Хуана. Мы с тобой тоже можем пожениться. У нас есть церковь и священник, разве он не может повенчать нас? Он не знает обрядов, потому что его никто не учил, но он глава единственной церкви. Важно, чтобы мы принадлежали друг другу в глазах Бога, который установил такие законы.
Я попытался убедить ее, что сейчас, когда Небеса так близки, я не собираюсь ждать три недели, чтобы попасть туда. Но она ничего не хотела слушать только качала головой, и наконец я понял, что она права, и согласился, как я бы сделал в любом другом случае.
На следующий день я навестил Оррина Колби, и рассказал в чем дело. Он очень обрадовался и удивлялся, почему это никому не пришло в голову раньше. Естественно, не потому, что свадьбы стали редкостью за многие годы, и никто не помнил церемонии, дело было не в этом. Мужчины и женщины часто верили друг другу на всю оставшуюся жизнь и никакие клятвы и церемонии не могли связать их крепче. Но если женщина хотела, она могла получить церемонию и клятву. Было договорено, что на следующем собрании Хуана и я будем обвенчаны.
Следующие три недели были самыми долгими в моей жизни, и одновременно это были очень очень счастливые недели, потому что мы с Хуаной были почти все время вместе, так как в конце концов мы решили: чтобы подтвердить наши слова Ор-тису, она должна придти и жить с нами под одной крышей. Хуана спала в гостиной, а я на стопке козьих шкур в кухне. Но если какие-то шпионы наблюдали за нами, а я был уверен, что так оно и было, они видели, что каждую ночь мы спали под одной крышей.
Мать упорно трудилась над новой одеждой для меня, пока Молли помогала Хуане устроить ее гардероб. Бедное дитя пришло к нам в единственной смене одежды, которая была одета на ней; но в те времена почти ни у кого из нас не было лишней одежды правда, мы старались соблюдать чистоту.
Я отправился к Пхаву, который был одним из наших представителей в Тейвосе, и попросил его выхлопотать разрешение работать на свободной земле и покинуть отца. Вся земля принадлежала коммуне, но любому человеку позволяли на ней трудиться, пока он был в состоянии; а земли было более, чем достаточно и хватало на всех.
Пхав был очень резок он словно забыл, что я спас его ребенку жизнь и сказал, что он не знает, удастся ли ему что-нибудь для меня сделать, потому что я вел себя очень плохо по отношению к генералу Ор-тису и находился в немилости, а кроме того находился под подозрением в измене.
Но что общего имеет генерал Ор-тис с распределением Тейвосом земли? спросил я. Из-за того, что он пожелал мою женщину, Тейвос отбирает у меня все права?
Я больше не боялся никого из них и разговаривал настолько свободно, насколько хотел идя почти до конца. Естественно, я не предоставлял им шанса отправить меня под суд, который наверняка бы состоялся, выскажи я им, что у меня на сердце, но я отстаивал свои права и требовал, чтобы их гнилые законы как-то работали и на меня.
Пока мы беседовали таки образом, пришла женщина Пхава. Она узнала меня, но ничего не сказала; правда, упомянула, что ребенок спрашивал обо мне. Пхав зарычал в ответ и приказал ей убираться из комнаты словно человек, выгоняющий из дома животное. Меня не поразило такое отношение, потому что эта женщина сама выбрала роль предательницы.
Наконец я потребовал у Пхава, чтобы он получил для меня концессию, или пусть укажет мне какую-нибудь уважительную причину для отказа.
Я буду просить, сказал он, но ты не получишь разрешения я в этом уверен.
Я понял, что говорить дальше бесполезно, повернулся и вышел из комнаты, размышляя, что дальше делать. Конечно, мы могли остаться в доме моего отца, но мне это казалось неправильным, потому что каждый человек должен жить в собственном доме. После того, как отец и мать умрут, мы можем вернуться на старое место, как поступил отец после смерти моего деда, но молодая пара должна начинать свою жизнь в одиночку и собственным путем.
Когда я покидал дом, женщина Пхава остановила меня.
Я хотела бы сделать что-нибудь для тебя, прошептала она. Она, должно быть, видела, как я инстинктивно отшатнулся от нее, как от чего-то нечистого, потому что покраснела и затем сказала:
Пожалуйста, не надо! Я достаточно исстрадалась. Я заплатила сполна за свое предательство; но знай, янки, она прижала свои губы к моему уху, сердцем я больше янки, чем была, когда совершила свою ошибку. И, продолжала она, я ни сказала ни одного слова, которое могло бы нанести вред хоть одному из вас. Скажи им это пожалуйста, скажи им! Я не хочу, чтобы они и Бог наших отцов так ненавидели меня! Сколько я пережила издевательства, унижения. Эти существа более дикие, чем звери в лесу. Я убила бы его, если бы не была такой трусливой. Я видела и знаю, как они заставляют страдать перед смертью.
Я не мог не почувствовать жалости к ней и сказал ей об этом. Бедное существо, она выглядела очень благодарной и уверила меня, что постарается помочь.
Я кое-что знаю о Пхаве; то, что он не хотел бы, чтобы знал Ор-тис, сказала она. И даже если он изобьет меня, я сделаю так, чтобы ты получил землю для себя.
Я снова поблагодарил ее, понимая, что существовали и другие, гораздо худшие, чем ближе к калкаром, тем более отвратительна жизнь.
Наконец день настал, и мы отправились в церковь. Как и в прошлый раз, я взял с собой Хуану, хотя она пыталась протестовать; однако я не мог доверить сопровождать ее кому-то другому. Мы собрались все до единого все шестнадцать человек, и после отправления службы мы с Хуаной предстали перед алтарем и были обвенчаны очень похоже на церемонию древних, как мне кажется.
Хуана была единственной из нас, хоть что-то знавшей о церемонии, и именно она научила Оррина Колби заставляя его запоминать так много, что у него целую неделю после этого болела голова. Единственное, что я могу вспомнить из церемонии, так это то, что, когда он спросил меня, хочу ли я взять ее в качестве законной жены я потерял голос и смог выдавить из себя слабое «да». И затем Колби объявил нас мужем и женой и сказал что-то о том, что мы должны жить в замужестве, пока Бог не разлучит нас. Я чувствовал себя совершенно женатым и очень счастливым, и все было так прекрасно вокруг, и все пожимали нам руки и любовались нами Тут раздался стук в дверь, и послышался голос:
Откройте, именем закона!
Мы переглянулись и вздохнули. Оррин Колби прижал палец к губам, требуя молчания и повел нас к задней части церкви, где была ниша, в которой стояли несколько канделябров. Мы знали, что делать, и следовали за ним в молчании. Один из нас быстро тушил свет. Стук в дверь становился все более настойчивым. Наконец мы услышали тяжелые удары должно быть, топором по доскам. Потом сквозь тяжелую дверь донесся выстрел, и мы поняли, что это Каш гвардия.
Схватившись за нижнюю полку, Оррин толкнул ее вверх изо всех сил, в результате чего все полки приподнялись, открывая проход внизу. Мы прошли сквозь него один за другим и принялись спускаться по каменным ступенькам в темный тоннель. Когда прошел последний из нас, я опустил полку на место.
Затем я повернулся и последовал за остальными; рука Хуаны покоилась в моей. Мы прошли по тоннелю какое-то время, пока Оррин не остановился и шепотом не подозвал меня. Я подошел и стал рядом с ним. Он объяснил мне, что я должен сделать. Он выбрал меня потому, что я был самым высоким и сильным из мужчин. Над нами была деревянная крышка. Я должен был поднять ее.
Ее не поднимали уже несколько поколений. Она была очень тяжелой от земли и растений, выросших на ней; но я уперся в нее плечами, и она поднялась, хотя на мгновение мне показалось, что земля подается под моими ногами. Наконец я открыл крышку, и в течение нескольким минут помогал всем выбраться на поверхность. И тут мы знали, что делать дальше, так как много раз обсуждали этот вариант. Один за другим люди расходились в разные стороны.
Как и было задумано, мы попали в наши дома разными дорогами и в разное время некоторые пришли после заката солнца, так что в конце концов никто, даже если кто-то и наблюдал за нами, не мог быть уверен, что мы находились в одном и том же месте в одно и то же время.
8. Арест Джулиана 8-го
Мать к нашему приходу успела приготовить. Отец сказал, что не видел никого из Каш гвардии, как и мы; но мы хорошо понимали, что должно было случиться с церковью. Дверь не сможет бесконечно противостоять ударам. Мы представляли ярость гвардейцев, когда они обнаружили, что добыча упорхнула, не оставив никаких следов. Даже если они нашли потайной тоннель, в чем мы глубоко сомневались, им это ничего не давало. Все мы были страшно опечалены потерей нашей церкви. Больше никогда в нынешнем поколении ее нельзя будет использовать. Мы сделали еще одну заметку против фамилии Йохансена.
На следующий день я развозил молоко тем, кто жил поблизости от рынка. Старый Самуэльс вышел из своего небольшого коттеджа и подозвал меня.
Немного молока сегодня утром, Джулиан! крикнул он, и когда я подтянул тележку, он пригласил меня вовнутрь. Его коттедж был очень маленьким и с очень простой обстановкой, как и прочие, практически никак не обставленные жилища, лишь стопка шкур или тряпок в углу, служащих кроватью, и пара скамеек, которые служили для двух целей в качестве сидения и стола. Во дворе, перед домом, он занимался выделкой шкур; здесь же была маленькая будка, которую он называл своим магазином, где он выставлял различные вещи из дубленых шкур пояса, головные ленты, сумки и все такое прочее.
Самуэльс провел меня через коттедж и дальше, к будке, и когда мы оказались внутри, он выглянул в окно, чтобы убедиться, что никого нет поблизости.
У меня здесь есть кое-что, сказал он, я собирался подарить Хуане это в качестве свадебного подарка, вчера; но я старый человек и забывчивый, поэтому я принес подарок назад. Ты можешь отнести это ей, с наилучшими пожеланиями от старого Самуэльса, еврея. Эта вещь хранилась в моей семье с Великой войны, в которой мои люди сражались на стороне ваших. Один из моих предков был ранен в битве во Франции, и позднее его лечила монахиня, католичка, подарившая ему это, чтобы он никогда не забывал ее. Дело в том, что она полюбила его; но, будучи монахиней, она не могла выйти замуж. Эта вещь передавалась от отца к сыну это самое дорогое, что у меня есть, Джулиан; но я старый человек и последний в роду, и я хочу передать ее тем, кого так люблю, потому что сомневаюсь, что проживу долго. Вчера снова за мной следили от церкви.
Он повернулся к небольшому шкафу на стене и, вынув фальшивую стенку, достал из ниши небольшой кожаный мешочек, который протянул мне.
Посмотри, сказал он, и затем спрячь под рубашку, чтобы никто не знал, что ты хранишь нечто подобное.
Открыв мешочек, я достал оттуда небольшую вещицу, вырезанную из очень твердой кости фигурку человека, приколоченного к кресту человека с терновым венцом вокруг головы. Это было чудесное произведение искусства я никогда не видел ничего подобного за всю свою жизнь.
Это прекрасно, сказал я, Хуана будет тебе очень благодарна.
Ты знаешь, что это? спросил он, и мне пришлось признаться, что не знаю.
Это фигура Сына Божьего, распятого на кресте, пояснил он, ее вырезали из бивня слона. Хуана будет Но он не закончил. Быстро! прошептал он. Спрячь это. Сюда идут!
Я спрятал фигурку под рубашку множество людей направлялись от коттеджа Самуэльса к его магазину. Они двигались прямо к двери, и мы вскоре увидели, что это Каш гвардия. Ими командовал капитан. Это был один из офицеров, прибывших с Ор-тисом, и я не знал его.
Он посмотрел на меня, потом на Самуэльса и наконец обратился к старику.
Судя по описанию, сказал он, ты человек, который нам нужен. Ты Самуэльс, еврей?
Моисей, подтверждая, кивнул.
Я послан допросить тебя, сказал офицер, и если ты понимаешь, что такое добро, то будешь говорить одну только правду и так далее.
Моисей не ответил он просто стоял, сухонький старик, который, казалось, сжался еще больше в тот момент, когда появился офицер. Офицер повернулся ко мне и оглядел меня с ног до головы.
Кто ты такой и что ты делаешь здесь? спросил он.
Я Джулиан 9-й, ответил я. Я развозил молоко и остановился поговорить со своим другом.
Ты должен быть осторожным в выборе друзей, молодой человек, пробурчал он, я хотел отпустить тебя, но когда ты сказал, что ты его друг, решил оставить тебя здесь. Возможно, ты сможешь помочь нам.