Я не могу сейчас пройти в Пески, Данилыч. Не удержу. Там сильнейшие стихийные возмущения, Зеркало сминает, как тряпку. Вряд ли попасть туда сейчас вообще под силу человеку
Глава 2
Вне времени
Ангелина
Тишина. Не слышно ни дыхания, ни стука собственного сердца. Да и тела нет горстка огненных искр, опускающихся на пол золотистого круглого зала. Он похож на ракушку: одна стена начинается по центру и уходит спиралью по кругу, расширяясь; вторая закрывает его снаружи от вечности, пронизанной нитями чужих жизней, и зыбкий, похожий на дымку пол едва заметно движется по этой спирали так, будто под туманом несет свои воды мощная река.
Стены сотканы из солнечных и голубовато-холодных лунных лучей, словно обретающих плотность, и в сплетениях сияющей лозы то тут, то там проглядывают синие окошки-зеркала, выпуклые, словно кисти винограда. Все стены усыпаны этими зеркалами, как дерево плодами или одуванчиковые поля озерцами.
Искорки обретают плоть, и у выхода из «ракушки», в самом начале или конце? зала, там, где туманная река завершает свой ход и изливается в чернеющую вечность, встает худенькая женщина с очень светлыми волосами. Оглядывается, невольно ежится от черноты и бесконечности за ее спиной. И идет поперек движения пола, туда, где стена подернута темным кружевом, похожим на морозные узоры на стекле.
Женщина не отражается в зеркалах: совсем другие лица, пусть и похожие на ее собственное, смотрят оттуда, и мелькают в осколках времени тени предков, приветствуя осмелившуюся прийти к ним.
Черное кружево тонкой вязью бежит по стене и Ангелина идет за ним, и каждый шаг все труднее, все невозможнее, словно на ее плечи ложится вся тяжесть жизней, прожитых родом Рудлог. В синих озерах памяти появляется и движется параллельно с ней прекрасная женщина с чуть вьющимися льняными волосами.
«Мама!»
«Не задерживайся, доченька. Иди дальше».
«Поговори со мной. Побудь со мной».
«Я и так всегда с тобой, родная».
Прикосновение ладони к изломанной фигуре за стеной жизни и теплый поцелуй в лоб, и объятья, теплые, успокаивающие. Ани идет вдоль стены и Ани стоит, прижимаясь к той, кого ей дали увидеть, и плачет.
«Не нужно. Ты у меня самая сильная девочка. Я так горжусь тобой, Ангелина».
«Я не защитила тебя, мама. Но я стараюсь защитить девочек. Хоть так простить себя».
Горький вздох и крепче объятия.
«Не все в наших силах, доченька. Иногда нужно просто смириться. Иди. Не останавливайся. Не оборачивайся».
Последнее прикосновение и Ани остается одна. И все тяжелее поднимать ноги: невозможно шагать против времени, невозможно одной вынести груз чужих лет.
Но она Ангелина Рудлог. Для нее нет невозможного.
Снова движение в стеклах-оконцах. И перехватывает дыхание от того, кого она там видит. И, как в далеком детстве, начинает болеть сердце и сжиматься горло.
«Отец».
Светловолосый мужчина за пятьдесят, с голубыми глазами и уверенными чертами лица. И опять Ани идет дальше, против ровного движения пола, хватаясь пальцами за ускользающие стены, чтобы не отшатнуться, и одновременно стоит, вглядываясь в забытые черты.
«Мне жаль, что я не увидел, как ты растешь, дочь».
«И мне. Я так скучаю, папа. Я очень хотела, чтобы вы с мамой жили вместе и всегда».
«Прости. Я сделал много ошибок».
Воспоминания. Теплые и сильные руки, прижимающие к плечу, на котором так безопасно спать. Пальцы, почесывающие спинку. Приглушенный голос.
«До-чень-ка. Любовь моя. Красавица».
У папы щетина и обожаемый нос, который можно обслюнявить, потянуть пальцами. Папа щекочет и смеется вместе с тобой. Гладит по голове. Исполняет все капризы стоит только зареветь или просто нахмуриться и засопеть.
«Избалуешь ее», смеется мама. Сама еще совсем девчонка, чуть старше Алинки.
«И пусть. Кто еще ее побалует?»
Им, маленьким, не объяснили, куда внезапно пропал отец из дворца и почему они больше его не видели. Василина была совсем малявкой и не реагировала так, как Ани; а для старшей принцессы рухнул привычный и безопасный мир. Именно тогда закончилось для нее детство и началась жизнь Ангелины-наследницы.
Уже потом, когда Ангелине исполнилось двенадцать, мама прямо и спокойно рассказала, что случилось у нее с первым мужем. Но старшая Рудлог уже умела держать лицо и отреагировала так же спокойно. Только сны из детства на некоторое время возобновились да подушка по утрам отчего-то оказывалась мокрой.
Принцесса уже далеко от места, где видела отца, а в глазах соленая дымка, и Ани скользит пальцами по неровной черной вязи проклятия, считая шаги. Ноги будто схвачены страшнейшей судорогой и вплавлены в гору, и непонятно, как у нее получается переставлять их. До места, где начинается вязь, совсем немного. Двадцать шагов? Тридцать? Целая вечность.
Из осколков-зеркал, покрытых черными трещинами, начинает сочиться кровь и стены полыхают от огненных капель, скатывающихся по сплетению света, словно слезы. Ангелина уже не смотрит туда склонила голову и идет вперед, и кажется, что еще шаг и она упадет и будет отнесена рекой времени назад, в самое начало.
Но она дошла. Не могла не дойти.
Наконец перед ней последнее треснувшее зеркало. Мутное, ничего не разглядеть, но именно от него идут побеги тьмы, прошивая все последующие оконца на огненном древе ее рода.
И принцесса прикладывает к нему руку и снова рассыпается роем жгучих искр, впитывающихся в стекло времени.
Огненная искорка вылетела из камина, поднялась в воздух в старом замке Рудлог, слилась с трепещущей свечой на столе. Не было здесь еще ни пышного убранства, ни знакомой облицовки стен все серое, монументальное, закрытое гобеленами, и только узкие окна позволили догадаться, что это малый салатовый зал в центре нынешнего дворца, бывший ранее королевскими покоями.
В комнате при свете свечей разговаривали двое мужчин, очень похожих друг на друга. Отец и сын. Оба с длинными льняными волосами, с очень светлыми глазами, широкие в плечах, невысокие. Лица резкие: упрямые подбородки, фамильные скулы, поджатые губы, и голоса громкие, рокочущие, агрессивные, хотя разговор мирный. И одеты они похоже: темные вышитые туники с длинными рукавами, широкие штаны, вправленные в сапоги, теплые плащи. За окном холодно, и в замке, видимо, тоже.
Полетишь в драконью страну, говорил старший, с посольством. Мы их ласково встречали, сейчас они нас зовут, на спинах своих понесут вас. На государство наше сверху смотри да карту черти: пригодится. Прилетишь в Лонкару себя показывай хорошо, вокруг гляди да запоминай, как что устроено, с Владыками общайся, как с равными, норов свой держи в узде. Пески страна богатая, многими чудесами полна, нам нужна как добрый сосед.
Воля твоя, батюшка, но я бы пригодился вам и здесь, отвечал второй. На Севере неспокойно, окорот нужен.
Ты славный воин, Седрик, да и у меня рука пока сильна, усмехнулся первый, меч удержит. Пробудешь там год, может, два сколько понадобится, чтобы объехать все города Владык и понять их уклад. А потом пойдешь в их университет: давно хочу наш сделать таким же славным, как у драконов, вот и разузнаешь для меня, как что там устроено.
Искорка в свече на искусно сделанном столе из черного дерева беспокойно шевельнулась, свеча вспыхнула, осветив два лица. Еще юное нет, наверное, и восемнадцати лет, Седрика-Иоанна Рудлога. И тяжелое, заматеревшее отца его, Вельгина.
За тобой пущу корабли по океану, пройдут по реке Неру и будут ждать сколько нужно в Тафийском порту; на них и вернешься, когда увидишь все, что нужно. Это оговорено.
Да, отец, Седрик едва заметно склонил голову в знак покорности, хотя лицо его было мрачным и сердитым.
С тобой полетит широкое посольство, бери и гвардию свою негоже королевскому сыну без свиты. Довольно они пили твою кровь; теперь запечатлены и в чужой стране прикроют, если понадобится. До конца жизни не будет вернее у тебя людей.
И опять Седрик склонил голову.
Да, отец.
Взметнулось пламя костра то во дворе огромного дворца в Лонкаре жарили мясо, встречая высоких гостей. Полетели искры, и среди них одна живая, маленькая. Высоко взлетела: все видно с небес, все слышно.
Владыка Владык, Терии Вайлертин, устроил пир, чествуя посольство из Рудлога, и юный Седрик, сидя за столом по правую руку от огромного красноволосого дракона, пил вино и посматривал на окружающую роскошь.
Были здесь и Владыки других городов, и прекрасные драконицы, смелые, не склоняющие голов в отличие от женщин Рудлога, и видели они силу сына Красного, и взгляды их горячили кровь.
Жарко было этой ночью в Песках, и вовсю били фонтаны, и ворочалась на горизонте далекая гроза, и пахло зеленью и близким морем. Прекрасны и свежи были Пески, и сердце королевского сына, привыкшего к битвам и стали, смягчалось не мог он не любоваться окружающим великолепием.
Обилен и шумен был пир и вели Седрик и Терии неспешные разговоры, как равный с равным, и благосклонно слушали они песни сладкоголосого барда Мири, и с азартом наблюдали, как гвардейцы и драконы меряются силой, испытывая друг друга в поединках.
Сильны были пришедшие из Рудлога, но не уступали им и драконьи бойцы. А в конце встал из-за стола высокий дракон-воин, перебросил красную косу через плечо и крикнул:
А кто против меня осмелится встать? Кого поучить сейчас, на славном пиру?
Замолчали и люди, и драконы. Слава Четери, Мастера клинков, гремела по всей Туре, и не было бесчестьем проиграть ему ибо никто до сих пор не мог его победить.
Один за другим стали выступать вперед воины из рудложьей гвардии и драконы тоже кланялись, просили дать им бой. И под короткий мотивчик, наигрываемый Мири, великий Мастер, быстрый, как молния, и такой же смертоносный, сразился с каждым и никто не продержался против него до окончания мелодии. Кроме Нории Валлерудиана.
Искорка в небе задрожала, спустилась вниз звездочкой, засияла радостью и тоской.
Такой же, как сейчас, только в зеленых глазах нет смертной печали, воспоминаний о боли. Такой же но выглядящий куда младше, беззаботнее и веселее, хотя и чувствовались от него знакомые прохладные волны силы, и виднелась в глазах мудрость.
Мой сын, с затаенной гордостью сказал Терии Седрику. Владыка Истаила. Он и его брат будут сопровождать тебя по Пескам. Придет время, и он станет Владыкой Владык; и как вам нужно узнать нас, так и ему будет полезно узнать вас за время твоего пребывания здесь.
Славным был этот поединок, но и Нории упал, обливаясь кровью, со смехом помог ему подняться Мастер клинков, похлопал по плечу. И зарычал, оглядывая всех безумными глазами:
Неужели никого не осталось? Неужели больше никто не порадует Владыку и Седрика?
И тогда выступил вперед долговязый юноша, и снова затрепетала искорка, но уже от печали это был Марк Лаурас, убитый Четом в ее страшном сне. Он поклонился с почтением, поднял слишком большой для него меч и начался бой.
И преобразился нескладный парень. Зажглись глаза его тем же вдохновением, что сверкало во взгляде Четери. И был поединок так красив, так совершенен и длился по сравнению с другими почти вечность, что замолчала давно музыка и стихли разговоры, а сталь все звенела, и юный гвардеец все стоял против Мастера. Но не выдюжил упал, пропустив удар, и Четери сам залечил его раны, поднес ему чашу с вином и подошел к столу, где сидели Седрик и Терии.
Сын огненного бога, сказал дракон, улыбаясь шальной улыбкой, нашел я сегодня себе ученика. Отдай его мне в обучение. Отпущу, как только научу всему, чему могу.
Седрик посмотрел на Лаураса, самого юного среди его гвардии, и кивнул. И просветлел лицом Мастер. А огненную искорку подхватило ветром и снова понесло куда-то сквозь время, останавливая на мгновения и опять увлекая вперед.
Вот дворец Истаила; Ангелина мгновенно узнала его. Тлели в золотой курительнице благовония, и потрескивали искрами, сгорая, драгоценные масла. А вокруг были покои Владыки, хорошо знакомые ей. Неподалеку от курительницы, в просторном холле, Нории учил Седрика играть в шахматы, и повзрослевший сын Рудлога старался не горячиться, продумывать ловушки, выдерживать характер.
Как все привычно. Даже шахматный столик стоит на том же месте, где она видела его в последний раз. Где играли они с Нории.
Тут же и Энтери: расположился на софе, наблюдая за игрой. Мужчины пили вино и разговаривали. И тон разговора был шутливый и дружеский.
Ваши женщины, конечно, хороши, жарко и со знанием дела говорил Седрик, но, простите меня, друзья, очень уж своевольны и свободны. Я люблю наших дев, теплых и мягких, мужчинам не перечащих; мять такую одно удовольствие.
Все мужчины любят тихих, рокочуще согласился Нории, поэтому у нас многие остаются неженатыми до конца дней своих. Одно дело брачный полет, другое жить вместе.
И ты не собираешься брать жену? удивился Седрик.
У меня полсотни нани-шар, друг, ответил Нории с улыбкой, и искорка сердито затрещала, заполыхала в ароматном табаке, нежных как пух, так зачем мне приводить в дом колючку?
Мужчины захохотали, и огненная искорка беззвучно смеялась вместе с ними.
Дальше была Тафия. Самый большой на Туре город, бело-лазурный, как все драконьи города, заполненный народом. Несла мимо белых стен свои воды широкая река Неру, и порт ее был полон огромных кораблей, торговцев и моряков. Стоял посреди Города-на-реке величественный дворец Владыки, а неподалеку, на холме, возвышался старейший университет в мире.
Ани видела мгновения из жизни далекого предка, вспыхивающие перед ней картинками и обрывками разговоров, но нигде не задерживалась, не останавливалась река времени несла ее к ответу на заданный вопрос.
Седрик провел в Тафии год после поездки по Пескам, проживая в роскошном доме недалеко от дворца Владыки. Был он принят и там как дорогой гость, и Владыка Теонии с супругой, невероятно красивой Огни, и с их детьми подростками на несколько лет младше самого Седрика часто приглашали его разделить с ними обед или ужин. Прилетали навестить друга Нории с Энтери, и славные у них были пирушки, да и Седрик то и дело наведывался в Истаил. Писал отцу подробные отчеты о том, что да как здесь устроено, и не без ревности признавал, что Пески и богаче, чем Рудлог, и люди здесь живут лучше, и маги сильнее, и даже чудо-университет, собирающий под своими сводами научных людей со всей Туры, вряд ли получится повторить в Иоаннесбурге. Видно было, что драконы понимают свою силу и именно поэтому так радушны: кто решит ссориться с богатым и крепким соседом?
Прощался королевский сын с драконьей страной нехотя. Но за Милокардерами ждали наследника престола его страна и отец, и нужно было возвращаться.
Увозил он с собой не только знания о Песках и богатые дары. Накануне отъезда последний раз обедал Седрик у Владыки Тафии и с замиранием сердца смотрел на прекрасную Инити, младшую сестру Огни. Ему, молодому, яростному, непривычно тепло делалось от ее улыбок и лукавых зеленых глаз.
Сын Красного бога за два года в Песках сполна вкусил горячей любви свободолюбивых и гордых дракониц. Наблюдал он и брачные полеты: от гортанного рева поддавшихся инстинкту драконов ему самому хотелось обернуться и полететь вместе с ними, вслед за ускользающими крылатыми девами. Но только одной он готов был простить и свободу, и высокомерие, ибо хотел видеть ее своею женой в своей стране. Седрик писал отцу просьбы посвататься к Инити, объясняя это государственной необходимостью: будет крепче союз между двумя странами, будет сильнее и сам Рудлог. Никто из правителей Туры не имел еще в супругах дочь Белого и Синей, и кто, как не он, Седрик, достоин и достаточно силен, чтобы стать первым?
Оставила искорка предка, потянуло ее сквозь мутную пелену времен и снова выбросило в родном дворце. Горели факелы и свечи, и множество людей сидели за широкими столами, кричали здравицы, и текла рекой хмельная брага. То король Рудлога, Вельгин-Иоанн, встречал сына своего, Седрика, наконец-то вернувшегося домой. Пьян был король и радостен, а в глазах молодого наследника стыла трезвая тоска, и холод шел от него, выбивая облачка пара из ртов близсидящих людей. Схватил он золотую чашу с вином, выпил, заскрипел зубами, сминая драгоценный металл, и потекло расплавленное золото меж его пальцев.
Значит, не хорош я им! рявкнул он наконец. Отказали! Чем же я не хорош? Разве не честь для любой женщины стать моей женой?