Фредерик ПолЛОВУШКА
Мое место было у иллюминатора, в передней части салона. Я бросил взгляд на табличку: соседнее место забронировано для Горди Маккензи. Не раздумывая, я прошел мимо, и тут меня остановила стюардесса.
О, доктор Грю, рада приветствовать вас на борту
Я стоял, загородив проход.
Вы не поможете мне перебраться куда-нибудь подальше, Клара? Хотя бы туда. На том кресле не было таблички.
Сейчас посмотрю. Она взглянула на схему. Перенести вашу сумку?
Пожалуйста. Мне надо поработать.
Мне действительно надо было поработатьвот почему меня не устраивало соседство Маккензи. Я устроился в кресле и насупил брови, показывая соседу, что болтать не намерен. Он ответил мне столь же хмурым взглядом. В салон вошел Маккензи, но меня он не заметил. Клара наклонилась над ним, будто проверяя ремень, и невзначай убрала карточку с моим именем. Умница!
Мне бы не хотелось, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я воздушный волк, который знает по именам всех стюардесс. Я и знаю то всего одну-другую на линии Нью-ЙоркЛос-Анджелес, да еще в аэропорту О'Хэйр, ну и, может быть, кое-кого на линии между Хантсвиллем и Кейпом Да, и еще та девушка, с которой я летал из Орлино только потому, что она подбросила меня однажды на своей машине, когда на метро была забастовка и такси нельзя было поймать. И все же Мне приходится колесить по свету. Такая работа. Я защищался по физике атмосферных явлений, моя специальностьинструментальные измерения, а это сейчас модная область, и меня приглашают на тьму конференций. Притом приглашают так, что «нет» не ответишь: прощай научный престиж, а с ним и возможность свободных исследований. Впрочем, все это, как правило, шикарно обставлено и довольно занятнокогда есть время для развлечений. Я ко многому уже попривык и могу с ходу отыскать приличный ресторан в Кливленде или Альбукерке.
Странно. Все представлялось мне совсем не так, когда я мальчишкой зачитывался статьями Уилли Лея и разыскивал женьшень, чтобы набрать денег на учебу в Массачусетском технологическом институте и строить потом космические корабли. Я думал, что стану худым, неряшливо одетым ученым с пылающим взором, думал, что не буду вылезать из лаборатории (в ту пору мне казалось, что космические корабли делают в лаборатории) и подорву здоровье, просиживая ночи напролет над логарифмической линейкой. А вышло так, что я подрываю здоровье коктейлями и резкими сменами климата.
Но, по-моему, я знаю, что надо делать.
Boт почему я не хотел тратить полтора часа на Горди Маккензи, переливая из пустого в порожнее. Я и в самом деле знаю, что надо делать.
Это не моя область, но я поговорил кое с кем из тех, кто занимается системными исследованиями, и не встретил того вежливого взгляда, который появляется у людей, когда вы пытаетесь втолковать им что-то такое, что они сами знают лучше. Попробую объяснить.
В каждой уважающей себя отрасли науки за месяц собирают десятка два конференций, симпозиумов и коллоквиумов, не считая всяческих семинаров и встреч типа «немедленно иди сюда, не то дотацию получат другие». И все это почему-то в разных местах. С прошлого года, когда меня свалил грипп, не было недели, чтобы я все дни подряд ночевал дома.
Но давайте подумаем: а для чего эти сборища? Когда-то у меня была теория, что мотания из конца в конец света устроены нарочно. Этакий источник энергии, который держит нас постоянно на взводе, в конце концов, если вы мчитесь со скоростью 1000 километров в час, то, надо полагать, по крайне важному делу. Иначе к чему такая спешка Но кто в состоянии такое устроить?
В сущности нет более глупого способа обмена информацией, чем лететь неведомо куда, чтобы, сидя на золоченом стуле, выслушать двадцать пять человек. На двадцать три доклада вам вообще начихать, а двадцать четвертый невозможно разобрать из-за акцента докладчика. Выходит, что единственный интересный доклад обошелся вам в четыре дня, а его можно было бы преспокойно прочесть у себя в кабинете за пятнадцать минут. И с большей пользой.
Конечно, в перерыве за чашкой кофе можно оказаться рядом с человеком, который расскажет о последних методах измерений, потому что его компания занимается телеметрией; такие подробности в статье не найдешь. Однако, по моим наблюдениям, времени на общение становится меньше и меньше. Да и тяга пропадает, когда число знакомых переваливает за три сотни. Невольно начинаешь думать о грудах бумаг, которые накопились на письменном столе и ждут твоего возвращения.
Вы понимаете, куда я клоню. Пустая трата времени и топлива, верно?
А ведь как легко и удобно общаться с помощью электронных средств связи! Хороший видеофонэто же чудо! Воспринимаешь все, кроме, разве, табачного дыма. Почему мы не пользуемся такими средствами?
Идем дальше. Знаете, как можно сократить звуковую записьубрать лишние междометия, ужать паузы И все остается понятным, только информация поступает со скоростью четыреста слов в минуту вместо каких-то семидесяти, половина из которыхпрямые повторы или обороты вроде «вот что я хотел сказать».
Я читал кое-какие статьи, в которых предлагалось упростить и конкретизировать конференции, чтобы люди могли в самом деле обмениваться мнениями. У меня родилась по этому поводу собственная идея. «Квант спора»минимальный необходимый довод, который может привести участник полемики для доказательства (или опровержения) чего-то одного, прежде чем перейти к следующему. Если мои ожидания верны, то специалисты вроде меня могли бы управиться со своими делами ну, будем сдержанны за четвертую часть того времени, которое уходит сейчас.
А тогда три четверти временина что? На работу, конечно же! На дела, позарез необходимые, но откладываемые из-за вечного цейтнота. Я говорю серьезно. Я действительно уверен, что мы можем сделать вчетверо больше. Приземлиться на Марсе через пять лет, а не через двадцать, вылечить лейкемию за десять лет, а не за сорок и так далее.
Убивать время на болтовню с Горди Маккензи? Нет уж. Как только мы взлетели, я откинул столик и разложил бумаги.
Ничего не вышло.
Просто удивительно, как часто ничего не выходит. На сей раз мне помешала Клара, которая обносила всех напитками. Из вежливости я отодвинул бумаги, а потом она принесла закуски, и еще почти два часа ушли на обед. Меня совсем не тянуло смотреть фильм, но мельтешение на экранах отвлекает, а как только кончился фильм, принесли кофе. Тут загорелось табло «пристегнуть ремни», и мы пошли на посадку. Ладно, не привыкать. Я ведь так и не нашел женьшень, пришлось жить на стипендию.
Я зарегистрировался, умылся, спустился в конференц-зал и угодил на скучнейшее занудство о турбулентных потоках в атмосфере. Народу собралось немало, человек восемьдесят, но какая им от этого польза, я даже представить себе не мог, поэтому взял программу и тихонько улизнул.
Привет, Чип! окликнули меня.
Это был Резник, он работал в маленьком колледже, где я получил степень бакалавра. С ним был какой-то высокий мужчина.
Доктор Рамос, позвольте представитьЧесли Грю. Чип, это доктор Рамос. Из НАСА, не так ли?
Нет, я работаю в одном фонде. Рад познакомиться, доктор Грю. Я следил за вашими трудами.
Благодарю и прошу меня простить, мне надо зарегистрироваться
Бросьте, Чип, сказал Ларри Резник. Вы уже зарегистрировались. Просто хотите смыться в номер и поработать.
Неловко получилось. Ладно бы еще один Ларри, но я совсем не знал его приятеля Рамос улыбнулся.
Когда вы входили в зал, Ларри предупредил меня, что через тридцать секунд вы убежите. Так и вышло.
Турбулентные потоки мне, знаете
Умоляю вас, не оправдывайтесь. Кофе хотите?
Мне оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре, и я согласился. Доктор Рамос казался смутно знакомым.
Мы не встречались на семинарах в Далласе?
Вряд ли. С сахаром? Я очень редко посещаю конференции, ваши статьи действительно читал.
Спасибо, доктор Рамос. Жизненный опыт научил меня повторять имя собеседника как можно чаще, чтобы не забыть. Хотя обычно я все равно забываю. Мой доклад завтра утром, доктор Рамос. «Фотометрическое определение рельефа местности с орбитальных станций».
Да, я видел в программе.
Который по счету в этом году? спросил Ларри. Он был в плохом настроении.
Далеко не первый, признался я.
Мы как раз об этом говорили, сказал Ларри. То статья, то доклад, а в промежутках отчеты. Когда в последний раз вы месяц не отрывались от работы?
Я почувствовал интерес, и мне это не понравилосьнадо было посидеть над бумагами.
Однажды Фред Хойл сказал, что, как только человек добивается чего-то путного, весь мир вступает против него в заговор, чтобы он больше ничего не мог сделать. Его приглашают читать доклады, вводят в оргкомитеты, берут у него интервью и вместе с комиком, поп-группой и эстрадной певичкой втягивают в телевизионную дискуссию на тему, есть ли жизнь на Марсе.
А почитатели ловят его в коридорах, закончил доктор Рамос и засмеялся. Не беспокойтесь, доктор Грю. Мы не обидимся, если вы уйдете к себе.
Я не уверен даже, что этот мирнаш, пробормотал Ларри.
Он был раздражен и плел что-то несуразное.
Между прочим, я еще ничего не сделал, добавил Ларри. В отличие от вас, Чип. Но когда-нибудь сделаю.
Не прибедняйтесь, сказал доктор Рамос. По-моему, мы чересчур расшумелись. Не поискать ли какое-нибудь место, где можно спокойно поговорить? Если, конечно, вы не возражаете, доктор Грю
К тому времени я был почти убежден, что обязан побеседовать с Ларри и доктором Рамосом. Мы поднялись ко мне, потом перешли к Ларри. Нам принесли обед, и мы продолжали разговор за столом. Я рассказал все, что когда-либо думал о системном подходе к передаче информации. Доктор Рамос оказался идеальным слушателем. Он схватывал с полуслова. Я не сомневался в своей правоте и, как ребенок, предвкушающий Рождество, с восторгом вычислял, сколько работы можно сделать за год. Мы стали прикидывать, как скоро можно запустить флот межзвездных кораблей, если работать все рабочее время. И вдруг наступила тишина. Ларри поднялся и распахнул дверь на балкон. Двадцатью этажами ниже лежал Лос-Анджелес, с южных холмов надвигалась гроза. От свежего воздуха я сразу пришел в себя и вспомнил, что через семь часов мне предстоит читать проклятый доклад.
Пожалуй, пора расходиться, сказал доктор Рамос. Ларри начал было возражать, но потом согласился.
Ладно, сказал он. А я еще посижу над вашими заметками, Чип.
Только не потеряйте, отозвался я и вернулся к себе в номер. Счастливый, я долго лежал с открытыми глазами, прежде чем провалиться в сон о пятидесяти рабочих неделях в году.
Проснулся я легко. Мы договорились позавтракать у Ларри, чтобы я мог забрать бумаги перед утренним заседанием. Выйдя в коридор, я увидел идущего навстречу доктора Рамоса.
Доброе утро! весело сказал он. Я только что разбудил молодоженов, и они, кажется, остались этим недовольны. Разве номер Ларри не 2051?
2052. С другой стороны.
Мы пошли к Ларри вместе, и доктор Рамос рассказал по дороге довольно скабрезный анекдот. Я постучал в дверь, но ответа не было. Все еще смеясь, я сказал:Неужели он забыл о встрече?
Давайте толкнем дверь.
Я попробовал, и дверь открылась.
Ларри в комнате не было. Постель смята, двери в ванную и на балкон распахнуты.
Вряд ли он ушел, сказал доктор Рамос. Вот его туфли.
Я вышел на узкий балкончик. Там стоял вымокший под ночным дождем шезлонг и валялись окурки.
Похоже, что он был здесь, крикнул я и, осознавая мелодраматизм своего порыва, перегнулся через перила. Там, далеко внизу, у фонтана, что-то лежало, а рядом стоял человек и кричал. В тишине раннего утра звук голоса пронизывал все 20 этажей, которые отделяли нас от Ларри Резника.
Утреннее заседание отложили. Был долгий и неприятный спор с Горди Маккензи, который желал читать свой доклад точно по расписанию, в три часа, а мое выступление перенести на то же время. Утро я провел с полицией, которая пыталась установить, случайно или намеренно Ларри упал с балкона. Во всяком случае, он держал в руке мои заметки, и теперь листки можно было искать у сточных решеток Лос-Анджелеса. Проклятый день.
Однажды Краффт Эрике прочитал доклад, рассчитанный на двенадцать минут, за три минуты сорок пять секунд. Я попытался побить его рекорд и почти достиг успеха. Потом пошвырял вещи в чемодан и спустился вниз, намереваясь отправиться домой ближайшим рейсом. Но портье сказал:
Доктор Рамос очень просил вас о встрече.
Я заколебался. Впрочем, дальнейшее от меня уже не зависелочерез вестибюль ко мне спешил Рамос.
Уделите мне двадцать минут, проговорил он.
Доктор Рамос, когда хотел, мог быть твердым и властным. Мы сели за столик, подошла официантка, и, не спрашивая меня, доктор Рамос отправил ее за кофе и бутербродами.
Чип, я очень сожалею о потере ваших бумаг. И не хочу, чтобы вы сдавались.
На меня навалилась усталость.
Не беспокойтесь, доктор Рамос
Зовите меня Ласло.
Я не сдамся, Ласло. Сошлюсь на что угодно, лишь бы освободить время, и постараюсь восстановить по памяти. За неделю Нет, вряд ли, придется разыскивать статьи, но рано или поздно
Вот об этом я и хотел поговорить. Девушка принесла кофе и бутерброды, Рамос жестом отослал ее. Видите ли, я прилетел сюда ради вас.
Вы интересуетесь фотометрией? удивился я.
Меня интересует не доклад, а идея. Та, о которой мы говорили ночью. Пока Ларри не познакомил нас, я и не подозревал, что мне нужны именно вы. Теперь я в этом уверен.
Но у меня уже есть работа, доктор Ласло.
Я и не предлагаю вам место.
Тогда что же?
Возможность осуществить вашу идею. У меня, вернее у фонда, есть деньги, которые нужно истратить. Мы ищем исследования, которые не укладываются в привычные рамки. Грандиозные. Как ваша работа.
Это было похоже на сказку.
Я уже звонил в Вашингтон секретарю правления, он у нас на крючке. На следующей неделе собирается совет попечителей, и я хочу, чтобы вы там были.
В Вашингтоне?
Нет. Фонд международный, мы встречаемся у озера Комо. Вы получите все, что нужно. Сотрудников. Помещения. У нас есть центр в Эймсе, штат Айова, но ездить туда придется не частоскажем, раза два в месяц. И, Рамос улыбнулся, я понимаю, вам это безразлично, однако появится строка в «Кто есть кто» И еще я уполномочен предложить вам войти в совет попечителей.
Все это так неожиданно, Ласло
Попечители собираются во Флэгстаффетам у нас загородный клуб. Всего шесть раз в год. Вам понравится. Дело стоит того, Чип.
Он продолжал говорить, а я слушал, боясь шелохнуться. Сбывалось все, о чем я мечтал. И уже на следующей неделе, в огромном светлом зале с окнами на озеро Комо, я стал директором проекта, почетным членом оргкомитета, получил статус попечителя и сорок одного подчиненного.
На днях мы открываем в Эймсе Мемориальный комплекс Лоренса Резника. Название предложил я, все поддержали. Год был нелегкий. Чертовски обидно, что так много времени уходит на администрирование и совещания. Но Ласло лишь улыбнулся, когда я стал ему жаловаться.
Не падайте духом, ответил он. Давно уже сказано: «Поспешай медленно». Кстати, я говорил, какой успех имело ваше лекционное турне?
Спасибо. Надеюсь, когда войдет в строй мемориал Резника, у меня будет оставаться больше времени.
Совершенно верно! Скажу по секретувас решено назначить в президентскую комиссию по межпредметным связям. Сообщение пока неофициальное, но все уже согласовано. Мы готовим подходящую резиденцию, там будет личный кабинет, где вы сможете держать свои бумаги между поездками.
Разумеется, я сказал ему, что если он имеет в виду те заметки, которые я пытаюсь восстановить, то им не требуется так много места. Говоря честно, им вообще не требуется места, ведь я так и не сумел выкроить для них время. Но рано или поздно я это сделаю, если повезет. Пока не везет. Бедняга Хонимен, например Я уже написал ему, просил выслать свои работыи тут услышал, что в шторм перевернулась его яхта. И никто не знает, где он хранил свои записи.
Да, вот еще что. Незадолго до смерти Резник сказал странную вещь. Будто мир сговаривается против человека, который чего-то достиг. И добавил: «Я не уверен даже, что этот мирнаш».
Кажется, я понял, что он имел в виду. Предположимсовершенно абстрактно, будто кто-то не хочет, чтобы мы развивались быстро. Кто-то из иного мира