- Я подумаю об этом завтра, Люси, - сказал Питер, едва не зашипев от подступившей боли.Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, Скарлетт!фыркнула Люси.
Тони сказал, что Мартин нажил себе в Скайхилле врагов, но это было не совсем правдой. Точнее, не всей правдой. Пожалуй, единственным человеком, любившим его, была Маргарет. Возможно, кому-то и было на него наплевать, но большинство дружно его ненавидело. И дело было даже не в его сомнительном статусе или нежных отношениях с графской дочкой. Полагаю, главной причиной стал его, мягко говоря, неприятный характер. Если уж надменная заносчивость Мартина была противна мне, то что было говорить об остальных?
Иными словами, средневекового хиппи из отпрыска маркграфа не вышло. Возможно, его не смущало отсутствие удобств, но вот мимикрировать под окружающую действительность получалось неважно. И если знатных людей ему еще удавалось обманыватьскорее всего, потому, что им просто не было до него никакого дела, - то простолюдины за версту чуяли в нем чужака. Хотя и не понимали, в чем загвоздка.
Открыто объявить Мартину войну Роберт Стоун не решался. Возможно, именно потому, что Мартин не боялся тех колдовских штучек, которые приписывали им с мамашей. Сдохла овца у крестьянина? Не иначе Стоуны постарались. Муж смотрит на сторону? Стоуны сварили для потаскухи приворотное зелье. Внезапная болезнь? А не поссорился ли ты, друг, с ублюдком старухи Бесс?
Маргарет верила в их «темную силу», которая передавалась из поколения в поколения, я готова была допустить сильную энергетику очень злобных и подлых людей. Но колдовали ли они на самом деле? Сомневаюсь. Иначе Мартин давно был бы мертв или болен всеми болезнями на свете одновременно. А вот мелкие пакости, вполне реальные и ни капли не колдовские, - этого было сколько угодно. И как ни пытался Мартин соблюдать осторожность, это не всегда получалось.
Однажды утром набитые в подошвы башмаков гвозди довольно сильно поранили ему ступни. Его коня накормили ядовитой травой, после чего тот долго болел. Разумеется, конюший, приятель Стоуна, клялся, что никто и близко не подходил к стойлу, что конь сам наелся отравы на выпасе. Потом сменное платье Мартина кто-то вытащил из сундука и облил краской.
К счастью, никто не рисковал испортить то, что было связано с живописью. Даже самый тупой обитатель замка понимал: графу это очень сильно не понравится, и он не будет долго искать виновных. Слуг выгоняли и за гораздо меньшие провинности. Желающих служить в замке всегда было больше, чем вакантных мест.
Все это сильно смахивало на банальную школьную травлюто, что сейчас называют модным словечком «абьюз»[1]. Принято считать, что жертва подобного безобразия не может быть «сама виновата» - уже только на том основании, что она жертва. Но если с детьми это чаще всего справедливо, поскольку они выбирают для травли обычно не самого противного, а самого слабого или необычного, то со взрослыми все сложнее. Во всяком случае, Мартин частенько нарывался на неприятности сам.
Будучи отпрыском влиятельного рода, он, разумеется, не имел опыта противостояния организованной толпе. Возможно, ему и приходило в голову, что самым действенным средством было бы устранение идейного вдохновителя травли, но сделать ничего он не мог. Нет, конечно, он без проблем распорол бы Роберту брюхо, но после этогов лучшем случаеему пришлось бы покинуть замок, а Мартин не хотел оставлять Маргарет. Ну а как обойтись без насилия, похоже, не представлял.
И все же к концу августа война вышла на новую стадию. Я даже задумалась: не это ли послужило настоящей причиной его отъезда. Однажды за обедом, когда Мартин положил на свой тренчер порцию тушеных овощей и поднес ложку ко рту, я почувствовала слабый, но отчетливый запах, которого никак не могло быть ни у капусты с морковкой, ни у пряных трав. Да и вкус был не слишком приятнымс заметной горчинкой.
Мгновенно вспомнив, что именно в конце августа Мартин провел несколько дней в постели, я заставила его отложить ложку. Хотя все брали овощи с общего блюда, тренчеры на стол перед каждым выкладывали кухонные слуги. Ядом, несомненно, был пропитан кусок хлеба. Но даже того, что Мартин успел проглотить, хватило, чтобы просидеть остаток дня в отхожем месте.
К утру он уже был в порядке, но тело его все равно провело два дня на лежанке и на горшке, выполняя заданную программу. После чего Мартин подкараулил Стоуна где-то на задворках замка и основательно отлупил. Причем вполне профессиональнобез переломов и синяков. Маргарет он, разумеется, ни о чем не рассказывал, но я всем делилась с Тони.
- Ты права, - сказал он.Если бы Мартин не уехал, его бы тут точно убили. Очень хочется верить, что это была не единственная причина.
Наконец наступил сентябрь. Портреты были закончены, вещи Мартина перегружены из сундука в дорожные сумки. Маргарет на людях пыталась держаться, а по ночам рыдала в подушку.
День накануне отъезда был солнечным, по-летнему теплым. После обеда Маргарет и Мартин в последний раз отправились на свидание в лес. Это был именно тот день, когда Маргарет зачала сына, - я была в этом уверена.
- Ну что, точно не хочешь родить мальчика?подколола я Тони.
Эх, знать бы, чем все это обернется, не стала бы так шутить.
Элис, как всегда, осталась за кустами, мы ушли на поляну и улеглись рядышком на расстеленном плаще. Дул легкий ветерок, шумели листья, в ветвях щебетали птицы, солнце пригревалоидиллия. Обычно мы разрешали этой парочке немного пообниматься, но как только Мартин переходил к более активным действиям, сразу их останавливали.
Представьте, что какой-то человек хочет уйти, а вы, напрягая все свои силы, держите его, обхватив за талию. Вот так и мы держали их, только изнутри, мысленно. А они сопротивлялись. Это было непросто, но мы как-то приспособились, привыкли. Пожалуй, справляться с физическим желанием в подобные моменты было намного сложнее.
Как только Мартин потянул платье с плеча Маргарет, я подумала: «стоп, ребята», и ничего не произошло. Как ни пыталась я убрать его руки от ее лифа, ничего не получалось. При этом Маргарет пыталась сделать со штанами Мартина что-то такое, о чем порядочная леди даже помыслить бы не смела.
- Тони, что происходит?с огромным трудом, сиплым шепотом выдавила я.
- Не знаю, - так же сипло ответил он.
Кое-как мне удалось отлепить Мартина от Маргарет и утащить к ближайшей осине. Я вцепилась руками в ствол и закрыла глаза. Это было похоже на ураган, который с ревом отдирал меня от дерева, чтобы унести обратно. Желание заливало огненными волнами, выкручивало, как белье в стиральной машине. Казалось, еще секундаи разорвет в клочья. А что происходило ниже поясанет, об этом лучше промолчать.
Ничего подобного я не испытывала никогда в жизни, даже отдаленно похожего. Это было что-то настолько дикое, первобытное, ни с чем не сравнимое. Я уже не знала, где чужое тело, а где мой разум, все слилось воедино и хотело только одного. Какие-то моральные соображения, предпочтениякакая чушь! Женщина, мужчинаабсолютно все равно.
Я открыла глаза и посмотрела на Маргарет. Она лежала на плаще ничком, подтянув ноги к животу, вцепившись ногтями в ткань юбки. Из ее прикушенной губы текла кровь. Кольцо на пальце полыхало густо-лиловым пламенем, звезда астерикса сияла так, что было больно глазам.
Новая волна захлестнула меня, бросила из жара в холод. Я еще сильнее ухватилась за ствол и закричала, но из пересохших губ вырвался только хрип. Пытка была бесконечной, и я чувствовала, что больше не могу сопротивляться. Что бесполезно сопротивляться. Что глупо сопротивляться, потому что нет в мире ничего более важного и необходимого, чем стать одним целым с человеком, которого любишь. И я готова была уже разжать руки и отдаться на волю этой стихии, но только одна мысль, бледная и слабая, все же заставляла меня держаться.
И вдруг все кончилось. Тело залила болезненная слабость, такая, что задрожали колени, и я сползла по стволу на землю. В ушах звенело, все вокруг плыло. Больвезде, в каждой клеточке, тяжелая, вязкая, как глина. Я отпустила Мартина на волю. Пошатываясь, он добрел до плаща и лег на него рядом с Маргарет.
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Тони спросил:
- Что это было?
- Не представляю, - простонала я.Кошмар, вот что это было.
- Я уже думал, что больше не выдержу. Мне было все равно: кто ты, кто я.
- Мне тоже. Только одно остановило. Я не могла так поступить с тобой. Если бы мы это сделали, тебе пришлось бы рожать.
- Спасибо, Света!Тони сжал мою руку.Рожать Так вот в чем дело! Это Отражение! Ты замечала, что какие-то вещи нам было делать легче, какие-то труднее?
- Да, конечно, - кивнула я.Труднее всего было удерживать их от секса. Но не до такой же степени.
- Чем большая починка требовалась Отражению в результате наших действий или недействий, тем сильнее оно сопротивлялось. Через их тела. А теперь представь, какой грандиозный ремонт ему предстоит из-за того, что Маргарет не забеременела. Не родится ее сын, потом ее внукину и так далее. Не представляю даже, как нам удалось с этим справиться.
- Удалось, да - проворчала я, морщась от боли.У меня в гульфике железобетон и стекловата.
- Теперь ты понимаешь, что я чувствовал, когда ты продинамила меня в первый день? Когда мы уже шли ко мне?
- Не преувеличивай, пожалуйста, - хмыкнула я. Такого ты не мог чувствовать.
- А знаешь, - Тони посмотрел на меня и улыбнулся, - я хотел бы испытать это еще раз. То, что было сейчас. Но только в другом месте и в другое время. А ты?
Я почувствовала, что неудержимо краснеюкак в день нашего знакомства.
На следующий день, рано утром, Мартин уезжал. Его гнедой жеребец, оседланный, с притороченными к седлу сумками, стоял у конюшни. Проверив на дорожку копыта, он сел в седло. Тони на глазах у ничего не замечающего конюха вывел из стойла рыжую Полли и быстро оседлал.
- Провожу тебя до Стэмфорда, - сказал он.
Ехали молча. Мне было проще, Мартина к чему-то принуждать не приходилось, но я видела, насколько тяжело Тони держаться в седле. Мы уже решили, что для поездки в Рэтби используем крытую повозкугордость Хьюго. Будем менятьсяодин правит, другой отдыхает внутри. Хотя, конечно, отдыхом назвать это будет сложно. Но сейчас думать об этом не хотелось.
- Жду тебя двадцать восьмого октября, утром, - еще раз повторил Тони, когда мы подъехали к городу.И прошу тебя, будь осторожна. Если вдруг что-то случится, и ты не успеешь, встретимся через год у сестры Констанс, поняла?
- Да, Тони. Не хочу прощаться. Люблю тебя!
- И я тебя
Он подъехал вплотную, наклонился, неловко поцеловал меня в щеку и ускакал, не оглядываясь.
- Ну ладно, Марти, - сказала я, когда стук копыт стих за поворотом, - валяй, делай то, что должен, и будь что будет.
Он пустил коня шагом, но проехал недалекодо ближайшей таверны, где заказал плотный завтрак и поинтересовался у хозяина, не сдает ли кто-нибудь поблизости комнату. Расправившись с едой, Мартин отправился на соседнюю улицу. Пожилая вдова с радостью сдала ему каморку на втором этаже, больше похожую на голубятню.
В комнатке с окном, выходящим на крышу, помещалась только узкая кровать, низкий комод, служивший заодно столом, и колченогий стул.
- Могу готовить едуза отдельную плату, - сказала мистрис Бигль.Постельное бельетоже за отдельную плату. И горячая вода для бритья. И содержание лошади. Отхожее место во дворе. На крышу не гадить! Голубей не кормить! И никаких гостей! Все понятно?
Мартин кивнул, заплатил за неделю вперед, все остальное попросил записывать в ежедневный счет. Похоже, он намеревался обосноваться здесь надолго. Все это меня изрядно заинтриговало. Он вообще собирается в Германиюили как?
Как только за вдовой закрылась дверь, Мартин упал на кровать и проспал весь день до самого вечера. После вчерашнего урагана тело ломило сильнее обычного, и я была рада этой передышке. Мысли текли лениво и неспешно. Думала я, разумеется, о Тони, по которому уже начала скучать. И о Мэгги, по которой скучала постоянно. Иногдао Люське и Питере, о том, что происходит сейчас Скайхиллев настоящем и в отраженном.
Маргарет уже заперлась в своей комнате и рыдает. Этим же она будет заниматься все ближайшие дни, а потом Я хихикнула. Потом у нее начнется токсикоз. Ну, не совсем, конечно, токсикоз, раз беременности не случилось, но вот повисеть каждое утро вниз головой над помойным ведром точно придется. И с критическими днями предстоит разбираться самостоятельно, без помощи Элис.
Странно, подумала я, в первые дни мне никак не удавалось осознать, что Маргарет вдруг стала телесной оболочкой Тони. Я постоянно себе об этом напоминала. А потом постепенно привыкла. Что, если в конце концов я отвыкну от его настоящего облика? И что все-таки будет, если нам не удастся вернуться домой и мы останемся в Отражении? Может быть, в конце концов я настолько свыкнусь с телом Мартина, что по-настоящему начну ощущать себя мужчинойсо всеми мужскими желаниями и потребностями?
Солнце уже садилось, когда Мартин наконец проснулся. Потянувшись, он подошел к окну и посмотрел вниз. Улица была узкой и кривой, вторые этажи домов нависали над первыми. Если выбраться на крышу, легко можно перескочить на противоположную. Чуть поодаль была видна высокая церковья узнала ее очертания. Церковь святого Мартина, мимо которой мы проходили с Тони во время первой прогулки по Стэмфорду. Забавное совпадение.
Колокола звонили к вечерней службе, Мартин благоговейно перекрестился, и это меня удивило: прежде он никогда не демонстрировал своей религиозности. Впрочем, принадлежность к лютеранству могла быть небезопасной даже для иностранца. Что касается Маргарет, она вместе со всей семьей ездила в деревенскую церковь на воскресные и праздничные мессы и молилась на ночь в своей комнате, но, подозреваю, делала это больше по сохранившейся с детства привычке, чем по внутренней потребности.
Накинув плащ, Мартин пешком отправился в ту же таверну, в которой утром завтракал. Только сейчас до меня дошло, что этот тот самый паб, где мы с Тони пило пиво. Правда, за прошедшие столетия у дома появились всякие надстройки и пристройки, да и внутри все выглядело иначе. Так что Тони ошибался: хотя кабачок и находился в том же самом месте, что и в XVI веке, но аутентичным его назвать можно было едва ли.
Усевшись за стол в углу, Мартин потребовал эля и надолго задумался. Вокруг шумели разгоряченные выпивкой гуляки, но он не замечал ничего и никого. До тех пор, пока к нему не подсела грубо размалеванная, не первой свежести женщина, лиф платья которой был вырезан так низко, что грудь норовила вывалиться при каждом движении.
- Привет, красавчик, - сказала она, машинально поправляя обвисшие прелести, - не угостишь?
- Как тебя зовут?равнодушно поинтересовался Мартин, разглядывая ее лицо, похожее на вылинявшую половую тряпку.
- Китти, - кокетливо улыбнулась она, словно невзначай касаясь его ногой под столом.
- Принеси две кружки, Китти, - Мартин достал из поясной сумы монету.
Ежику ясно, что будет дальше, подумала я. В чем топится грусть настоящего самца? В выпивке и в бабе. А эта дурочка там в замке сопли жуетах, моя вечная неземная любовь. Интересно, может, он и не женился потому, что подцепил от шлюхи какую-нибудь гадость, и его причиндалы сгнили и отвалились?
После третьей кружки под светскую беседу Китти невзначай спросила, не желает ли мастер немного ласки.
- Ласки, говоришь?задумчиво переспросил Мартин.А где ты живешь? Далеко?
- Ко мне нельзя, - по-девичьи смутилась Китти.Но здесь наверху есть комнатка
- Ну, пойдем в комнатку, - тяжело вздохнул Мартин, как будто его долго-долго упрашивали.
Ах ты кот поганый, вспомнила я одно из коронных Люськиных выражений. Ну вот фиг тебе! Если уж я не стала спать с Маргарет, то есть с Тони в облике Маргарет, то с какой-то потрепанной шлюхойи подавно не буду. Одно дело, когда у меня не было выбора, но теперь-то уж он точно есть.
Китти привела его в узкую, как пенал комнату, где помещалась только кровать с несвежим бельем и табурет, на который она поставила подсвечник. Поскольку средневековый экспресс-секс процесса раздевания не предусматривал, Китти деловито легла на кровать и задрала юбки. Интересно, как они будут проделывать это, когда фартингейл станет жестким и превратиться в кринолин, подумала я. Ничего, что-нибудь придумают.
Мартин скептически смотрел на то, что открылось взору, словно прикидывая, сможет ли эта картина вдохновить его на подвиги. Впрочем, боеготовности я ждать не сталазаставила переставить подсвечник на пол, сесть на табурет и отвернуться.