Ритмичный звук «га-по, га-по» привел его на игровую площадку. На помосте, венчавшем стену, восседали три человеческие фигуры. Он узнал Ах Пуча, Ицамну и Иш Чельверховных божеств майя, эту троицу окружали животные, исполнявшие обязанности писцов и слуг. Опустив взгляд к подножию каменных стен, на саму площадку из утоптанной земли, юноша увидел источник шума. Не удостаивая его своим вниманием, существо, которое представляло собой получеловека-полуягуара, настойчиво пыталось забросить мяч в одно из покрытых замысловатой резьбой каменных колец, вделанных высоко над землей в каменные стены площадки. Существо ни разу не пустило в ход лапы. Вместо этого оно поддавало отлетающий от стены мяч головой, боками, локтями и коленями, под пятнистой шкурой перекатывались бугры мышц. Почему ничто из происходящего не кажется ему странным?
Краешком глаза он заметил летящий на него мяч. Движением, показавшимся ему столь же знакомым, как и деревня, он увернулся, подставил локоть и отправил мяч в ближайшее кольцо. Мяч пролетел сквозь него, зрители ахнули и принялись перешептываться. Он сам изумился ничуть не меньше, но решил, что лучше всего вести себя осмотрительно.
Неплохо! крикнул он им по-испански.
Повелитель мертвых покачал головой и сердито взглянул на чету стариков. Ицамна заговорил на чистейшем языке майяи индеец узнал его, хотя услышал в первый раз, и все понял.
Добро пожаловать в Шибальбу, Шбаланке. Ты столь же искусный игрок в мяч, как и тот, в чью честь ты был назван.
Меня зовут не Шбаланке.
Теперь это твое имя.
Черная маска смерти, лицо Ах Пуча, воззрилась на него с высоты, и он проглотил слова, которые вертелись у него на языке.
Si, это все сон, а яШбаланке. Пожав плечами, он поклонился. Как скажете.
Ах Пуч отвел взгляд.
Ты не такой, как все; ты всегда это знал.
Иш Чель улыбнулась ему со своей высоты. То была улыбка крокодила, а не доброй бабушки. Он осклабился ей в лицо и отчаянно пожелал проснуться. Немедленно.
Ты вор.
Как же выпутаться из этого сна? Древние мифынастоящие обиталища многочисленных ужасов.
Ты должен употребить свои способности на то, чтобы обрести власть.
М м, я так и поступлю. Вы правы. Всенепременно. Вот только вернусь.
Один из кроликов, прислуживавших троице, внимательно смотрел на него, склонив головку набок и подергивая носом. Время от времени он принимался что-то быстро записывать похожей на кисточку ручкой на странном, сложенном в гармошку листе бумаги. Майя вспомнил комикс, который читал в детстве, «Алису в Стране чудес». Там тоже были кролики. А он проголодался.
Ступай в город, Шбаланке.
Голос у Ицамны был скрипучий, пронзительныйне лучше, чем у его жены.
Э, а разве где-нибудь тут поблизости нет моего брата?
А он, оказывается, неплохо помнил этот миф.
Ты найдешь его. Ступай.
Игровая площадка задрожала у него перед глазами, и лапа ягуара отвесила ему подзатыльник.
Шбаланке замычал от боли: его голова соскользнула с камня, который, по всей видимости, служил ему подушкой. Он кое-как уселся, обдирая голую спину о грубый известняк. Сон все еще не отпускал его, и он не мог ни на чем сосредоточиться. Луна между тем спряталась за тучи, и в сгустившейся темноте лишь камни развалин храма рдели своим собственным светом, словно потревоженные в могиле кости. Кости былой славы его народа.
Он наклонился, чтобы подобрать украденные сокровища, и упал на одно колено. Он не смог удержаться, и его вырвало джином и тортильями, которые он съел в обед. Madre de Dios, до чего ж ему худо! Опустошенный и едва держащийся на ногах, он с трудом поднялся и начал спуск с холма. Может, это был вещий сон. Надо уйти отсюда, отправиться в Гватемалу. Того, что у него есть, хватит, чтобы некоторое время ни в чем не нуждаться.
Боже, как болит голова! Похмелье и опьянение одновременно. Это нечестно! Он осторожно потянулся к уху и с отвращением ощупал саднящую дырку в мочке. На пальцах осталась кровь. Это уже определенно не сон! Пошатываясь, юноша порылся в карманах, пока не нашел ушную затычку. Он попытался вставить ее в дырку в мочке, но боль была слишком сильной, а затычка не держалась в разорванной плоти. Его едва не стошнило снова.
Шбаланкеоказывается, вот кто он такойпопытался припомнить странный сон, который уже начал изглаживаться из памяти. Ах да, ему посоветовали отправиться в город. Эта мысль показалась ему толковой. Что, если угнать джип и въехать в столицу с шиком? Авось машины никто не хватится. Все равно с такой чугунной головой пешком он далеко не уйдет.
В темной и дымной соломенной хижине Хосе с серьезным видом выслушал рассказ Хун-Ахпу о его видении. Когда он заговорил о своей аудиенции перед богами, колдун кивнул. Закончив, юноша взглянул на старика в ожидании толкования и наставления.
Твое видениеистинное. Хосе распрямился и сполз с гамака на земляной пол. Потом встал перед очагом и бросил в огонь горсть ароматной смолы. Ты должен повиноваться богам, а не то навлечешь на нас всех беду.
Но куда мне идти? Где эта Каминальгую? Хун-Ахпу недоуменно пожал плечами. Я ничего не понимаю. У меня нет брата, одни сестры. И в мяч играть я не умею Почему я?
Ты был избран богами и отмечен их печатью. Они видят то, что незримо для нас. Колдун положил руку на плечо юноши. Опасно подвергать сомнению их волю. Их легко разгневать. Каминальгую находится близ Гватемалы. Ты должен отправиться туда. Но сначала мы должны подготовить тебя. Старик устремил взгляд куда-то мимо него. Ночью тебе нужно хорошо выспаться. А завтрав путь.
Когда утром он пришел к дому колдуна, большая часть деревни уже была там, чтобы приобщиться к магическому событию. Он попрощался с ними, и Хосе отправился провожать его с каким-то свертком в руках. Едва деревня скрылась из виду, колдун обернул локти и колени Хун-Ахпу ватными подушечками, которые захватил с собой. Старик сказал, что таким он увидел юношу во сне прошлой ночью. Это был еще один знак, что видение было истинным. Хосе предупредил его, чтобы он не открывал цели своего путешествия никому, кроме тех, кому можно доверять, и только таким же, как и он сам, лакандонам. Если ладино что-нибудь пронюхают, они попытаются остановить его.
Хепон был крохотной деревушкой. От силы три десятка разноцветных домиков жались к площади вокруг церкви. Розовая, голубая и желтая краска на них поблекла, и вид у них был такой, как будто они нахохлились под дождем, который зарядил не так давно. Автомобиль подскакивал на ухабах горной дороги, ведущей в деревню, Шбаланке решил двигаться по самым заброшенным дорогам, какие только смог найти на ветхой дорожной карте под водительским сиденьем.
Заметив, к своей радости, бар, молодой человек подъехал к нему, но потом решил оставить машину за углом, подальше от любопытных глаз. Ему показалось странным, что он до сих пор не видел на улицах ни одной живой души, но, возможно, в этом была виновата отвратительная погода.
Подошвы его кроссовок, еще одного подарка от нортеамериканос, прошлепали по деревянным подмосткам перед баром, ведущим к открытой двери. В тишине, нарушаемой лишь шорохом дождя да звоном капель по железной крыше, этот звук показался ему необычно громким.
Даже полумгла снаружи не подготовила его к темноте, которая стояла внутри, запах табачного дыма, годами застаивавшийся в этих тесных стенах, ударил ему в ноздри. С серого потолка свисало несколько изорванных и выцветших транспарантов с надписью «Feliz Navidad».
Что тебе здесь нужно?
От неприкрытой враждебности, которая сквозила в этом вопросе, у него заломило в висках. На него из-за длинной стойки, тянувшейся вдоль стены слева от него, недобро смотрела согбенная старуха.
Cerveza.
Нимало не интересуясь его предпочтениями, она вытащила из холодильника бутылку и открыла ее. Потом поставила пиво на грязную щербатую стойку. Шбаланке потянулся за напитком, но она обхватила бутылку маленькой узловатой ручкой и повела подбородком. Он вытащил из кармана несколько скомканных купюр и положил их на стойку. Неподалеку что-то грохнуло, и оба вздрогнули. Впервые за все время у него закралась мысль, что столь враждебный прием может не иметь никакого отношения к раннему посетителю. Старуха схватила деньги, точно отрицая свой страх, и сунула их в сумку, висевшую поверх засаленного уипиля.
Что-нибудь поесть у вас будет?
Пиво оказалось вкусным, но сейчас ему было нужнее другое.
Суп из черных бобов.
Ответ женщины определенно был утверждением, а не приглашением. Его сопровождал грохот, снова раскатившийся по долине.
А еще что?
Шбаланке огляделся и запоздало сообразил: что-то не так. В подобных местах обычно ошивались несколько старых пьяниц, ожидающих возможности выпить на дармовщину. А женщины, даже такие старые, как эта, редко работали в барах в таких маленьких деревушках.
Ничего.
Он попытался найти в выражении ее лица ключ к происходящему, но оно было непроницаемо.
Еще один раскат грома превратился в негромкий рев моторов. Шбаланке отступил от стойки и принялся оглядываться в поисках неприметного пути к отступлению. Когда он снова обернулся к старухе, та стояла к нему спиной. Юноша бросился к двери.
Из армейских машин, остановившихся посреди площади, посыпались солдаты в зеленой форме. Спрыгнув на землю, они вскинули автоматы на изготовку, затем часть их, разбившись на пары, отправилась обыскивать дома, окружавшие площадь. Другие двинулись прочь.
Шбаланке скользнул вдоль стены бара в безопасный переулок. Если он сумеет добраться до джипа, у него появится шанс удрать. Он был уже на углу здания, когда один солдат заметил его. Услышав приказ стоять, он выскочил на улицу и, поскользнувшись в грязи, метнулся к джипу.
Фонтанчики грязи, которые автоматная очередь взметнула из земли перед ним, забрызгали его. Шбаланке вскинул руки, чтобы защитить глаза, и упал на колени. Не успел он подняться, как солдат с мрачным лицом ухватил его за локоть и поволок обратно на площадь; он пытался встать, но ноги оскальзывались в густой жиже.
Один из молодых солдат стоял, целясь из «узи» в голову Шбаланке, пока его, уложив лицом в грязь, обыскивали. Свою коллекцию древностей он спрятал в джипе, но солдаты отыскали в его кроссовках тайник с деньгами. Один из них передал ворох банкнот лейтенанту, тот брезгливо поморщился при виде их состояния, но тем не менее сунул себе в карман. Юноша не возражал. Превозмогая боль, которая начала раскалывать его череп, когда он убегал от солдат, он пытался придумать, что бы ему такого сказать, чтобы выкрутиться. Если они узнают, что джип краденый, его песенка спета.
Очередная автоматная очередь заставила его поморщиться. Он чуть приподнял голову; солдат, который держал его, отошел ровно настолько, чтобы ему удалось разглядеть, как из обшарпанной желтой школы на западной стороне площади вытаскивают еще одного человека, вдогонку ему неслись детские крики. Второй пленник тоже был индеец, высокий, в съехавших набок очках на узком лице. Двое конвоиров позволили ему встать на ноги, прежде чем подвести к лейтенанту.
Перед тем как взглянуть в закрытые солнечными очками глаза лейтенанта, учитель поправил свои очки. Шбаланке понял, что ему несдобровать: его соплеменник намеренно пытался разозлить офицера. Это могло привести к еще более плачевному положению, чем то, в котором они уже оказались.
Махнув рукой, лейтенант сбил очки с лица учителя. Когда тот наклонился, чтобы поднять их, последовал удар в висок. Не обращая внимания на кровь, стекавшую по лицу на белую рубаху европейского покроя, учитель вновь надел очки. Правая линза треснула.
Шбаланке начал высматривать путь к побегуон надеялся, что его конвоир занят сейчас другим. Однако когда он покосился на солдата с «узи», то увидел, что тот не сводит с него глаз.
Ты коммунист.
Это было утверждение, а не вопрос. Прежде чем учитель успел ответить, лейтенант с досадой посмотрел на здание школыдети все еще продолжали кричать. Он кивнул стоявшему слева от него солдату, и тот, не целясь, дал очередь по зданию. Зазвенело стекло, посыпалась штукатурка, изнутри донеслось несколько вскриков, потом все стихло.
Тыизменник и враг Гватемалы.
Офицер снова ударил учителя в висок. При виде крови Шбаланке вдруг замутило.
Где остальные изменники?
Нет никаких других изменников. Учитель пожал плечами и улыбнулся.
Фернандес, церковь.
Лейтенант обратился к солдату, который курил сигарету, привалившись к одному из грузовиков. Фернандес выкинул окурок и вскинул толстую трубу, прислоненную к грузовику рядом с ним. Пока он целился, еще один из людей, толпившихся вокруг машин, вложил снаряд в гранатомет.
Обернувшись к старой церквушке в колониальном стиле, Шбаланке впервые за все время увидел деревенского священника, который стоял неподалеку и спорил с одной из поисковых команд: солдаты держали в руках серебряные подсвечники. Гранатомет изрыгнул снаряд, долю секунды спустя раздался взрыв, и церквушка стала оседать. Солдаты, стоявшие рядом с ней, видели, как это произошло, и бросились на землю. Священник упалот ударной волны или от ран.
Дождь мешался с кровью на лице учителя и, стекая вниз, пятнал рубаху розовым. Шбаланке больше ничего не видел. Боль усилилась и стала такой острой, что он скорчился в грязи, поджимая колени к груди. Что-то происходило. Должно было происходить, потому что никогда еще он не чувствовал такого страха. Он знал, что умрет. Проклятые древние боги привели его сюда на смерть.
Он едва услышал приказ отвести его к школе вместе с учителем. Почему-то тот факт, что офицер даже не удосужился допросить его, показался юноше самым худшим унижением.
Шбаланке стоял, прижимаясь спиной к уже покрытой выбоинами от пуль стене, и его колотило. Солдаты оставили их и отошли прочь, подальше от линии огня. Боль накатывала волнами, изгоняя страх, изгоняя все, кроме невыносимой муки, терзавшей его тело. Он посмотрел сквозь шеренгу солдат, готовившихся к расстрелу, на радугу, которая расцвела между яркими малахитово зелеными горамивот и солнце выглянуло. Учитель похлопал его по плечу.
Тебе плохо?
Юноша молчал, пытаясь собраться с силами и не рухнуть наземь.
Видишь, у бога тоже есть чувство юмора. Этот ненормальный улыбнулся ему, как плачущему ребенку.
У него нашлись ругательства на языке, который был ему неизвестен до того сна о Шибальбе.
Мы умираем за наш народ. Учитель гордо вскинул голову и взглянул прямо в дула ружей, которые нацелили на них.
Нет. Хватит!
Шбаланке бросился на ружья в тот самый миг, когда они выстрелили. От его рывка учителя бросило на колени. Уже в движении Шбаланке какой-то крошечной частью своего мозга отметил, что страшная боль прошла. Когда пули понеслись навстречу своей цели, он почувствовал себе таким сильным, таким могущественным, каким не чувствовал себя никогда.
Пули ударили в него.
Мгновение он подождал наступления неотвратимой боли и окончательной темноты. Ничего не произошло. Юноша посмотрел на солдат; те таращились на него дикими глазами. Затем часть из них побросали оружие и побежали. Немногие остались на своих местах и продолжали палить, глядя на лейтенанта, который медленно пятился к грузовику и звал Фернандеса.
Подняв с земли камень, он что было силы запустил им в один из грузовиков. Булыжник попал в голову какому-то солдату, раздробил череп и забрызгал спасавшихся бегством людей кровью и мозгами, после чего отлетел к грузовику. Попадание в солдата несколько замедлило его скорость, он угодил в бензобак, и машина взлетела на воздух.
Шбаланке, который в этот момент несся на солдат, остановился и уставился на картину пожара. Охваченные огнем людите, что укрылись за грузовиком, отчаянно кричали. Все напоминало эпизод из какого-нибудь американского фильма, которые он смотрел в городе. Но в фильмах не воняло бензином. И не пахло горящим брезентом и резиной, сквозь которые пробивалась резкая вонь горелой плоти. Юноша попятился.
Откуда-то издалека, словно сквозь толстый слой ваты, он почувствовал, как кто-то схватил его за руку. Шбаланке обернулся, намереваясь ударить противника. Учитель смотрел на него сквозь треснувшие стекла очков.
Se habla espanol?
Он потянул его с площади на одну из боковых улочек.
Si, si.
Что происходит? Неужели видение наделило его необыкновенными возможностями? Юноша против воли расслабился и почувствовал, как уходят из него силы. И начал клониться к стене облупленного светло-красного здания.
Madre de Dios, нам нельзя останавливаться! Учитель продолжал тащить его. Они приведут артиллерию. Ты отлично обращаешься с пулями, но сможешь ли отразить снаряды?