Мелкая, ты плачешь? Данька видит мои слёзы. Вот чёрт! Выносит меня из воды, собирает влагу с моих щёк губами, сцеловывая каждую слезинку. Что-то болит?
Отрицательно мотаю головой. Монстр сегодня решил быть чутким и обходительным? Но ведь он по-прежнему остаётся монстром, не так ли? Имею ли я право прощать ему всё, что он натворил и ещё натворит? Смогу ли я после этого уважать саму себя?
Заворачивает в плед, несёт к пещере. Укладывает в ванну, и зелёные лучи, словно приветствуя, радостно вспыхивают.
Что у нас сегодня на ужин? Молибден открывает один из принесённых с собой магически-изобретённых горшочков. По пещере разносится приятный овощной дух. Тебе уже можно варёные овощи. Здорово, правда?
Подходит, помогает мне сесть. Открывает горшок с жёлто-оранжевым содержимым.
Наверное, это вкусно. Гораздо вкуснее недоваренной капусты, которой нас пичкали в детском доме, белобрысый гад улыбается, поднося к моим губам ложку. И от этой улыбки всё во мне переворачивается, сердце делает кульбит, бабочки в животе из бархатных становятся огненными.
На какое-то время воцаряется тишина. Он кормит, я покорно глотаю.
Ненавидишь меня? наконец спрашивает он, отложив ложку. Та со звоном падает на каменный пол. Да, может я и не самый лучший человек, Мелкая, не самый благородный, не самый добрый. Но ведь и во мне есть что-то хорошее. Так прими это хорошее, возьми то, что я готов тебе отдать.
Разглядываю его лицо, красивое, волевое, печальное. Голос мягкий, и как же хочется окунуться в него, нежится в нём, растворяться в каждой ноте, вибрировать в унисон.
Ты можешь молчать, можешь ненавидеть меня, обвинять, проклинать, но всё это не отменит моей любви к тебе, Мелкая. Я с самого детства мечтал быть рядом с тобой, всегда, каждую минуту. И я буду с тобой, хочешь ты этого или нет.
Уходит, забрав с собой пустой горшок. Смотрю ему в спину, раздираемая желанием окликнуть, прильнуть к горячей груди, к тому месту, где мощными толчками гулко бьётся сердце.
Стучат о каменный пол капли воды, на потолке дрожат зелёные блики. Я, то открываю, то закрываю глаза и всё думаю, думаю. Да, он выдрал меня из привычной жизни, выдрал с мясом, но разве мне плохо здесь, на Корхебели? И разве я, все эти годы разлуки не вспоминала Даньку Молибдена? Не мечтала хоть когда-нибудь встретиться с ним или хотя бы получить от него коротенькую весточку? Меня никто и никогда не целовал, никто не признавался в любви, не предлагал совместного будущего. Мужчины просто не замечали меня, я была для них чем-то сереньким, убогим, не женщина, а так, недоразумение. Так было в школе, так было в училище, так было на работе. Обо мне даже в праздник всех женщин как-то забыли. Все дамы удостоились символических подарочков, а я нет. Да, потом, разумеется, передо мной извинились, вручили какое-то полотенце и кусок мыло, однако, в душе всё равно остался гадкий, горький, словно прогорклое масло, осадок. Я смирилась, решила жить жизнью сестры, стать её тенью, опорой, ангелом хранителем. Но, как оказалось, её это только тяготило. А Молибдену я нужна, и он мне тоже нужен. А подвал? Да чёрт с ним! В конце концов Данька не даст мне оступиться, нужно просто довериться ему. Так готова ли я впустить в своё сердце нового Молибдена, уже не мальчишку, а мужчину? Готова ли я принять жизнь на Корхебели? Однозначно да!
На следующее утро он приходит голый по пояс, мокрый, растрёпанный, с блестящими каплями воды на загорелых плечах, свёрнутая жгутом белая рубашка болтается на шее.
Купался в море, заявляет он, натужно улыбаясь, уже готовый к моему молчанию. Сегодня слегка штормит.
Где я нахожусь? спрашиваю, а в пальцах возникает зуд, настолько сильно мне хочется дотронуться до кубиков на его животе.
В сердце острова, Данила усаживается на бортик соседнего корыта, раскрывает книгу, с деловитостью принимается перелистывать страницы. Чувствую его радость, облегчение от окончания моего молчаливого бунта. В этом месте происходит привязка к Корхебелю. Маг становится неотъемлемой частью острова, а тот, в свою очередь, питает мага своей силой, хранит от болезней, дарит долголетие, увеличивает магический потенциал. Это должно было произойти с тобой после сдачи экзамена. Вашу группу проводили бы сюда под торжественную музыку и аплодисменты, сказав много всяких напутственных пафосных слов. Но тебе пришлось совершить ритуал раньше остальных.
Путь на материк для меня закрыт навсегда. И никто даже не поинтересовался, хочу ли я такой судьбы, нужна ли мне эта привязка. Ты просто всё решил за меня, притащил, швырнул в это корыто. Ну да, правильно, что с мусором церемониться? обречённо шепчу, а перед внутренним взором возникает лицо сестры, бледное, заплаканное, растерянное. Лицо, запомнившееся мне в день ареста матери.
Никто в тот день не кричал, не тянул руки друг к другу, не молил инквизиторов. Трое человек в чёрных плащах вошли в наш двор, один из них зачитал протокол и велел матери собираться. Бабка что-то беззвучно шамкала губами, отец продолжал рубить дрова, так, словно ничего не происходило, и во дворе не стояли трое чужаков, мы же с сестрой молча плакали, глядя на выпрямленную спину матери и потёртую, видавшую виды коричневую сумку на её плече.
Ты была похожа на кусок сырого мяса, разодранная в клочья, окровавленная. Привязка к островуединственное, что могло тебя спасти, Мелкая.
Отбрасывает книгу, и она со шлепком падает на сырые камни пещеры. Взгляд цепляется за название, крупно краснеющее на обложке «Толкование сновидений»
Куратор, одним прыжком, преодолевает расстояние между нами, садится рядом, обхватывает моё лицо горячими ладонями, сжимает, впивается в меня взглядом. Застываю, не зная, как реагировать, боясь дышать.
Мелкая, едва шевеля губами произносит он. Я же чувствую, что твоё тело принимает меня. Так не гони, не отталкивай. Иначе, вся моя жизнь потеряет смысл.
Его губы осторожно, мягко, касаются моих. И я понимаю, что больше не могу без него, что готова принять его любым. Ведь со мной он не такой, за мою жизнь он борется, оберегает и спасает меня. А все остальные? Плевать, на целый мир плевать, ибо мирэто он, Данила Молибден! Подаюсь ему навстречу, позволяю чужому языку проникнуть в мой рот и сплестись с моим языком. Поцелуй медленный, тягучий и сладкий, с лёгкой горчинкой, словно рябиновая настойка. Время замедляется, исчезают посторонние звуки и запахи. Нет больше ни зелёных бликов на мокрых камнях, ни капель, срывающихся сверху, ни книги, распластанной на полу возле корыта. Есть лишь штормящее море в распахнутых, глядящих в самую мою душу глазах, горячие, влажные губы, отдающее мятой дыхание и пальцы, гладящие щёки, шею, зарывающиеся в волосы. А ещё ноющая, сладкая, томительная боль во всём теле, завидующему коже лица и губам, так же жаждущем прикосновений.
Пока нельзя, ритуал ещё не завершён, Данила грустно улыбается, в последний раз проводит ладонью по моим волосам и отстраняется. Поднимает книгу, садится на бортик соседней ванны.
Не будем терять время, и начнём занятия. Ты слишком много пропустила, и нужно нагонять.
В груди, колючим ежом ворочается обида. Ну, как он может думать об учёбе, когда я вся пылаю от желания коснуться его? Пытаюсь испепелить вредного препода взглядом, но тот, словно не замечает этого, листает учебник, что-то в нём выискивая.
Давай повторим пройденный материал. О чём свидетельствует преобладание определённого цвета в сновидении?
Любой цвет указывает на перегруженность или болезнь определённого внутреннего органа. Если в сновидении преобладают красные цвета и их оттенки, то можно говорить о заболевании сердца, если зелёныео болезни органов дыхания, а жёлтыестрадает желудочно-кишечный тракт.
Отлично, Молибден одобрительно кивает. Второй вопрос: « На что указывает нагота или появление в неподобающей одежде в сновидении?»
Боже! Как же хорошо даже просто так сидеть с ним рядом! Просто чувствовать его близость, слышать голос, говорить что-то в ответ. Знать, что я ему дорога так же, как и он мне, и не в мечтах, ни в сновидениях, а наяву, в реальной жизни.
Сон, в котором спящий видит себя голым говорит о его неудовлетворённости положением в обществе, о неуверенности в своих силах и низкой самооценке.
А ведь ещё там, на материке, мне часто снились подобные сны. То я появлялась на педсовете в грязных вонючих лохмотьях, то приходила в гости к Полькиным друзьям в костюме Евы. Эти сны оставляли после себя неприятный осадок, заставляя мучиться неясной тревогой несколько дней подряд.
Погасли, будничным тоном произносит Данила, и я с начала не понимаю, о чём он говорит. Хорош валяться, Мелкая! Поздравляю, ты стала частью острова, пусть и без торжественных клятв и не по своей воле.
Вылезаю из каменного корыта, встаю босыми ступнями на влажный пол пещеры, поджимаю пальцы, застываю в удивлении. Затем делаю шаг, ещё один и ещё. Ни хромоты, ни привычной ноющей боли. Я иду ровно, как ходила когда-то, до дурацкой ссоры с деревенскими детишками.
Здорово? спрашивает Молибден, подходя сзади, набрасывая мне на плечи свою рубашку. Только ради этого стоит остаться на острове, ты согласна?
Ещё бы! Чёрт побери! Да сколько я натерпелась по вине своей хромоты. Сколько насмешек, презрительных взглядов, снисходительных вздохов, ограничений как в труде, так и в развлечениях. Понять мою радость сможет только тот, кто пережил всё это. Для кого гололедица на дорогах не просто неудобство, а настоящее испытание, кто стоял у стены, когда все танцевали в свете празднично-сверкающих огней, кто не имел возможности надеть короткие шорты или юбочку, кто краснел на уроках физкультуры, кто был лишён походов, езды на велосипеде. Для кого, подняться на третий этаж своего дома не обыденное дело, а настоящий подвиг.
Согласна, отвечаю сквозь слёзы, быстро оборачиваюсь к своему Крокодилу, утыкаясь носом в голый, пахнущей морем, торс. И ради тебя.
Данила смеётся, одной рукой вжимает меня в себя, другой, что-то рисует в воздухе. Пространство вокруг нас потрескивает, как от статики, в темноте пещеры вспыхивает розовое кольцо, и мы одновременно шагаем в открывшийся портал.
Глава 22
Ночь дышит душной фруктовой сладостью, горечью морской соли и терпкостью эвкалипта. В распахнутое окно, сквозь тёмные прорехи яблоневых и абрикосовых крон, втекает жидкое серебро луны. Я в крепком, горячем кольце мужских рук, слабая, покорная и безоговорочно, абсолютно счастливая. Кто сказал, что в первый раз всегда больно? Ничего подобного! Было наслаждение, неудержимое желание раствориться, расплавиться в теле любимого человека, были слёзы, вызванные невероятной, сводящей с ума нежности, а вот боли не было. Ни боли, ни страха, ни сомнений. Неужели так бывает? Неужели я в одной постели с куратором Молибденом, Данилой, моим детдомовским дружком Крокодилом? Плыву в мягких облаках истомы, тону в живом тепле родных рук, смотрю на совершенный, самый дорогой на свете профиль, облитый сиянием луны. Провожу пальцами по надбровным дугам, скуле, обвожу контур губ. Данила прикусывает меня за палец, и я шутливо хнычу:
Крокодил пупырчатый! Откусишь.
Данька рычит и принимается покусывать кончики пальцев рук, ладони, затем, хватает левую ногу, кусая пальцы ног. Визжу, стараясь отползти, как можно дальше. Но куда там? Молибден держит крепко, так что мне остаётся лишь одноизвиваться и хохотать.
Успокаиваемся мы резко, как-то вдруг. Застываем в объятиях друг друга, и каждый думает о чём-то своём. Ловлю себя на том, что вовсе не удивлена тому, что сейчас лежу в одной кровати с куратором, словно так и должно было случиться, словно иначе и быть не может. А ведь никого другого рядом с собой я никогда не видела. И пусть для всех он строгий куратор Молибден, для меня он всё тот же солнечный Данилка, мой Данька- хулиган.
Время становится густым и вязким, и кажется, что в мире больше ничего не осталось, кроме этой южной ночи, комнаты, качающихся за окном деревьев, лунного света и нас двоих.
Какими способностями нужно обладать, чтобы остаться на кафедре? спрашиваю, рисуя зигзаги и линии на обнажённой мужской груди.
Необходимо быть архимагом. одинаково хорошо владеть как материальной, так и нематериальной видами магии. Уметь открывать пространственные порталы и, хотя бы в общих чертах предсказывать будущее, Данила ловит мою руку, целует в центр ладони. Плюс ко всему, стараться казаться идеальным студентом. Другими словами, лизать задницыльстить, угождать, быть полезным в нужное время и в нужном месте. Кстати, это тоже особый талант, не каждый на такое способен.
И ты лизал задницы? Тыхулиган авантюрист, такой гордый и независимый? спрашиваю, а в памяти всплывают слова Анатолия:» Кто-то лижет и входит во вкус, а кто-то лижет, а потом моет язык с мылом. Главное, знать, ради какой цели ты это делаешь и быть уверенным, что эта цель стоит того».
Всё ради тебя, моё сокровище, на губах улыбка, но в глазах мелькает какая-то тревога. Мелькает, и пропадает, словно её и не было вовсе.
А предскажи что-нибудь мне, хотя бы размыто? прошу и замираю в ожидании.
Данила смеётся, наваливается на меня сверху, закрывая, льющийся из окна лунный свет, сжимает с такой силой, что трудно дышать.
Твоё будущее рядом с одним очень сильным магом, преподавателем в академии. Он будет тебя оберегать, заботится о тебе, и никуда не отпустит. Теперь ты в полной его власти.
Он покрывает моё лицо, шею и грудь поцелуями, и я чувствую, как в низу живота вновь распускается огненный цветок желания.
Это не предсказание, смеюсь и сжимаю в ответ крепкую, массивную шею.
Ты права, губы Молибдена спускаются ниже, рёбра, живот, лонный бугорок. Это неоспоримый факт.
И снова я в сладком плену его одурманивающей нежности, плавлюсь, растворяюсь, снова двигаемся в одном ритме, и снова одно дыхание и одно сердцебиение на двоих.
Просыпаюсь от яркого потока света, втекающего в распахнутое окно. С наслаждением потягиваюсь, блуждаю взглядом по комнате, которую в пылу страсти, так и не успела разглядеть. Светло-зелёные стены, огромная кровать, таких же размеров шкаф, комод, занавески, на два тона темнее стен, и картина, великолепно гармонирующая со скромным убранством комнатыяблоневая ветка, облитая золотистым светом зари. Похоже, куратор Молибден фанат зелёного. Почему-то этот факт вызывает невольную улыбку. Однако, стоит вспомнить прошедшую ночь, щёки вспыхивают жаром. Чёрт! Стыдоба-то какая! Да, он ничего не сказал, не выказал удивления, но думать-то ему никто не запрещал? Какие выводы он сделал, поняв, что я девственница? И это в двадцать три года? Не счёл ли синим чулком, дурой, берегущей себя для мифического того самого, который увидит в толпе и влюбится без остатка? Не показалась ли я ему слишком вялой, безынициативной? Не отпугнула ли его моя неопытность?
Утро за окном чирикает, шелестит и благоухает. Запах цветов и солнца смешивается с дразнящим ароматом кофе. Звенят чашки, и совсем тихо, словно таясь, беседуют двоемужчина и женщина, Молибден и Милевская. Твою ж мать! Ей-то что здесь понадобилось?
Встаю, чувствуя прохладу деревянных половиц под ногами, подхожу к окну, слегка отодвигаю тюль, опускаю взгляд в сторону говорящих.
Небольшая беседка, обвитая лозами винограда, окружена фруктовыми деревьями, тут и там разбросаны клумбы с пестреющими мелкими цветочками. Клумбы весьма аккуратны, скорее всего подвергаются ежедневной прополке, газон подстрижен. Вряд ли Данила вручную ухаживает за своим садом, наверняка использует магию. К чему архимагам рученьки в земле пачкать?
Натабелла сидит прямо, словно к её спине привязали палку, пальцы рассеяно гладят край белоснежной чашки, губы сжаты в тонкую, недовольную полоску.
Кольнуло неприятным предчувствием. Она явилась не случайно, да и, как не крути, у них с Молибденом роман. Что я знаю о их отношениях? Поссорились они или расстались окончательно? Любят ли они друг друга, или просто проводят вместе время? Ну и дура же я! Неужели не могла всё заранее выяснить, расставить точки, подложить соломку на случай болезненного падения? Нет! Расползлась, расквасилась, вывернулась на распашку, сомлев от нескольких поцелуев, как какая-то шалава?
Глупо! резко швыряет Натабелла, словно огненный снаряд на уроке боевой магии. Ладно, откинем тот факт, что она страшненькая и без слёз на неё не взглянешь, как говорится, любовь зла Но её потенциал! Вообще удивляюсь, как инквизиторы её смогли вычислить с такими-то жалкими показателями. Наверняка, девочку кто-то сдал.
В каждом слове физручки, в каждой ноте её спокойного голоса звучит снисхождение и призрение, от чего становится обидно, и почему-то стыдно за себя, свою непривлекательную внешность. Ох, лучше бы она скандалила, била посуду и пинала мебель! Да, я такая, Натабелла права, и сейчас Данька рассмеётся, и скажет, что просто хотел утешить девочку, которая, оказывается, ещё и с мужчиной никогда не была, что не мудрено при её внешних данных и хромоте.