Мальчики мои, улыбается женщина, и её высокий голос эхо уносит вместе с водой ручья, как же я соскучилась.
Она подходит к Марку, тянет руки и генерал склоняет к ней голову. Аттия целует его в лоб и нежно гладит по щеке. Потом обнимает Наилия и с тревогой касается кончиками пальцев синяка под глазом.
Вы опять подрались?
Пальцем его не трогал, восклицает Марк, слово офицера!
Она долго смотрит на него, а потом кивает и делает шаг ко мне.
Красивая какая и яркая, бормочет Аттия и взгляд серых глаз становится пустым, звезда во лбу.
Слишком часто видела подобное, сама такая. Мудрец передо мной.
Твоя, Наилий, оборачивается Аттия к генералу пятой армии, та самая.
Полководец выдыхает и как мне кажется, расслабляется и опускает плечи. Ничего не понимаю.
«Что тут понимать? Просканировали тебя нагло, а ты и бровью не повела».
Невоспитанный он у тебя, ворчит Аттия, берет меня за руку и тянет в дом, пойдем, отдохнешь с дороги и на кухне мне поможешь. У мужчин свои разговоры, а у нас свой будет. Тебя зовут как?
Дэлия.
Не правду говоришь. Не откликается в тебе ничего на это имя. Чужое оно.
Стискиваю зубы и послушно иду за ней через горбатый мост. Мое прежнее имя забыто и уничтожено и поднимать его из бездны не очень-то хочется. Осталось еще одно.
Мотылек.
Аттия улыбается кончиками тонких губ, вздергивает курносый нос и шепотом отвечает.
А меня зови матушкой.
«Матушка? Нашла дочку, старая коряга».
Аттия заводит в прохладу прихожей и тянет за собой на кухню. Шкафы и шкафчики в строгом порядке хранят за стеклянными дверями пузырьки и склянки, колбы и реторты, пузатые бутылки и глиняные сосуды с пробками. Я думала у Наилия в резиденции старина и антиквариатя ошибалась. В музеях нет такого, словно в прошлом оказалась.
«Сумасшедшая врачевательница. Ничего не бери у неё из рук. Еще отравит».
Как ты его терпишь? спрашивает Аттия, вставая на носочки и цепляя пальцами черный пузырек с верхней полки.
А вы его слышите?
Нет, конечно, девочка моя, качает она головой и ставит пузырек на стол, паразит общается только с хозяином. Вижу я его. Зеленый и колючий, как репей. Присосался к тебе и силу тянет. Не нравлюсь я ему, вот и шипит. Гадостей сейчас расскажет и гнать начнет тебя отсюда.
Юрао молчит, а мне хочется его защитить. Он один был рядом, когда все отвернулись. Утешал и развлекал разговорами, пока меня, привязанную к кровати, корчило от таблеток. Если у нас с генералом не сложится роман, я ему наскучу и вернусь в какую-нибудь другую клинику, то рядом останется только паразит. Верный и преданный, чтобы не произошло. Каких бы страшных ошибок я не совершила. Без обид и упреков, без воспитаний менторским тоном и рассказов кому и что я должна. Да, он не может существовать в нашем мире без меня, но и мне без него станет совсем плохо.
Пусть тянет, отвечаю и тщательно убираю из своего тона раздражение, я не против.
Аттия замирает над крошечными весами, успев насыпать на одну чашку порошок из пузырька. Неодобрительно косится куда-то мне за спину, а потом со вздохом говорит.
Он растет и крепнет. Скоро будет пить не только зелень страсти, но и черноту гнева и серость страха. Еще не дергал тебя за руки, как куклу на ниточках? Откормишьначнет.
«Кого ты слушаешь? Она ничего про нас не знает! Разве я не забочусь о тебе? Не возвращаю все, что взял?»
Ужасом сковывает, как холодом. Смотрю на длинные пальцы Аттии, паучьими лапками перебирающие склянки на полке. Она выуживает из глубины колбу с красными гранулами и возвращается к столу.
Есть теперь у тебя другой защитник. Его и слушай.
Тру пальцами глаза и тяжело вздыхаю.
Кого мне слушать, матушка? Какая еще звезда во лбу? Что значит «та самая»?
Аттия выдвигает из-под стола табурет и показывает на него рукой. Достает себе второй и садится, отставив колбу в сторону.
Наилий приносил тебе эдельвейсы? Рассказывал легенду?
Киваю и сажусь за стол, нервно сцепляю пальцы в замок и не свожу взгляда с лишенного возраста лица сидящей передо мной женщины.
Я тоже расскажу, но другую. Про яйцо, упавшее с небес на землю и расколовшееся на две половинки. Одна осталась на склоне горы, а вторая упала в океан. Ищут теперь друг друга, и никак не могу найти. Мои мальчики тоже искали, но по-разному. Наилий больше думал и присматривался, долго ходил кругами. Двадцать циклов ждал, отзовется ли сердце, но оно молчало. А Марк смолоду и по горячности выбирал телом, чуть дров не наломал, но нашел свою единственную. Ох и не просто это. Врут и сердце и тело одинаково. Я же вижу как нитку на запястье, что тянется от Наилия к тебе. Особенная она. Не порвать, не перерубить. Куда там паутинкам, что ты перебираешь. Дуньони разлетятся пухом от одуванчика. Здесь другое. Наилий тоже нашел свою половину. Ту самую. Да ты ведь заглядывала в него, знаешь. Не зря во лбу звезда сияет.
Заглядывала, и понять не могла. То гнев его терзал ураганом, то океан топил в холодных водах светило. От других к немуда. От него к другимда. Между наминет. Любовь и страсть как две нитки в челноках. Сплетаются в узор, а где какая уже и не разобрать. Его? Моя?
Ничего не знаю, устало отвечаю я.
Аттия снова улыбается и гладит меня по руке.
Потому что в него смотришь и себя видишь. А ты себе верь. Достаточно этого. А про него я расскажу.
Матушка задевает на весах чашку с черным порошком, и она качается.
Каким светлым бывает, ты сама видела. Сердце радуется и в груди замирает. Но есть в нем тьма, и она тянет вниз, Аттия кладет палец на чашку и давит. Пугал тебя, знаю. Бежать от него хотелось без оглядки, да ты осталась.
Дрожью отзываются воспоминания о лезвии ножа на коже. Верила, что ничего плохого не сделает. Так ли оно будет в следующий раз?
Осталась, матушка, обреченно говорю я.
Аттия кивает и откупоривает колбу с красными гранулами. Наклоняет горлышко ко второй чаше весов и стряхивает гранулы по одной.
Уравновешиваешь ты его тьму своим огнем. Не хмурь брови, в тебе света тоже мало, говорит матушка и широко улыбается, не свет ему нужен, а разум твой.
Красные гранулы насыпаются горкой, чашки вздрагивают и выравниваются.
Держи его крепко и не отпускай. Сильная, сможешь. А он все остальное сделает.
Смотрю на чаши весов и просто верю. Без осознания и выводов. Не как мудрец, а как женщина. Иногда жизнь стоит сделать проще.
Аттия встает, открывает деревянную дверцу шкафа и достает из обыкновенного холодильника бутылку молока. Наливает чуть больше половины стакана, высыпает порошки из обеих чаш весов и долго размешивает ложкой. Музейно-историческое наваждение рассыпается и мне становится весело.
Не тяжело одной в такой глуши, матушка?
Да разве ж я одна? У меня вон коза есть. Кормилица. Чего на огороде не растет, мальчики мои передают. То бойцов отправят, то сами навестят, а я и рада, отвечает Аттия. От теплоты в ее голосе мне становится уютно. Тихо здесь, спокойно. Сюда ехала, видела какая красота вокруг? Вот и я смотрю. Думала, уже все глаза проглядела, а нет. Завораживает, как в молодости. Ты не сиди. Возьми стакан и отнеси Наилию, пусть выпьет. Голова у него пройдет, добрее станет.
Аккуратно, чтобы не расплескать несу молоко во двор. Генералы стоят на горбатом мостике и вполголоса о чем-то спорят. Увидев меня, умолкают и ждут.
Держу мимику нейтральной и протягиваю Наилию стакан. Марк усмехается и так и застывает, не успев ничего сказать, потому что Наилий делает глоток и меняется в лице. Багровеет, сипло кашляет в кулак и сгибается пополам. Отравила все-таки? Я издаю болезненный стон, а Марк хохочет.
Отвык уже от народной медицины? Да, Твое Превосходство, это не безвкусные капсулы и сладкие пилюли. Лечение должно быть таким, чтобы больше не хотелось болеть.
Наилий зло на него смотрит и снова кашляет. Потом шумно втягивает носом воздух и делает второй глоток. Морщится до неузнаваемости, но терпит стоически.
Давай до дна, подбадривает Марк, все-таки не Шуи глотаешь, нужно.
Генерал залпом допивает лекарство и отдает мне пустой стакан.
Кстати о Шуи, веселье генерала девятой армии разом пропадает, надо бы снять стресс. Раз уж ночь мы все равно здесь.
Надо, соглашается Наилий, только без злоупотреблений. И Дэлию не спаивай.
Мне бы совсем не пить, робко подаю голос. Голодных до страха духов нахватала не столько из-за взрыва, сколько от переживаний до него.
Сегодня можно, дарисса, серьезно говорит Марк.
Хочу возразить, уже слова подбираю, но Наилий обнимает за талию и шепчет на ухо, что вдруг минус на минус даст плюс и мне наоборот станет легче. А если нет, то спрятаться мы всегда на ночь успеем. Сомнительно. Очень и очень сомнительно, но я решаю рискнуть.
Хорошо.
Тогда я за ужином, радуется Марк, а с тебя, Наилий, как обычно кипяток и сушеная ягода.
Генерал девятой армии идет в сторону дома, а я долго смотрю ему вслед.
Дэлия, трогает меня за плечо полководец, я и до слов Аттии знал, что ты та самая
Но решил убедиться?
Нет, Наилий разворачивает меня лицом к себе и прежде чем поцеловать добавляет, так просто совпало.
Теперь это уже не имеет значения. Обнимаю его за шею и тяну ближе.
Глава 9. Матушка
Снимать стресс устраиваемся под открытым небом на расстеленном покрывале. Примятая трава шуршит от каждого движения, поэтому стараюсь не ерзать. Так тихо вокруг, что каждый лишний звук раздражает. Даже разведенный Марком костер едва слышно трещит поленьями, но щедро отправляет в темно-синее ночное небо огненные искры. Их танец прекрасен, но слишком недолговечен на фоне холодной вечности звезд, мерцающих в вышине. Запрокидываю голову назад и кладу затылок на плечо Наилия. Пытаюсь считать звезды и сбиваюсь на третьем десятке.
Не замерзла? спрашивает генерал и плотнее запахивает наше одеяло. Аттия сначала не пускала меня из дома и все фыркала на легкое платье. Не для холодных ночей в горах. Потом выдала пушистый шерстяной свитер и все одеяла, которые были в доме.
Тепло, отвечаю сонным голосом и замечаю, как от дома на лужайку идет Марк.
Вся служба безопасности на ушах, спать сегодня не лягут, ворчит генерал девятой армии, неуловимые какие-то предатели. У тебя как?
Наилий распахивает одеяло и забирает у Марка планшет с гарнитурой, а я прислушиваюсь.
Предатель не Флавий, уже точно. Рэм гонял его вопросами, пока не устал. Потом Конспиролога вызвали, он подтвердил. Не врет, чист как авиационный спирт.
Счастливо выдыхаю. Чудесная новость.
Разговаривал с ним Агриппа лично, продолжает генерал. Представляешь, как почетно? Перевод предлагал к себе. Капитана обещал, но мой либрарий отказался. Зато жучок у него в планшете обнаружили. Теперь ищут, кто еще кроме него прикасался к девайсу.
А где теперь Флавий? робко спрашиваю я.
В клетке пока, холодно отвечает Наилий, объяснительную с клавиатуры бьет, почему не доложил о попытке вербовки.
Дожили, недовольно говорит Марк, соседняя армияне условный, а реальный противник. Враги, шпионаж, вербовка.
Полководцы молчат. Сидят хмурые и смотрят в огонь. Я зябко веду плечами и морщусь от неприятных мыслей. Подставила я либрария. Пообещала новое качество в отношениях с генералом и повышение, а в итоге браслеты и клетка. Так жестоко в прогнозах я еще никогда не ошибалась.
Одолжи своего Конспиролога, просит Марк, пусть моих тоже посмотрит.
Лично не повезу, качает головой Наилий, Маятника уже не довез. Давай на видеозаписях попробуем? Допрашивай как обычно и Рэму пересылай.
Добро, распоряжусь. Ты наливать будешь? А то скоро совсем остынет.
Мерные емкости давай.
Генерал девятой армии привстает, чтобы засунуть руку в карман и выуживает кожаный чехол. Высыпает из него маленькие сложенные друг в друга стаканчики ровно на один глоток. Наилий разливает по ним теплый напиток из Шуи и говорит с улыбкой.
Командуй, хозяин сектора.
Взгляд Марка теплеет. Передо мной снова жизнерадостный и обворожительный мужчина. Он церемонно поднимает стаканчик и пафосно изрекает.
Понеслась.
Глоток мы делаем одновременно. Теплая Шуи гораздо мягче и первой волной дух не вышибает. Жар разливается по животу, прокатывается по венам и вспыхивает финальным аккордом на языке.
Наилий, опять сахар пожалел, морщится Марк. Любишь ты кислятину.
В твоем возрасте уже нужно меньше сахара есть.
На замечание генерал девятой армии взвивается.
В каком возрасте? Я родился на три часа позже тебя. По интернату без штанов вместе бегали.
От эйфории я расплываюсь блаженной улыбкой и слышу тихий смех Наилия.
Детьми бегали, назидательным тоном возражает генерал. Уточняй, Сципион, а то Дэлия решит, что это было на прошлой неделе.
Давлюсь смехом и смотрю как Марк вытягивает и без того прямую спину, гордо вскидывая подбородок.
А вдруг подумает? Дарисса, скажите, молодо я выгляжу?
Проглатываю хохот и борюсь с желанием накрыться одеялом с головой. Пора уже привыкать к обществу Их Превосходств.
Как выпускник училища и не циклом больше.
Марк выпячивает грудь и поправляет пальцами прическу.
О, нахватался с других планет ужимок со старением, смеется Наилий.
Да неудобно же. Раньше хоть по шрамам считали кто старше, кто младше, а теперь все сводить бросились. Больше шрамы мужчин не украшают. Наилий, ты один как динозавр остался с шершавой кожей.
Смех полководцев стихает. Генерал пятой армии подпирает голову кулаком и крепче прижимает меня. От крыльца дома к нам идет Аттия, скользя в темноте едва различимым силуэтом. Я чувствую глухое раздражение Юрао, но паразит молчит. Он с тех обвинений еще ни слова мне не сказал. Не знала, что дух такой своенравный. Характер показывает.
Наилий вдруг прищуривается и продолжает начатый разговор.
Сципион, сам ведь, как контурная карта.
Мне каждый шрам дорог как память, серьезно отвечает Марк.
И мне дорог.
Ну, хватит врать, ворчит генерал девятой армии и тут же лукаво улыбается. Дэлия, не слушайте, он просто машинку боится. Кто-то зубы лечит только под общим наркозом, а кто-то шрамы не хочет сводить. Звук его раздражает, представляете?
Честно говоря, с трудом, со смехом отвечаю я и чувствую, как язык медленно, но верно начинает заплетаться и приходит вторая волна. Яркая, сладкая, горячее углей в костре. Тру пальцами глаза и прихожу в себя.
Аттия подходит и садится рядом со мной на покрывало. Наилий разжимает объятия и переворачивает одеяло так, что его половина ложится на плечи матушки. Она благодарно улыбается. Генерал склоняет голову и отворачивается, обращаясь к Марку.
На лице же свожу.
А под бровью не трогаешь, парирует полководец.
Тот шрам действительно памятный, звучит высокий голос Аттии, Мотылек, я расскажу тебе эту историю, и пусть они на меня не обижаются. Тринадцатый цикл обоим шел. Я в деревне жила у интерната, одежду воспитанникам шила. В один вечер вышла козу подоить, смотрю, а они плетутся мимо ограды. Рубашки разодраны, на штанах грязь, у Наилия половина лица кровью залита. Тащит Марка на плече, а у того голова болтается.
Матушка вздыхает тяжко, переживая воспоминания.
Беда, думала, в пропасть скатились. В дом завела, раны промыла.
Ну, уж прям раны, тихо возражает Марк, пара царапин.
А никто, оказывается, никуда не падал, матушка строго смотрит на генерала, подрались они так. Наилий сбежал, а Марк за ним, чтобы вернуть. Только он в себя пришел, как они опять поругались и бросились друг на друга. Насилу разняла, да по углам разогнала. Решила, что родные друг другу и застыдила их. Любовь братьев, сказала им, крепче скалыкулаками не разбить. Неужто глупые такие, что зря ими машут? Коли вместе, то любые тяготы на двоих делить можно.
Генералы молчат и не поднимают на Аттию глаз. Велика мудрость женщины и зорко её сердце. Не угадала с родством, но была так близка.
Помирились они тогда, матушка? спрашиваю я.
Они всегда мирятся, улыбается Аттия и убирает с моего плеча одни ей видимые соринки, пиявок сколько на тебе. Злющие какие и присосались крепко. Отцепила, а то как с ними спать? Мученье одно.
Меня клонит в сон, а лицо матушки расплывается белым пятном с золотой искрой медальона на груди. Мне кажется, что сейчас он сияет особенно ярко.