Никак не могу понять, что ты хочешь этим сказать?
Я хочу сказать этим, мой дорогой друг Саша, что жуки разумны. Мать твою, ты слушаешь меня или нет? Они разумны, но не так, как человек. Ониэто, скорее всего, одна особь, одно огромное разумное жуковое сообщество, нечто вроде Океана в «Солярисе» Лема; и они что-то задумали.
Не, Коля, все-таки ты спятил. К тому же «жуковое» звучит еще хуже, чем «жучье».
Коля не отвечал. Он водил свечой над полом и шептал что-то неразборчивое. Я ткнул Колю пальцем в бок, но он даже не пошевелился. Коля оцепенел, и зрачки его расширились так, что почти поглотили радужку.
Коля, черт тебя возьми! звал я. Коля!
Коля не отвечал.
Я вернулся домой, где в первую очередь взял трубку, чтобы позвонить другу и убедиться, что он еще не полностью рехнулся, но в трубке не было гудка, и я вспомнил, что телефон отключен. Тем не менее я разозлился. Я долго бил трубкой о стену, но гудок не появлялся; тогда я схватил аппарат и кинул его с размаху об пол, но гудок все равно не появился; вместо гудка проснулся мужчина в трусах со слониками. Зевая и потягиваясь, он вышел из спальни. Подвинув меня с дороги, он прошел на кухню, хлопнул дверцей неработающего холодильника и принес с собой в прихожую две разнокалиберные рюмки и бутылку водки калибра обычного, ноль пять. Усевшись на маленькую табуретку рядом с трюмо, он поставил бутылку прямо на пол, налил водки в обе рюмки и кивнул мне:
Будешь?
Телефон отключен, сказал я и аккуратно поставил аппарат на место.
Мужик выпил водки, почесал красными пальцами волосатую грудь и сказал:
Раз уж я прописался у вас, надо с тобой, дружище, познакомиться. То есть я ведь сплю с твоей матерью, и это накладывает на меня какие-то обязательства; я должен помочь тебе вырасти гражданином, я должен воспитать в тебе патриотизм и еще что-то, о чем я пока не помню, потому что пьян, но обязательно вспомню, когда протрезвею.
Я маленький еще, чтобы водку пить, сказал я нагло и подумал, что Коле, наверно, сейчас страшно одному в квартире с жуками. Наверное, он сидит и дрожит, а я, вместо того чтобы помочь ему найти отца, сижу здесь и говорю с мужиком, у которого на мятых трусах нарисованы идиотские мультяшные слоники.
Подростки не называют себя маленькими, выпятив губы, отвечал мужик. Раз ты уже достаточно взрослый, чтобы осознать себя ребенком, хлопни водки. Говорят, она помогает против радиации. Я верю в народную медицину. А ты?
Эм-м
Он схватил меня за руки и силой залил в мой рот содержимое рюмки. Я долго кашлял и брызгал слюной во все стороны, а потом прекратил и ухватился руками за трюмо, чтобы не упасть. В голове шумело, колени подгибались, к горлу подкатывал кислый комок.
Мужик! похвалил меня материн сожитель и спросил:Какой был твой отец?
Он был хороший, отвечал я грустно. Он был по-настоящему хороший, пока не пришел капеллан в форме защитного цвета, и после этого папа сошел с ума. Отец твердил, что нас спасут только черные окна. Чтобы проблемы не стало, говорил он, надо просто на нее не смотреть. Дядя, простите, меня, кажется, сейчас вырвет
Все мужчины проходят через это, кивнул мужчина со слониками и хлопнул еще рюмку. Знаешь, что хорошо в этой самой ядерной зиме? Если она наступит, конечно.
Что?
Снег посреди июля, ответил мужчина. Чистый белый снег и хмурое небоэто же такой простор для творчества! Заметил, что самые знаменитые писатели и поэты сплошь и рядом живут на севере? Знаешь, почему?
Нет.
Я тоже, сказал мужчина. Я даже не помню, что сейчас сказал.
Я кашлянул; на паркетный пол цвета горчицы упали две капли цвета кармина.
Послушайте мне все равно но у моего друга пропал отец, и Коля теперь совсем один в своей комнате, следит за странными черными жуками и боится давайте, прошу вас, давайте сходим к продуктовому ларьку и узнаем, что с ним случилось
Мужчина выпил, почесал лысину и кивнул:
Почему нет? Потопали. Пока пьяныйможно. Кстати, позволь представитьсяИгорь. И не называй меня дядей, пожалуйста.
Саша, очень приятно.
По небу ползли лохматые серые тучи, из-за которых украдкой выглядывали звезды; луна подмигивала ущербным глазом. Навстречу нам из тьмы выползали глыбы многоэтажных домов и дряхлые кости неработающих фонарей. Повсюду валялись перевернутые мусорные контейнеры, из которых высыпались картофельные очистки, старые упаковки, использованные презервативы, пачки из-под сигарет, яичная скорлупа, полиэтиленовые пакеты, старая одежда, дряхлые ботинки и так далее. Стояла непроглядная темень, но Игорь захватил вечные фонарики, и мы шли по мерзлому асфальту, крутили ручки, а впереди нас прыгали светлые пятнышки. Иногда они выхватывали из тьмы дохлых кошек и мертвых людей, которые скорее напоминали кукол.
Почему в нашем доме кошки не умирают? задумчиво протянул Игорь. Сейчас, в накинутом на темно-зеленый свитер землисто-сером пыльнике и галифе он выглядел как солдат, или даже как мушкетер, потому что у него были великолепные мушкетерские усы и пронзительный мушкетерский взгляд, только в руках, увы, Игорь сжимал не мушкет или шпагу, а фонарик и пистолет Макарова. Не знаю, откуда он его взял. Может, Игорь военный?
Потому что дом освятил капеллан, угрюмо ответил я. На мне была старая кожаная куртка с дырявыми карманами и джинсы, потертые на коленяхгордиться нечем. Это вам не галифе и классный пыльник.
Чушь какая-то. Ты еще скажи, что окна, закрашенные в черный цвет, помогли. Но в дом их, кошек в смысле, тянет, это факт. И живут там припеваючи, только орут громко и друг друга жрут.
Ну если больше нечего жрать, буркнул я, почему бы и нет? У котов же нет собственного продуктового ларька.
Игорь промолчал.
У ларька народу было раз-два и обчелся.
Продуктовый ларекэто натурально жестяной ларек, выкрашенный в синий цвет, с оконцем впереди, которое забрано чугунной решеткой. Перед ларьком стоят два прожектора, от которых куда-то во дворы ползут толстые черные провода. Прожектора освещают пятачок перед ларьком и собственно покупателей. Которых было двое на данный момент: у окошка стоял лохматый седой старик в драповом пальто, а за ним скучающе поигрывал тросточкой лысый парень лет двадцати. На нем были черные джинсы и черная куртка на синтепоне. На лице и руках парня краснели ранки.
Я не мог понять, зачем ему трость; может, людей по голове бить?
Мы пристроились в конец очереди.
Старик спрашивал у ларечного оконца:
Так откуда вы берете еду?
Из окошка ему неразборчиво отвечали.
А они откуда берут?
Снова что-то невнятное.
А эти?
Ну вот, опять. А ВЫ тогда откуда берете продукты?
Мать твою, дед, возмутился парень в джинсах. Тебе, что ли, кажется, что ты в анекдот попал? Надоел. Получи свой паек и проваливай.
Старик повернулся к нему, яростно блеснул круглыми линзами и крикнул:
Кощунство! Кощунство!
Какое, к чертям, кощунство? удивился парень в джинсах.
Чего тут непонятного? Людей вешать на столбахэто кощунство, ответил старик и крючковатым носом указал куда-то на другую сторону улицы. Проследив за его взглядом, можно было заметить темные силуэты повешенных на столбах людей; они, люди эти, с протяжным скрипом качались из стороны в сторону.
Что с ними? спросил Игорь.
Ларек пытались ограбить, на этот раз очень внятно ответили из окошка. Вот и умерли позорной смертью. Но вы не волнуйтесь, завтра их уже не будет, зато обещают вкусные мясные котлеты с минимальным содержанием сои.
Здорово! обрадовался я.
Еще бы, малыш! радостно крикнули из окошка.
Старик получил, наконец, свой паек, сунул его в приготовленный заранее черный пакет и собрался было уйти, но Игорь придержал его за рукав.
Что вам угодно? близоруко щурясь, спросил старик.
Нам угодно найти одного человека, ответил Игорь. Сейчас вот этот малыш, от которого разит водкой, вам его опишет.
Он рыжий и в веснушках, описал я, с опаской поглядывая на старика.
Хех, сказал старик, булькая, хех хех, хех! Кхе-хе!
Что это значит? удивился я.
Закашлялся я, хрипло ответил старик, держась рукой за стену. Плохо себя чувствую в последнее время и с каждым днем все хуже и хуже. Рыжий, говоришь?
Да!
Нет, не видел.
Он зашаркал по асфальту драными башмаками и вскоре скрылся за углом. Мы с Игорем проследили за ним, а когда обернулись, на нас в упор глядел парнишка с тросточкой.
Рыжего ищете? спросил он.
Да, кивнул я испуганно, подвигаясь ближе к Игорю. Тот стоял руки в боки и угрюмо разглядывал парня.
Ты его знаешь? спросил он.
Парень медленно кивнул:
Был тут вчера. Или позавчера? В общем, как узнал, что с севера мародеры идут, пошел туда, отбиваться.
Что еще за мародеры?
Я откуда знаю? По мне, так лучше о них не помнить. Не думать и не гадать, тогда, глядишь, мимо пройдут и не заметят. Это правильная философия. Если что-то и спасет наш мир, то только она.
Значит, на север протянул Игорь.
Да вы не волнуйтесь! подмигнув нам левым глазом, ответил парень. Идти никуда не придется. Он вместе с двумя безумцами сдерживал переулок, у них кончились патроны, и мародеры их перебили.
Перебили-перебили! радостно подтвердили из ларька. Я все видел собственными глазами. А на следующий день у нас были вкусные сосиски! И паштет! Вы продвигайтесь, не задерживайте очередь!
Игорь протянул в окошко паспорт, а я свидетельство о рождении и сто рублей; взамен нам сунули тетрадку в косую линию, где мы поставили подписи напротив своих фамилий; потом нам вернули документы и выдали по две сосиски, две круглых витаминки и картонную упаковку из-под яблочного сока. В упаковке была вода. Игорь потянул меня за угол, где мы присели на бетонную тумбу и принялись за еду. Совсем рядом поскрипывали ржавые качели, и я очень хотел покататься на них, но не решался, потому что было стыдно перед Игорем: вдруг он подумает, что я все-таки еще ребенок?
Нет никаких мародеров, фигня это, сказал Игорь и зачем-то достал пистолет.
Нам соврали? Но почему?
Все должно быть по закону, невпопад ответил он. Люди должны быть обеспечены пайком.
В сосисках что-то было. Что-то, что застревало в зубах. Я хорошенько разжевал кусочек и сплюнул на руку. Посветил фонариком на ладонь.
Что там? спросил, напрягаясь, Игорь. Ноготь? Волосок?
Нет, ответил я. Камешек.
Обычный камень?
Да.
У отца твоего друга были камни в почках?
Откуда я знаю? удивился я и выкинул камешек.
А потом была моя квартира и спящая мама, у которой из головы выпадали волосы. Волосы оставались на подушке, а когда мама встала и провела рукой по голове, они посыпались на ковер, как осенние листья. Игорь придерживал маму за локоть; они сели на пол перед трюмо, рядом горела свечка, и они, заедая водку одной сосиской на двоих, горланили песни. Потом плакали и снова пели. Игорь говорил, что мой пападурак и что необходимо срочно вымыть окна, хотя, конечно, уже поздно.
Я обижался, но молчал.
Игорь кричал, что люди умирают повсюду, что еще три дня назад у ларька стояла очередь, а теперь они умирают, потому что слабые, а в этом доме еще остались живые, потому что здесь живут сильные духом люди. И никакой этот дом не особенный, а кошки бегут сюда, потому что в подвалах еще до взрыва какой-то умник разбил двадцать пузырьков валерьянки. Игорь сказал, что пистолет ему больше ни к черту и скинул его с лоджии, а потом вышел из квартиры и минут через пять привел толстого мужика с гитарой. Мужик признался, что тоже был против затеи с покраской окон, и тогда Игорь налил ему водки. Потом пришла женщина с ребенком; ей тоже налили. У ребенка была кожа ненормального желтого цвета, и он все время бегал в туалет, потому что его тошнило, а потом так и остался в туалете и не выходил, но его мать, кажется, не заметила этого и пела со всеми песню про русские березки, а толстый мужик подыгрывал на гитаре.
Потом Игорь сказал, что даже сейчас они закрашивают окна вместо того, чтобы сделать хоть что-нибудь; хотя что-то делать, конечно, уже поздно.
Мужик с гитарой оживился, поднял рюмку и сказал:
За световое излучение.
Выпили.
Потом Игорь, действуя стремительно, разлил по новой и крикнул:
За ударную волну!
Выпили.
Мама закашлялась, но все-таки смогла прохрипеть:
За проникающую радиацию!
Выпили.
Женщина, ребенок которой уже полчаса не выходил из туалета, сказала, шмыгая носом:
За радиоактивное заражение!
Выпили.
Я натянул на себя свою любимую кожаную куртку и незаметно для всех ушел.
Я понял, сказал я, отворяя дверь в Колину квартиру, я понял, понял, понял, понял
Что ты понял? тихо спросил Коля из кухни.
Я понял, что ты такой же, как мой папа. Ты заклеил скотчем стрелки, чтобы остановить время, но время так не остановить; папа красил окна, и упал на асфальт, твердый камень пробил ему череп, и теперь он лежит мертвый, а окна закрашены, и проблемы не видно, но она все равно есть, есть, есть я понял, я все понял, я
Не пори чушь. Иди лучше сюда.
Я повесил куртку на вешалку, а ботинки запихнул ногой под шкаф; пошевелил большим пальцем левой ноги сквозь дырку в носке и, осторожно ступая, прошел на кухню. Здесь было тихо и темно, причудливые тени все также бегали по стенам, а посреди пола сидел в позе лотоса Коля; рядом с ним стоял огарок в граненом стакане, а рядом со свечой наползали друг на друга жуки. Вернее, я сначала даже не понял, что это жуки: колышущаяся, подвижная масса, тошнотворное, коричнево-бурое желе вырастало рядом с Колей.
Что за? я вылупился на невиданное зрелище: жуки строили из своих тел статую.
Помнишь, они тут бегали, искали что-то? спросил Коля, не открывая глаз.
Ну?
Клей они искали. Нашли. Я им тюбик открыл, а они измазали в нем кончики своих лап, ног или что там у них и теперь сам видишь.
Я видел.
Это была рука, самая настоящая человеческая рука, сотворенная из движущихся, карабкающихся друг на друга жуков. Рука покачивалась над полом и все время меняла форму; пальцы двигались, сгибались, а потом жуки сложили их вместе и протянули Коле раскрытую ладонь для рукопожатия.
Здорово! прошептал Коля, открыв один глаз, нормальный. Знаешь, что я придумал? Мы с тобой, Саша, будем богами для этих жуков. Мы дадим им рай, а потом отберем.
Че?
Коля осторожно протянул руку и легонько пожал ладонь. Не отнимая руки, он открыл другой глаз, розовый и гноящийся, и сказал:
У вас, жуков, логика хромает. Мы не сможем дать рай вам всем, потому что жратвы мало, а вас много; вас должно быть он жутковато улыбнулся, немного меньше.
И крепко, до мерзкого хруста, он сжал свою ладонь в кулак.
Ина ГолдинУвидеть Париж
Говорят, у эскимосов есть двадцать с лишним названий для снега. Я думаюкаким же адом для них должна быть жизнь. За то время, что я провел в России, я едва ли научился различать пять. Но мне хватило. Помню, дома хоронили моего товарища; он погиб под самое Рождество, и во время похорон пошел снег. Обычно его в это время не допросишься, а тут он посыпался, будто издеваясь, напоминая о радости, звенящих колокольчикахмелкий, яркий, будто прошедший через сито с блестками. Он падал на гроб, так что в конце концов тот стал похож на странное блюдо с сахарной пудрой. Обиднее всего было знать, что вот священник сейчас бросит на крышку гроба последнее «Аминь» и пойдет домой выпить, согреться и приготовиться к праздничной мессе.
Здесь людей заваливает при жизни, и покрепче, чем тогда моего друга.
Но в том-то и дело, что снег сходит. Скоро его сменит град, дождь. Потом придут молнии. И зимы уже никогда не будет. В этой мысли я ловлю какое-то странное утешение. Когда ненавидишь что-то с такой силой, желаешь, чтобы оно исчезло, даже если сам исчезнешь тоже. Психология шахида, мой дорогой Матье. Как говорят здесь, с кем боролись
Вы можете мне просто ответить, летают самолеты или нет? я еще сдерживаюсь. У девушки белесое непробиваемое лицо. Во взглядеобычная служебная ненависть к любому, кто задает вопрос.
У нас нелетная погода. Мы дожидаемся специального разрешения Я не могу
Мне стыдно, но я начинаю загибаться от смеха, одной рукой держась за стойку.
Н-нелетная погода Ничего себе эвфемизм
Она вдруг начинает шмыгать носом. Плечи дергаются под нелепой блузкой цвета хаки. Только этого не хватало.
Ну что я-то могу сделать?! Думаете, вы один такой?
Их коллективизм меня умиляет. Не то важно, чтобы ты не страдал. Важно, чтобы страдал сосед.