С опергруппой выезжал на место, составлял протокол задержания, конфисковывал имущество и переводил предприятия задержанных в ведомство Антикоррупционного Комитета. С теми, кто сопротивлялся, проводил доходчивые беседы, в конце которых убеждал их занять его сторону.
Все отмечали, что Петровича отличает твердость и верность убеждениям. Его словно было не согнуть. Им двигала какая-то неведомая незримая сила. Сам Петрович об этом никак не говорил, а просто делал свое дело.
С ним хорошо расплачивались за каждую операцию, но почти все деньги он отсылал жене, не слишком заботясь о том, что с ней происходит. Из некоторых доступных источников знал, что она жива и здороваи хорошо.
Жил в квартире Центра, выделяемой особо ценным кадрам. Из огромного количества техники и мебели использовал только кровать в углу и шкаф для вещей. И то: все чаще спал, просто кинув на пол одеяло, с удовольствием устраивая спину на жестком после очередного трудового дня.
Через полгода работы к нему пришел человек в костюмеодин из тех, с кем он обсуждал операции. Пришел ранним утром, когда Петрович еще завтракал, настраиваясь на будущий день.
Поздравляю. сказал человек в костюме. Вас требует к себе Президент России.
Ну заебись, че. не слишком удивился Петрович.
Прямо сейчас. Идемте.
Да он охуел. удивился Петрович. Действительно, было довольно необычно требовать человека к себе, не посчитавшись с его мнением и к тому же прямо посреди завтрака. Впрочем, Петрович не слишком расстроился, ведь на завтрак была обычная яичница, а ее можно было доесть и позже. Но все же он немного недоумевал. Че он бля, ваще?
Дело не требует отлагательств. Вам необходимо явиться к нему прямо сейчас. Идемте.
Ну ладно бля, че. согласился Петрович, дав понять, что идет одеваться.
Вначале Петрович ехал на машине. В аэропорт.
Потом Петрович летел на самолете. В Москву.
Потом Петрович опять ехал на машине, в секретный объезд московских пробок, прямиком к Кремлю.
Петровича со всеми почестями встретили, дали ряд инструкций и препроводили к длинному светлому коридору который был увешан картинами с Российскими царями и канделябрами. И указали на самую большую дверь в конце, обитую белым золотом. Пока Петрович шел, его шаги отзывались в мраморных стенах Кремля гулким эхом.
Подойдя к двери, Петрович хотел толкнуть резную ручку, но дверь открылась сама и металлический голос вежливо произнес: «Добро пожаловать, Петрович. Президент Вас ждет».
Ну заебись, че. на автомате ответил Петрович и вошел внутрь.
И погрузился в привычный полумрак своей квартиры, из которой ушел полгода назад.
Подбежал сонный Заусенец, потерся о его форменную штанину мордой. Удивленный Петрович на автомате наклонился и почесал его за ухом. Заусенец заурчал. А Петрович удивленно осматривал собственную квартиру, из которой ушел полгода назад.
Стоял стол, на нем чашка, наполовину полная чаем.
Та же люстра так же висела, обнаруживая все ту же перегоревшую лампочку, которую Петрович все ленился поменять.
Драные желтые обои на одной половине делали жесткий контраст новым фиолетовым, несколько рулонов которых лежали за мятым диваном. Жена затеяла ремонт.
Тот же шкаф с теми же книгами по правую и по левую сторону. В правой их было больше.
Храп жены, который доносился из спальни, дополнял картину.
За столом сидел человек в белом одеянии. Сидел и читал книгу. Захлопнув ее и отложив в сторону, он встал и включил торшер у стола. Торшер залил гостиную комнату привычным желтым светом и осветил этого человека.
Доброй ночи, Петрович. это был тот самый мужчина в костюме, который пришел на первое дело, когда брали завод Петровича. Который и принял Петровича в Антикоррупционный комитет.
Только сейчас костюм был ослепительно белыми он бы слепил, если бы на него падали лучи солнца. Но сейчас была ночь и костюм освещался лишь торшером Петровича, а потому он был просто очень белым. К груди были пристегнуты государственные награды, на боку висела церемониальная шпага.
Вы далеко забрались, Петрович и высоко поднялись. Я ценю это в людях и искренне считаю, что каждое стремление должно быть реализовано, особенно то, что идет на благо Родины. И самому человеку, разумеется. Ведь как частью блага Родины является благо человека, так и благо человека есть неотъемлемая задача нашей Страны. Что благо для человека, то благо и для остальных, и для Родины в том числе. Вы согласны?
Ну дык бля. оправился от первого удивления Петрович. Но прояснить ситуацию все же стоилоЧе за хуйня?
Позвольте представиться. ЯПрезидент. И я очень рад, наконец, познакомиться с вами вот тактак сказать, без масок и прелюдий! Вы и в первый раз произвели на меня превосходное впечатление, но сейчас можно не только насладиться беседой, но и поговорить предельно откровенно.
епта, ну давай. Только пизди внятно. согласно кивнул Петрович.
Начну сразу. Я впечатлен Вашей работой! За полгода вы вплотную подобрались к разрушению того, что я создавал долгие годыпочти всю основу механизма, позволяющего детально осваивать новые горизонты, воображаемые границы которых кропотливо возводились всеми моими недалекими предшественниками. Это еще никому не удавалось и поэтомуя подчеркнутолько поэтому Вы еще живы. Я искренне лелею надежду, что в будущем мы будем работать вместе.
Суть сказанного дошла до Петровича сразу, а вот среагировать на это он смог только через минуту размышленийочень уж неожиданной была ситуация.
Да ты охуел! в итоге возразил он Президенту. Россию спасать надо!
Так мы ее и спасаем. терпеливо ответил Президент. Как я уже говорил, благо России есть благо каждого его человека. И, заботясь о своем благе, я забочусь о благе России, а как же иначе? Он подошел на несколько шагов к Петровичу, заслонив свет торшера и погрузив свой костюм в мягкий полумрак. А то, что я обтекаю имеющиеся законытак это дело уровня мышления! Мое куда выше, чем все законы, которые были и будут написаны, а, значит, я и живу на куда более высоком уровне, чем любой, самый хитрый кодекс! А, следовательно, явыше кодексов!
Скажете, я зло? Так ведь я создал Антикоррупционный комитет, в котором Вы так успешно работаете уже полгода! Россию разваливает только разобщенное управлениекоторое мы устраняем успешно, как никогда ранее! Вы всего лишь только начали активно задевать и тех, которые находятся непосредственно под моей защитой, вписаны в мою систему управления, а следовательно и не представляют угрозы!
Вся власть должна быть в руках одной личности, и только тогда не будет ни коррупции, ни нарушений закона. Ведь ябуду Законом и я буду Властью. И я буду Родиной, о благе которой все так заботятся! И мое благо будет благом всех, и для всех настанет благо. Это плохо? Скажите, плохо? Неужели, я ошибся насчет Вас и вы мыслите не шире этих узколобых кретинов Президент вздохнул и отошел к окну.
Ну это же просто пиздец. возразил Петрович.
Нет, вы не правы, не правы. еще раз вздохнул Президент. Но я вижу, что вы непреклонны и вас не переубедить. Жаль, вместе мы бы творили великие дела. Ну хорошо
Он положил руку на эфес шпаги и развернулся к Петровичу. И только успел увидеть черное дуло пистолета, направленное ему в лоб.
Нахуй! решительно сказал Петрович и спустил курок.
На выстрел из спальни примчалась жена, в мятой ночнушке, с заспанными и заплаканными глазами.
Коротко что-то вскрикнув, она кинулась Петровичу на шею. Тот обнял ее, поцеловал и вместе с тем повнимательнее присмотрелся к пространству под окном. Но там никого не было. Президент был убит.
Облегченно вздохнув, Петрович взял жену на руки и понес в спальню, оставив пистолет на стуле.
На душе было спокойно.
Он спас Россию.
5. Семен, собака и Бетховен
В такт лаю собаки, Семен начал подергивать головой, а следом и плечами. Вскоре в пляс пустилось все тело, от макушки и до пят. Именно в таком состояниисловно набитое поролоном чучело подвесили и начали хаотично дергать за привязанные к конечностями ниточкиего и обнаружила жена, выйдя с кухни спросить, что Семен будет на ужин.
Ты чего? недоуменно спросила она, в два круглых удивленных глаза глядя на эти выкрутасы.
Не слышишь? торжественно произнес Семен. Музыка
Жена покрутила пальцем у виска и ушла обратно.
Лай тут же прекратился, так же внезапно, как и начался.
Семен остановился, замер посредине комнатыправая нога с тапком на носке согнута в колене, одна рука вытянута вверх, а второй он будто собирался открыть шкаф.
Сорвался с места и бросился к письменному столу, начал рыскать в ящиках в поисках нотной тетради, на ходу бормоча под нос: «Гав, потом гав-гав, затем пауза, трижды и еще раз Вверх, вниз, пауза и прямо посередине»
Примерно через час жена вышла из кухни и пошла в спальню. Окинула сонным взглядом мужа, разгоряченно черкающего пером по чуть желтоватой нотной бумаге, зевнула и спросила:
Семен, ты спать идешь?
Лиза! не отрываясь от строчек, прорычал Семен. Это определенно понравится Бетховену!
То, что ты не спишь в час ночи? еще раз зевнула жена. В полнолуние
Да! То есть, нет! То есть, иди спать! Я приду позже, если только муза не заставит мое сердце остановиться, а дыхание
Не дослушав про дыхание, жена ушла в спальню и прикрыла дверь. К странностям супруга она уже привыкла, устав бороться еще в первые два года жизни. Теперь просто уходила, оставляя этого чудака наедине с самим собой.
* * *
К утру на столе лежал десяток нотных листов. Примерно столько же валялось под ним, и около сотнипо всей комнате, от дивана и до подоконника. Парочка каким-то образом проникли в стеклянный потолочный светильник, свернувшись аккуратной трубочкой вокруг свечки.
И только один лежал в руках Семенапомятый, но от того не менее драгоценный. Семен смотрел на него с той теплотой и нежностью, какую обычно хранят для новорожденной дочери.
В честь полной луны, сверху его знаменовала подпись «Собачий полуночный гав-гав».
Ты все не спишь? вышла из спальни жена, потягиваясь и зевая.
Это определенно понравится Бетховену! одухотворенно сказал Семен, не отрывая взгляд от листка. Он сыграет, а я под это спляшу. Так и будет, определенно.
Понравится, понравится. кивнула Лиза, поставила табуретку к светильнику, достала мятые нотные листы, зажгла свечку. Не сидел бы в темнотеглазам вредно. А ты писарь в префектуре, куда ты без зрения?
Да ты все о префектуре, а я..! вскинул голову Семен.
А тыо Бетховене. примирительно закивала Лиза. Пойдем завтракать, я с вечера нам омлета напекла
* * *
А ты не забыл послать ему конверт?
Послал в тот же день!
А правильно указал адрес?
Лиза, ну что ты в самом деле..?
Только Семен хотел возразить более весомо, как вдруг бричка, в которой они с женой ехали к Большой Петербуржской Консерватории, подскочила особенно высоко, споткнувшись колесом о торчащую брусчатку в мостовой. Семен больно прикусил язык и до самого зала консерватории держался за щеку.
А в Консерватории в тот вечер выступал Бетховен! Тот самый, которому три месяца назад Семен послал конверт с пришедшей на ум сонатой. И от которого все три месяца горячо ждал хотя бы строчки Был бы рад и простому «Неплохо» лишь бы это написал великий Композитор!
Но тщетноответ так и не пришел.
Посмотри, дорогой, нам отсюда все будет очень хорошо видно! восторженно шептала Лиза, прикрываясь веером.
Будет. пробурчал Семен.
Места и впрямь оказались неплохиепочти в самом конце партера, зато на возвышениирояль был отлично виден. Значит, можно будет хорошо рассмотреть и Бетховена, не зря же Лиза предусмотрительно захватила сразу два театральных бинокля.
Зал постепенно заполнялся. Давно отзвенел второй звонок, и все ждали третьего.
Как назло, только колокольчик начал звон в третий разв глаз Семену тут же что-то попало! Пока он ожесточенно тер веко, чтобы выскоблить чертову пылинку, успел выступить организатор концерта, утихнуть зал
И только когда конферансье вышел на сцену, чтобы дать начало концерту, Семен наконец проморгался, выдохнул и взял бинокль.
Бетховен! Лунная соната! торжественно прогремело на весь зал.
Зазвучали первые ноты.
В ту же секунду все исчезло! Унеслись со свистом все зрители до единого, провалилась сцена и потолок улетел вверх, выше облаков, и даже Лиза растворилась. Во всем мире остался Семен, а впереди, но будто бы прямо перед ним, пианино и за ним Бетховен. Но вместо головы у Бетховена была собачья морда. И он не играла громко лаял. Заливисто, с надрывом, в точности повторял тот самый лай, который Семен три памятных месяца назад услышал в исполнении дворняги с улицы.
Это же моя мелодия пораженно прошептал Семен.
Сидящий перед ним гражданин повернулся и недовольно шикнул. Семен обнаружил, что мир вернулся на прежнее место и более тогоон сидит и с замиранием слушает нарастающий лай Бетховена. Этот лай звучит в точности, как придумал онСемен.
Тогда он перевел взгляд на недовольного мужчину и уже громко, отчетливо произнес:
Но это моя мелодия!
В этот раз шикающих оказалось куда больше.
Гнев, обуявший Семена, был настолько силен, что перерос в нестерпимое жжение в груди! А оно уже поползло по конечностям и отдалось в затылке! Не в силах более сдерживаться, он вскочил и начал прорываться прямо по партеру, по головам, по шатким спинкам кресел вперед, к сцене, спотыкаясь о лысины любителей музыки! Падая, сшибая зрителей, поднимаясь и упорно двигаясь дальше, ряд за рядом! Крича во весь голос:
Это моя мелодия и я буду под нее плясать! Буду! Буду!!!
Поднялся переполох и перерос в хаостот захватил весь зал, от партера до балконов.
Добравшись до сцены, Семен хотел вылезти наверх и добраться до ненавистного вора, как на него тут же налетели жандармы, скрутили и повели к выходу.
Моя мелодия! Моя! орал Семен, подогревая волнения и хохот.
Твоя, твоя, заткнись! прошипел один из жандармов, под восторженные вопли зрителей отвесил незадачливому музыканту пинка и вывел его из зала.
Посреди творящегося безумия лаял Бетховен, не утихая ни на секунду, и не думая прекращать прекрасную Сонату.
* * *
Лай так и не выветрился из головы Семена, пока его везли в жандармерию. И пока допрашивали, не добившись ровным счетом ничего.
Даже будучи запертым на ржавый замок, открывающий скрипучую дверь в предварительную камеру наедине с помятым пьяницей, он слышал этот лай.
Позже пришла Лиза. Тихим спокойным уставшим голосом говорила что-то про хулиганство, суд и возможные годы тюрьмы. Семен не слышал, а только гладил ее по голове, не чувствуя своих рук.
Лай исчез только ближе к вечеру, растворившись в храпе сокамерника. Семен ощутил пустоту внутри, на фоне которой особенно больно горела ненависть к Бетховену.
Негодяй! Вор! Как он посмел? И он еще смеет называться композитором?!
В голове Семена проносились одна картина за другой: вот он врывается к Бетховену домой, приставляет к его лбу пистолет и силой заставляет подписать бумагу, в которой черным по белому сказано, КТО автор Лунной Сонаты! Вот он лично играет Сонату на сцене Большого Петербуржского Театра, а Бетховен смиренно стоит рядом и переворачивает ему партитуру! Вот..! Вот Вот.
Вдруг его порожденные ненавистью грезы разрушило нечто прекрасное: Семен опять услышал музыку. Вначале не понял, откуда. Но, когда она стала громче и подобралась ближе к двери камеры, стало ясноэто звуки шагов из коридора. Но звуки удивительныеСемен уже сейчас мог с легкостью сделать из них неплохой этюд.
«Трам, парам. Вверх и вниз. И раз-два, раз» шептал он, мысленно раскладывая эти шаги на октавы, забыв обо всем и жалея лишь, что под рукой нет нотных листов.
А музыка становилась громче и громче, нарастала! Аккордом до мажор прозвучала дверь камеры!
И в нее вошел Бетховенвеликий Композитор, Мастер симфоний и сонат!
Старый, но не сгорбленный. С пышной седой шевелюрой и прямым, резким взглядом. Шагнул в камеру, отчеканил на каменном полу завершающие ноты! Указал на Семена, вопросительно посмотрел на жандарма, который семенил следом. Тот смущенно кивнул.
Ошарашенный Семен увидел, как по щеке Бетховена пробежала слеза. Опомниться не успел, как композитор заключил его в крепкие объятия.