Я отступил назад, судя по шорохам, партизан было много. Не было никакой необходимости рисковать, можно снаружи спалить все здание. Но я опоздал, к моим ногам прилетела и тут же разорвалась граната, я потерялся в поднятой взрывом пыли.
Начал стрелять наугад, ориентируясь на крики. Слышал многочисленное царапанье пуль о корсет. Кажется, бросили еще и дымовую шашку, чтобы лишить меня зрения и возможности спасения, ни черта было не видно.
Бей его, бей!
Умри, мразь! За наших мужей, детей и родителей! Техасская гнида!
Стреляйте точнее!
Сердце слева, Лора, слева!
На нем броня! кто-то закричал визгливо, женщина.
В голову цельтесь, в голову! Эти слова совпали с ударом в лицо. Защитное стекло треснуло, я окончательно ослеп, заблудился в лабиринте развалин.
Назад! Отступить! надрывался бестолковый оператор, в начавшемся сражении слово «назад» не совпадало с понятием «выход». Я исступленно метался, как запертый в клетке зверь, спиной натыкаясь на стены и хаотично стреляя по сторонам, левой рукой защищая лицо от шальных и направленных пуль.
Ответные выстрелы не причиняли вреда, но раздражали изрядно. Я рычал, наступал и искал партизан, радуясь каждому предсмертному крику. Еще один мощный удар по лицу, и пластик разлетелся, проясняя картину: несколько женщин, прячась за полуразрушенными самодельными баррикадами, вели огонь. Я пошел на них, поднимая автомат, и был встречен градом пуль, бивших в грудь и мажущих мимо, все более редких по мере того, как патроны у противника заканчивались. Две пули-убийцы обожгли бровь и щеку, но не смогли проникнуть сквозь металлический барьер, мне повезло, что попали в искусственную часть черепа. Горячая кровь залепила глаз, потекла по подбородку, но кожей шеи я ее уже не чувствовал. Заревел от ожога, нажал на курок, а затем вздрогнул, чуть не выронив оружие.
Лицо. Одно в толпе, измазанное грязью и копотью, но знакомое. В воспоминаниях пустота, но сердце вдруг болезненно заныло, словно в него по рукоятку вогнали ржавый нож. Палец дрожал на курке, но голос из груди уже вопил во всю глотку: не делать того, зачем пришелне убивать. Он был столь громким, что на время перекрыл приказы командира. Я по-прежнему не помнил своего прошлого, но знал его из рассказов Джона, видел на бережно хранимой фотографии. И особенно отчетливо представлял после нашего последнего разговора с другом
На фронт? Уже завтра? с очевидной грустью, сжимая напряженный кулак, спросил Джон накануне. Это было через десять дней после того, как я впервые встал на ноги. Некогда было отлеживаться по больницам, я нужен был в строю.
Отомщу оркам! прорычал я, ударяя стальной рукой по поверхности стола, за который мы присели. Пластиковая прозрачная поверхность издала тонкий стон от удара, но, к счастью, не треснула. Отомщу гнидам! За Эмили!
Да даотвел Лев взгляд, нервно вычерчивая пальцем узоры на столешнице.
Ты одобряешь? потребовал я ответ, мне не понравилась его невнятная реакция. Разве Джон не патриот? Техасего родина. И моя тоже, хотя я и забыл детство.
Он поднял глаза, в них плескалась решительность, но какая-то неестественная.
Так держать, солдат! поднял он вверх кулак, как делали все техасцы. Ты нужен стране! Победа будет за нами!
Я удовлетворился его слабой поддержкой, широко улыбнулся:
Покажем оркской мрази, как нужно воевать!
Ты прости меня, Тони, сказал он вдруг очень тихо, снова опуская взгляд, словно не мог выдержать моего воинственного патриотизма. Прости за все, друг.
Ну что ты, успокоил я его, думая, что он переживает за мои потерянные конечности, за то, что не смог уберечь от травмы. Ты же меня спас от смерти.
Да, да, снова повторил он, так словно сам в это не верил. Кусанул губу, покачал головой. Вновь напряженно сжал кулак, так что хрящи побелели. А затем нерешительно вынул из нагрудного кармана фотографию и протянул через стол:Это было в твоей военной форме, когда мы тебя обнаружили. Я сохранил. Это против правил, но я не смог Не думал, что отдам, но кажется, это тебе нужно.
Я уставился на незнакомое лицо девушки, держащей маленького ребенка. Не узнал, но догадался мгновенно. Голос задрожал:
Эмили?
Джон кивнул.
А это кто? я разглядывал ребенка, внутри начал подниматься гневони убили не только девушку, но и дитя.
Друг пожал плечами: он не знал. Я мог только предполагать, что этот новорожденныймой сын. Или дочь. На обратной стороне не было никаких надписей.
Вот звери! прорычал я, разрываемый ненавистью к убийцам. Твари, ничтожества! Женщин и детей за что?!
Джон вздрогнул от яростного всплеска моих эмоций. Его лицо застыло в болезненной гримасе.
Это война, Айрон, тихо ответил он, его голос почудился мне смутно виноватым. Или они нас, или мы их. Побеждает сильнейший.
Вот именно, подхватил я его слова, убирая фото в нагрудный карман моей защитной формы. Это фото отныне будет моим личным талисманом, я пронесу его через всю войну. И я отомщу за смерть Эмили и ребенка, клянусь тебе! Клянусь!
И вот теперь я столкнулся с тем, чего абсолютно не ожидал: зеленые глаза, как будто выходцы из прошлогонавсегда, я думал, утерянного, смотрели на меня с выражением безграничного шока, красивые губы приоткрылись в беззвучном крике. В руках маленький пистолетсмехотворная защита, учитывая сложившиеся обстоятельства.
Я застыл недвижимо, боясь вдохнуть. Словно пошатнулась земная ось, и я переместился во времени, оказавшись там, где не могу бытьне в Индианаполисе, а в Ричмонде, не в две тысячи пятьсот семьдесят первом году, а на два года раньше Одна лишь мысль кружилась в голове, помимо навязчиво повторяемой трели оператора: Эми жива!!!
Стреляй, стреляй! орали вокруг, но девушка медлила. В её глазахужас узнавания. Полные губы в шоке шептали:
Тони?.. и повторяли уже уверенней:Тони!
Эмили? автомат вывалился из рук, повис на ремне и с грохотом ударился о броню.
Внимание! Критическая ситуация! верещал голос в послушном мозгу. Немедленно уходите оттуда! Любые контакты с местным населением запрещены! Помните: даже женщины и дети могут быть врагами. Уничтожьте всех или уходите!
Я воспротивился приказу поднять автомат, делая это сознательно. Делая это впервые. Единственное, о чем мог сейчас думать: Эмили жива. Но, черт возьми, почему она на стороне врага?!
Эмили?! выпалил я, испытывая всевозрастающую злость. Почему ты стреляешь в меня?!
Ее лицо побелело от ответного гнева.
Адресую тот же вопрос тебе, Тони! Ты пришел забрать мою жизнь. Ты предлагаешь мне умереть, не защищаясь?
Сжав кулаки, ненавидя, я показал на партизан пальцем:
Почему ты за них? Почему предала страну?
Я?! возмутилась она яростно, вновь прицелилась мне в лицо, хотя, очевидно, нажимать на курок не хотела и не собиралась. Слёзы наполнили ее красивые усталые глаза, голос был соткан из отчаяния:Это ты, Тони! Ты предал меня! Ушел защищать, а сам убиваешь
Я, оторопев от ее слов, молчал. Партизаны притихли, проникшись горем девушки и не мешая нашему странному диалогу. Да и стрелять им больше было нечем, патроны кончились, беззащитные мишени, реши я их перебить.
Позывной «Айрон», ответьте! Ответьте и выполняйте приказ! И только голос в моей голове надрывался, мешая сосредоточиться на словах Эми, понять, что произошло с моей жизнью. Осознать, в чем ошибся. Кому поверил. Что натворил по незнанию.
Разве это я пришла разрушить твой дом? заплакала Эмили. Посмотри вокруг, взгляни на себя, что с тобой стало! Ты предал страну, встал на чужую сторону! Я думала, ты умер. Потом сказали, ты попал в плен. Пугали, что вернешься чужим, убийцей, забудешь меня, как и другие предатели, не счесть, сколько их уже было. Но я не верила! Думала, ты не такой, писала письма, ждала, любила. И кто передо мной сейчас? Как ты мог перебежать на сторону Техаса, Тони?! Ее последний крик повис в прогорклом воздухе, эхом разошёлся меж стен, как похоронный звон колоколов.
Далёкие редкие автоматные очереди не нарушали гнетущую атмосферу, а напротив, подчёркивали ее жирной чертой: в городе шла полным ходом зачистка, стилфайтеры по плану уничтожали всех потенциальных врагов. Детей и женщин и я впервые отчетливо представил ужас своего положения, задумался над тем, кто я есть. Понимание пришло в одно мгновение, стоило взглянуть во влажные от горьких слез глаза. Все мертвые враги, я осознал, могли быть бывшими друзьями
Немедленно покиньте это место! истерично вопил оператор, приказывая двигаться назад. Ваше тело принадлежит нам! Подчиняйтесь! Я снова и снова противился принуждению, хотя это было нелегко: будто борешься сам с собой, с собственными сильными желаниями и мышечными сокращениями. Это как держать ладонь над огнем: инстинкт требует отдёрнуть руку, но, превозмогая боль, усилием воли можно продолжать пытать себя. Трудно, но реально.
Убей его, Эмили, требовала одна из партизанок, женщина в нелепом головном уборе серебристого цвета и старой поношенной одежде. Она тихо плакала, держа на коленях голову умирающей от ран девочки, лет шестнадцати или даже меньше
Меня затошнило от этой картиныот самого себя, от той добровольной слепоты, в которой я жил целый год, жил и ненавидел, и уничтожал, и не скорбел над убитыми. С момента пробуждения я испытывал лишь благодарность за своё спасение, не задумываясь над тем, почему память пуста. Теперь я будто прозревал и непонятно было, почему этого не случилось раньше, как удалось зомбировать мое сознание настолько, что я ни разу даже не задумался, прав или неправ.
Сумбур в дырявой голове обретал ясность. События медленно выстраивались в ряд, проистекали одно из другого, давая невероятные ответы: вот я на поле боя, думая, что попал в плен; а вот в стенах родной больницы, рядом Джон, которого считаю другом. Вот Леон переживает за мою жизнь, помогает поправиться. Я верил всем его словам. И вот он уже виновато прячет глаза, просит прощения, не объясняя причин а я и не интересуюсь, в голову не приходит, что друг мог причинить мне какое-то зло.
Подняв руку к чудом уцелевшему шлему, я нажал обратную связь:
Оператор, необходима корректировка данных.
Слушаю вас, в голосе готовность содействовать, явное облегчение, что я ответил на многократный призыв.
Вы уверены, что Индианаполис нуждается в зачистке? Не может быть ошибки?
Абсолютно достоверная информация. Откуда сомнения, солдат?
Я неотрывно смотрел на Эмили, читая в ее глазах отчаянную надежду. Она не хотела верить, что я враг, не хотела стрелять. Не знаю, как я оказался на противоположной стороне, наверное, об этом стоило спросить Джона, не моргнув глазом назвавшегося моим другом. Кем он на самом деле был? лжецом? подлецом? волком в овечьей шкуре? Была ли моя память повреждена случайно? или я оказался в искусственно созданной новой реальности, благодаря которой стало возможно собрать армию таких, как я, предателей-солдат, забывших, кто они на самом деле? Не потому ли нам запрещали общаться между собой, делиться историями жизни и ранения? Чтобы мы не смогли случайно раскрыть правду? И не потому ли «элитные техасские войска» оставались в тылу, на безопасном расстоянии управляя обманутыми местными солдатами, брошенными в братоубийственные бои против близких?
Расскажите обстоятельства моего пленения, твёрдо потребовал я у оператора, желая умереть на месте, но не смотреть в глаза Эмили; стыд поглощал, давил, проникал под кожу, в ноющее и кричащее от боли сердце. Я не искал оправданий: омерзительное чувство гадливости к самому себе, предательства распространилось внутри, тошнотворное ощущение обманутости. Как лоха развели. Не мог поверить, что целых девять месяцев убивал своих, преданный лучшим другом. Теперь его просьба о прощении открылась истинной стороной, обрела смысл
Долго не было ответа, будто на том конце не знали, что сказать. Затем молчание прервал голос нового операторане того, кто был со мной обычно:
Не слышу вас. Повторите. Не слышу вас.
Я повторил. Но, кажется, мой вопрос был слишком неудобным, чтобы удостоить его ответом.
Внимание: потеряна связь с бойцом номер два-два-восемь-пять-четыре, позывной «Айрон». Срочно всем солдатам: найти и обезвредить. Есть основания подозревать его в измене, вероятность дезертирства: девяносто два процента. Внимание
Я с омерзением зашипел и отступил на шаг, споткнулся, испытывая сильнейшее потрясение. Медленно поднял руку и включил звук на максимум, чтобы Эмили и остальные слышали каждое слово. Глаза женщин округлились, а Эмили, поднявшись на нетвёрдых ногах, сделала шаг вперед, обходя баррикаду. Так близко я боялся того, что она меня коснется. Я много месяцев прожил в убеждении, что мщу за ее смерть, а оказалось, что по трупам шёл навстречу и мог даже не заметить, как она попадет под мой «каток». Столько зла совершил, что не было никакого смысла продолжать жить дальше только умереть. Я мог сдержать обещаниепогибнуть, защищая.
Прости, прошептал я Эмили, глядя сверху вниз и чувствуя то, что давным-давно уже не чувствовалобжигающие слёзы и тошнотворный ком стыда в горле. Адресовал слова и другим обречённым:Простите
Снял миномет с плеча, повернулся спиной к горстке несчастных женщин, лицом к проему окна, сквозь которыйя в этом не сомневался, вскоре ворвутся каратели.
Отставить, солдат! немедленно отозвался разозлённый оператор, «вдруг» без помех услышавший меня. Выполняйте приказ. В противном случае вас ждет принудительное уничтожение. Выбор за вами: хотите житьвозвращайтесь назад. Здание зачистят другие солдаты.
Да пошёл ты, устало сплюнул я, в последний раз используя обратную связь: пусть знают, так просто я теперь не сдамся. Я отлично стрелялположу не менее десятка стилфайтеров, прежде чем меня прикончат. А может, и больше.
Внимание всем бойцам: отмена операции. Отмена операции. Уходите из района на безопасное расстояние.
Противно пискнул в мозгу сигнал, ритмично, словно второе сердце, отсчитывая секунды в порядке убывания
Отступить. Включён режим самоуничтожения.
Я зарычал, впадая в бешенство, что мне не позволят даже такой малости, как самозащита, не дадут кровью искупить свое предательство. Просто ликвидируют, как пришедшую в негодность машину.
будет приведён в исполнение через сто восемьдесят секунд. Две минуты пятьдесят девять, две минуты пятьдесят восемь
Рядом заплакала Эмили, дёргая меня за рукав. Я ощущал рывки, но не чувствовал прикосновения пальцев.
Тонибормотала она с болью. Тони
Эми, уходи. Я не мог смотреть ей в глаза, не хотел видеть осуждение. Забудь меня. Попробуйте прорваться или спрятаться. Здесь небезопасно. Уходите!
Нетее голос дрожал. Я только нашла тебя не могу вот так расстаться.
Слишком поздно. Я испытывал обречённость и стыд, и хотел понести наказание за все отнятые жизни. Я уже не тот, что был раньше.
Не бросай меня сноварыдала девушка, которую я так и не вспомнил, лишь узнал благодаря фотографии, неохотно отданной другом-лицемером, да почувствовал сердцем плачущим, кричащим, истекающим кровью сердцем, оставшимся единственной живой точкой внутри моего искусственного тела.
Наверное, Джон посчитал, что опасности давно нет, раз Эмили мертва. «Я был там», с ненавистью вспомнил я его слова, он точно знал, что никого не оставили в живых. Он был в Ричмонде, видел уничтоженных жителей и после этого спокойно мог смотреть в мои глаза, лживо рассказывая, будто бы я родился в Техасе
Женщины гудели, обсуждая, чем я мог бы реально помочь. В основном сходились на том, что необходимо доставить меня невредимым в штабной центр, чтобы обороняющиеся узнали, наконец, с чем имеют дело. Да только не понимали, что город в плотном кольце: никому из нас не выбраться.
Уходите все! заорал я, до них никак не доходило, что через две минуты они погибнут, если все еще останутся рядом со мной.
Две минуты ноль пять, две минуты ноль четыретаймер безжалостно и равнодушно отсчитывал секунды моей жизни.
Они его убивают! закричала Эмили так яростно, что даже меня поразила. Я обернулся.
Одна минута пятьдесят четыре, одна минута пятьдесят три все ближе конец. Страшно умирать, но еще тяжелеежить в образе убийцы. Одна минута сорок девять
Ведите его в подвал! нашлась женщина с нелепым головным уборомприсмотревшись, я понял, что это многослойная фольга, облепленная вокруг котелка наподобие шлема. Там нет радиосигнала, связь должна прерваться.
Тони, пожалуйста! умоляла Эмили, чувствуя мое сопротивление. Если правда хочешь помочь, пойдем со мной, живой ты принесешь больше пользы.