Ко мне? пищу точь-в-точь как малахольная барышня, коими становятся девы всех возрастов и сословий, стоит на горизонте завидному холостяку показаться. А ведь уверена была, что сроду до писка такого не снизойду
К вам, к вам, кивает на манер заведённой игрушки. Достаёт из аккуратного портфеля несколько таких же аккуратных листов с красивыми вензелями да печатями и торжественно провозглашает: Радуйтесь, от покойной тётушки вам достался особняк в самой столице!
А ведь день не предвещал ничего необычного
* * *
Новость так новость! Всем новостям даст фору
Беседу мы-таки продолжили в избедядя Росм, как услышал радостное известие, так и потащил нас под крышу, совершенно не заботясь о том, успеваем ли мы за ним ноги переставлять, или ж нет.
Брукс, который Шмот, попытался было возмутиться, но разве ж его кто стал слушать? Правильно, никто!
Особняк в столице Это же это Да счастье это невероятное! Уж чего-чего, а такого подарка от судьбы я не ждала.
Нет у неё никакой тётки и никогда не было! пока я пребывала в мире, под названием «обухом по голове», дядя Росм и Шмот спорили. Основательно так, до хрипоты.
Как это нет, когда есть? У меня ведь и бумаги имеются, всё как полагается!
Но на положенное и имеющееся дядя Росм чихать хочет, о чём тут же дядечке в цилиндре и сообщает:
Долго ли умеючи эти ваши закорючки подделать!
Брукс надувается, как жаба, трясёт худыми кулаками:
Это на что это вы намекаете?!
А мы народ простой, мы намекать не приучены, мы прямо всё говорим! Как есть!
Вы Вы сдувается и пыхтит, как паровоз. Да зачем мне это?
Вопрос, не лишённый смысла, но разве ж дядю это останавливает?
А мне почём знать? Это вас спрашивать надобно!
Ну вы Вы вообще! Неужто думаете, что я за ради обмана тащился по кочкам да ухабам? Делать мне больше нечего!
Ага! Вот и призналисьделать вам нечего, потому и заманиваете сироток неразумных в столицу, чтобы
Тут видимо богатая фантазия дяди даёт сбой, и он озадаченно замолкает, явно не зная, для чего неразумные сиротки в столице могут понадобиться.
Возникшим замешательством нужно воспользоваться.
Могу я бумаги посмотреть?
Когда Брукс Шмот вручил их мне, при этом огласив счастливую новость, листы дядя из моих рук выхватил и вернул владельцу. Я даже первую строчку прочитать не успела.
Да на здоровье, всё ещё фырчит недовольно мужчина, доставая бумаги и попутно снимая высокий цилиндр, чтобы тут же промокнуть облысевшую макушку накрахмаленным платком с россыпью золотой вышивки.
Только имейте в виду, пока не начинаю читать, вдогонку бросает мне, отказаться от наследства вы не можете!
А я и не собираюсь. Право слово, где это он видывал таких глупцов, которые от наследства отказываться надумали?
Дядя Росм пытается что-то сказать, да только вместо слов у него мычание выходит какое-то нечленораздельное. А потому я отмахиваюсь и углубляюсь в чтение.
«Я, Дайана брит Хайтор, будучи в здравом уме и твёрдой памяти, завещаю всё своё имущество (коим является особняк на Малиновой улице под порядковым номером тридцать семь и ячейка в банке «Умелые руки» под номером девять тысяч триста десять), Кристиане Ларнесс».
Размашистая подпись и печать с мелкими буковками: «Контора Брукса Шмота».
На втором листе обнаружилась опись того, что хранилось в особняке:
«Четыре стула, одна кровать, восемь цветочных горшков, три кувшина, один дубовый стол»
На столе останавливаюсь и смотрю на Брукса:
Наследствоэто, конечно же, хорошо, и я ему весьма рада, о чём говорить не буду, и так ведь ясно, но, позвольте, я не знаю никакую Дайану, эм пришлось перевернуть лист и внимательно прочитать: Дайану брит Хайтор.
Дядя победно вскидывает ладони, и улыбается от уха до уха, а вот Шмот смущённо машет рукой, будто вопрос мой никакой ценности из себя не представляет:
Ах, это, открывает портфель и вытаскивает пухленький конверт. Ваша тётушка предполагала, что вы о ней ничего не знаете, а потому написала письмо.
Несмотря на раздувшиеся бока конверта, письмо оказывается коротким.
«Дорогая, Кристиана!
Наверняка, ты не знаешь о моём существование, да и я о твоём узнала не так давно. Собственно, что я хочу сказать, в девичестве я принадлежала славному роду Ларнесс, и являлась родной сестрой твоей бабки Аделаиды. В то время твоя матушка Маргарита ещё была пухлым розовощёким младенцем. Я вышла замуж и вскоре, из-за частых переездов, связь с близкими была утеряна».
И всё? Верчу туда и обратно один листок, затем другой, пытаясь найти ещё хоть что-то. Но нет, больше ни одного словечка, только пустые одинокие странички.
О том, что у бабули была сестрая знаю. Но имени её, почему-то, не помню. Да только раз уж тётушка почему-то решила оставить мне наследство, могла бы и подлиннее письмо написать.
Теперь верите? с надеждой спрашивает Шмот, в то время как дядя усиленно мотает головой из стороны в сторону.
Я смотрю на родственника с подозрением, и только сейчас понимаючто-то в его поведении не так. Сколько раз он повторял, что рад бы сбыть меня с рук, и тут едва ли ни с кулаками на Брукса бросается. А это ведь такая возможность, избавиться от нелюбимой племянницы.
Верю, киваю, не сводя взгляда с дяди. От моих слов он совсем поник, и бессильно опустился на стул. Где подписывать надо?
Не то чтобы мне всякие тонкости известны были, но кой-чего я понимала. Ни один договор, словами скрепленный, силы не имеет. Только подпись, желательно на крови замешанная, чтобы наверняка.
* * *
Подпись ставлю, и выпроваживаю Шмота восвояси. Он даёт мне чёткие инструкции, когда нужно явиться в столицу, как найти его конторку, и в самом конце, чтобы я поверила в свою удачу наверняка, достаёт из кармана связку ключей. Массивную такую, словно не особняк мне вручал в наследство, а дворец целый, с десятком запертых дверей.
Это всё мне? не сдерживаю удивления, слегка подбрасывая связку в ладони. Тяжёлая. И ключи все, как на подборвитые, старинные.
Всё, совершенно серьёзно бросает Шмот, и садится в карету.
Возница сонно моргает и оглядывается, будто не верит, что его пребывание в этой глухомани подошло к концу.
Когда возвращаюсь в дом, дядя Росм так и сидит на стуле, да смотрит к тому же в одну точку, будто нашёл там что-то невероятно заманчивое.
Усаживаюсь напротив, молчу несколько минут, и всё же спрашиваю:
И к чему это представление было?
Стоит уточнить, что в заботу, ту которую обычно родственники проявляют, я не верю, да и не поверю. Не мог же дядя Росм скрывать свою суть целых восемь лет, да так, чтобы проявить её аккурат во время новостей наиприятнейших.
Какое такое представление? изображает удивление, да настолько фальшивое, что я лишь кривлюсь, да глаз с него не свожу.
А то самое, где ты обвинил почтенного Брукса в обмане, про почтенного, я, конечно же, погорячилась, но что не скажешь для пущего эффекта, Не понятно, для чего придуманном. Ты же сам столько раз говорил, что нахлебница я, надоедливая сиротка, под ногами мешающаяся. Вот он, твой шанс, от меня избавиться. Радуйся!
Собственно, сама я в свалившееся счастье не до конца верила. Нет, случаются, конечно, чудеса, только вот для меня у судьбы их припасено было катастрофически мало, а тут Неожиданно, в общем.
Пока не увижу дом собственными глазами, так и буду думать, что умом тронулась и приезд Брукса мне всего лишь померещился. Вкупе с заступничеством дядюшки Росма.
А родственничек молчит, хмурит густые брови, да губы жуёт, и никак слова правильные вымолвить не может.
Подозрение моё, и без того зашкаливающее, достигло пика. Я щурюсь и подозрительно уточняю:
Неужто боишься заработка лишиться?
Как же это я раньше-то не додумалась? Без моей помощи у дяди, конечно, всё было не так уж плохо, на хлеб с маслицем ему вполне хватало, но сейчас-то он зажиточным стал. Ходит да перед соседями хорохорится, от чего те и смотрят на нас с нескрываемой завистью.
Стоило про заработок сказать, как дядя со стула, как подскочит, да как руками взмахнёт, точно крыльями мельницы:
Это ты о чём это? Это ты как это? взялся причитать без остановки. Я может и грубиян, и ворчун ещё тот, но я ни в жисть! Я метнулся к столу, отодвинул его с натужным скрипом, от чего мне показалось, что бедные ножки сейчас отвалятся, и доску с пола откинул. А оттуда мешочек достал, увесистый такой. Им и прибить можно, если постараться. Тебе вот приданное собирал, чтоб не хуже других, чтоб не кликали тебя нищенкой. А ты Эх
Ещё раз взмахнул руками, да так и сник, будто силы его разом покинули.
А я как рот открыла, так закрыть его и не смогла.
Бр-р-р Неужто я в самом деле с ума сошла? На солнышке перегрелась, или мазями какими надышалась? А может мне снится всё? Правда, сомневаюсь, что фантазия у меня настолько бурная имеется.
Восемь лет назад родителей не стало, и после недолгих поисков родственников, выяснилось, что, кроме дяди Росма, у меня никого и нет. А как только строгая тётка из приюта привезла меня под двери избы с покосившимся плетнем вокруг неухоженного двора, я только и слышала от родственника, что обуза я и никак иначе.
Сложно сказать, когда я к такому привыкла и ждать одобрения от родственника перестала, просто в один день поняла, что как прежде уже не будет. Ни матушка, ни отец не вернутся, а жить дальше как-то надо. Вот я и привыкла и к ворчанию, и к грубости, даже казаться они мне стали едва ли ни нормою.
А уж глядя, как порой родные батюшки да матушки в деревни своих дитяток колотят по чём зря, и вовсе прониклась какой-никакой, а симпатией к Росму. Сыта, одета, обута, пусть не в новенькое, но во вполне добротное. Крыша, опять же, над головой имеется. И не надо мне милостыню просить, как всем приютским обитателям.
Но вот что он приданное мне собирает, да думает о моём будущем Это уж сказка какая-то получается!
Надо бы устыдиться своих сомнений, но
Дядя, я тебе, конечно, благодарна, произношу осторожно, подбирая слова. Но не стоило.
После смерти родителей мне кой-какие сбережения достались, да и флакончики мои с бутылочками расходились на ура, так что нищенкой я всё ж не была. Сироткойэто да, но не побирушкой же.
Ты себе их оставь, пригодятся, отвожу взгляд от сгорбленной фигуры и выхожу из горницы. Прямо-таки вылетаю, как стрела.
Прислоняюсь спиной к обмазанной глиной стене и шумно выдыхаю.
Вот так денёк
* * *
Пожитки у меня имелись. Не так, чтобы много, но достаточно для того, чтобы руки тянуло к земле, а ладони жгли врезающиеся ручки сумок.
Вещи я собирала уже после полуночи. А дядя Росм усиленно притворялся спящим. Мы так больше и не поговорили. Да и не хотелось как-то, право слово.
Не были мы с ним близки, да и не станем уже. В мыслях у меня не укладывалось, как можно заботиться вот такбесконечно попрекая, да награждая хмурым взглядом? Бывает ли такое в природе, или дядюшка экземпляр единственный, науке неизвестный? Кто ж знает
Едва забрезжил рассвет, я взялась за сумки, да выйти не успелародственничек с кряхтением поднялся с тахты, и преградил мне путь.
Долго смотрел в глаза, будто отыскать там что особенное пытался, да не находил.
Ты прости меня, Криска, дурака старого, проворчал, в привычной ему манере. Он даже извинялся так, что хотелось голову в плечи вжать, да попятиться. Я после того, как жинка моя к праотцам сгинула, на весь мир злой был, а тут тыглазищи во, и слёзы льёшь ночами. А замахнулся, и руку с силой опустил, будто не о чем тут говорить.
И то верноговорить нечего было. Всё уже сделано, да сказано.
Не серчай, словом, и вот, возьми, тебе они нужнее, протянул тот самый мешочек увесистый, который я вчера благоразумно оставила человеку, его собравшему.
Пробовала отказаться, да разве ж он слушать стал? Впихнул в руки, и, прихрамывая, вышел за дверь.
На том мы и расстались. Не хорошо, как-то, и на душе пакостно, но я уже решила и пути назад нет.
Вышла на тракт, пристроилась к первому же попавшемуся обозу и отправилась в столицунавстречу новой жизни.
Глава 3
Чем ближе подъезжаем к высоченной стене, что город обносила со всех сторон, тем плотнее толпа становится. Тем громче кричат да спорят о чём-то.
В столице раньше я бывала, правда помню это смутно. Тогда мне едва пять исполнилось, и отец взял нас с собой. Помню только, что улицы, не в пример привычным мне, широкими были, а дома стояли бок о бок друг с другом, так что между ними и протиснуться невозможно. Даже если росту в тебе хвостик с небольшим.
Но и тогда я запомнила, что город делится на шесть секторов, кругами от центра расходясь к окраинам. Синий да Красный кварталы были для знати, Жёлтый и Зелёный, для горожан зажиточных, но титула не имеющих, а вот Серый да Чёрныйтут все остальные околачивались, кому места в первых четырёх не нашлось.
Малиновая улица брала своё начало в Синем квартале, и я, наивно полагая, что номер тридцать семь должен находиться где-то в квартале Жёлтом, ну или Зелёном, на худой конец, была немало удивлена, когда ни в том, ни в другом его не обнаружила.
Был дом тридцать пятый, потом тридцать шестой, а потом почему-то сразу шёл тридцать восьмой, и за ним девятый.
Как так?
Я прошла по улице несколько раз, но так ничего и не обнаружила.
Чего тебе тут надо, попрошайка? булочник в белом накрахмаленном переднике и в таком же белом колпаке, вышел из дверей своей ладненькой лавки и хмуро уставился на меня.
А вы не подскажите, куда тридцать седьмой дом подевался? улыбаюсь как можно дружелюбнее. Да так, что аж скулы свело с непривычки-то.
Приезжая что ли? немного смилостивился толстяк. Улыбнулся в ответ, да что-то мне улыбка его не очень понравиласьехидная она какая-то вышла.
Приезжая, кивнула осторожно.
Ха, непонятно чему обрадовался булочник. Так это тебе в конец Серого квартала, там тридцать седьмой дом и стоит.
Это как? Такое вообще возможно?
Но начинаю и тут же замолкаю. Толку перед ним возмущаться. Мысленно машу рукой, и вновь его спрашиваю: А контора Брукса Шмота, не подскажите где?
Что ж, с конторой мне повезло больше. Булочник махнул в сторону и сказал, что на углу улицы Ежевичной как раз и сидит господин Шмот.
В низенькую калитку я вхожу, чеканя шаг.
Нет, ну как так-то? С чего это все номера идут по порядку, а этот, тридцать седьмой, чтоб ему пусто было, почему-то оказался аж в конце Серого квартала?! Выходит, неподалёку от квартала Чёрного, где у каждого второго обитателя репутация вора иль головореза! И почему этот Брукс ничего мне сразу не сказал?
Р-р-р-р!
Конторка была маленькойприёмная да сам кабинет. И посетителей тут, конечно же, не было. Да и где им тут разместиться-то?
Входите-входите, встречает меня сам господин Шмот, потому что секретаря у него в наличии не имеется. Вы вовремя, а я и не надеялся.
Это он меня сейчас так оскорбить пытается, или задобрить?
Почему вы про Серый квартал не сказали? вместо приветствия с грохотом ставлю сумки на пол, и упираю руки в бока.
Вся холёная доброта тут же с него слетает, и он с издёвкой произносит:
Будто бы в этом случае вы отказались, и фырчит ещё, как кот, весьма собой довольный.
Нет, бубню чуть тише, но
Никаких «но», милочка, предприимчиво хватает со стола стопку листов и суёт их мне под нос: Бумаги вы подписали, так что забирайте своё наследство.
Бумаги пришлось взять, и как только они оказались в моей руке, Брукс облегчённо выдохнул и вытер пот со лба:
Ну и тётка у вас была, должен сказать. Не позавидуешь.
При чём тут моя тётка, я спросить не успеваю, потому что меня, совершенно бесцеремонно выставляют за дверь, и на ключ закрываются. Хорошо хоть сумки вместо со мной вынес.
Что это всё значит? возмущаюсь запоздало, да и вяленько как-то, без огонька.
Уж больно всё стремительно происходит и совсем не так, как я планировала.
А ничего, из-за двери говорит Брукс. Вы идите с миром, милочка, идите.
Уйти я, конечно, ушла, но не сразу. Ещё несколько минут рассматривала запертую дверь кабинета, размышляя о насущномвыломать её и потребовать объяснений, или, и вправду, уйти с миром?
Предпочла второе, потому что первое, с моим худощавым телосложением осуществить было бы весьма проблематично.
Выхожу из приёмной, аккуратно запираю низенькую калитку и останавливаюсь посреди улицы, глядя в ту сторону, где находится Серый квартал.
А может и ничего, что так оно вышло? Подумаешь Серый квартал Что я, в нашем замшелом городке ни воришек, ни попрошаек не видела, и все мои соседи были исключительно знатного происхождения?
Пф Нет, конечно! Так чего я тогда испугалась?
Может того, какая слава гремела на все окрестности об окраине столицы? Да только глупо ж этоверить сплетням и слухам, которые зачастую рождаются от скуки, вдруг напавшей на фантазёра да хорошего рассказчика.