Двое решительно двинулись вперёд, заходя с флангов.
Погодите, погодите! Сашка примирительно выставил перед собой ладони. Ну давайте спокойно всё обсудим
«Так. Значит они меня не знают! Либо наглы до изумления, либо у меня завёлся двойник с дурной привычкой не платить долги. И то и другое по меньшей мере странно!» И в этот миг время, отпущенное Воронковым самому себе на мысли и разговоры, кончилось.
Он резко выдохнул и так же, рывком, вошёл в работу. Одновременно с этим, может на долю секунды раньше, очкастый, сделав ещё полшага, без затей решил шарахнуть «должника» ногой в голову. Чего-то подобного Сашка и ожидал, даром что «студент» был упакован в тесные джинсы. А что ему, дылде, ноги длинные, никто ещё не укорачивал, вот и машет себе
Земля будто сама толкнула в подошвы, и Воронков мгновенно оказался рядом с очкастым и влился в его движение. Примирительно (Ха!) вытянутые руки мягко принимают мощно, но уж больно размашисто идущую по дуге вражью ногу. Колени пружинят, правая ступня скользит по земле. Плечо идёт под бедро. Слитно! Вход в пируэт, рывок!
Воронков распрямился, и клиент, не успев ничего понять, отправился в полёт. А к ним уже, оскалясь, нацеленно рванулся крепыш в кожанке. Продолжая пируэт, Сашка сложился в поясе и, оттолкнувшись ладонью от земли, хлёстом послал свою левую ногу ему навстречу. Вектор силы шёл по диагонали от руки, и бандитообразный нарвался. Так нарвался, что отдалось в пятке и в плече, и стало ясно, что добавка вряд ли потребуется.
Крепыш ещё рушился, а Сашка, распрямившись, как пружина, прыгнул к последнему участнику инцидента. Вьюнош бледный со взором горящим, облачённый как на свадьбу, отшатнулся с похвальной резвостью. Шустрый, слов нет! Небось гадает, что это за капоэйра такая А вот и ошибочка ваша, капоэйра тут ни при чем. Бразильские негры, конечно, народ симпатичный, но не только они фишку секут!
Сашка быстро пошёл на сближение. До сих пор «жених» практически не принимал участия ни в разговоре, ни в сшибке. Этакий тихоня Только вот глаза у него неподвижные и словно бы не свои, а вставленные от школьного анатомического муляжа. Дохляк-садист небось, из тех, которые кошек мучают. Напоследок дать ему по башке и забыть. Про весь дурацкий случай забыть настоящие знающие люди вообще не дерутся, от них не исходит ни страха, ни агрессии. А если к тебе привязались, значит у тебя проблемы с личной силой
Ого! Воронков чуть не воскликнул вслух от удивления. В руках у «жениха» сверкнул и затанцевал узкий клинок в тихом омуте водились-таки черти!
Нож крест-накрест молниеносно перечеркнул воздух перед самым лицом. Пугаться не было времени выпад шёл в живот и сразу выше, в грудь или в горло. Но какие пустые у него глаза
Сашка округом корпуса ушёл с линии атаки, одновременно кистевым шлепком полуотбив, полуотдёрнув руку с ножом мимо себя. Нападающий провалился, теряя равновесие, и Воронков, подныривая, ударил его кулаком в пах. Силой удара тихоню согнуло пополам, и Сашка, не теряя темпа, врезал ему сбоку локтём по шее, за волосы запрокинул голову назад, затылком на колено и, рискнув выпустить руку с ножом, добавил вдогон ребром ладони в переносицу.
В ней что-то хрустнуло, и «жених» лёг, моментально залившись зеленоватой бледностью, а Сашка остался стоять над ним, ощущая смесь кровожадного азарта с отвращением и желанием, чтобы всё поскорее закончилось. Однажды ему довелось убить палкой крысу та оказалась живучей и никак не хотела умирать. Она визжала, дёргалась, а Сашка бил её и бил, испытывая примерно такие же чувства
Он огляделся. Так, молодёжь в восторге разве что не аплодируют. «Студент», крепко приложенный хребтиной о стенку у подъезда, культурно отдыхает. Очки, правда, потерял, и теперь видны белки его закатившихся глаз. Кожаный крепыш копошится на мокром асфальте, пытаясь то ли встать, то ли просто собрать в одно целое фрагменты окровавленной физиономии. Левая нога до сих пор гудит похоже, самые большие проблемы у недобандита будут с челюстью. В следующий раз подумает, прежде чем униформу «конкретного пацана» примерять.
Нога бойцов разить устала, и пяткам пролетать мешала гора кровавых тел пробормотал Сашка, чуть склонившись и разглядывая нож. Занятная, однако, штучка! Ничего общего с дешёвой выкидушкой, которую можно ожидать увидеть в руке урода такого пошиба.
Он с профессиональным интересом вгляделся в изящный кинжал с узким, хищным клинком из синевато-блескучей стали с едва угадываемым узором, машинально отмечая про себя характерные черты: «Высокое центральное ребро жёсткости, двусторонняя бритвенная заточка лезвия даже на вид очень острые! В сечении ромб с вогнутыми сторонами. Тёмная, почти чёрная рукоятка, дерево или камень, но явно не пластик. Что там на ней? Ого!»
Тонкая резьба изображала неизвестного науке зверя, вставшего на дыбки. Чрезвычайно живая фигурка с чрезвычайно нехорошим выражением на морде. Пожалуй, подумаешь, прежде чем в руки взять ещё цапнет
Воронков всё же нагнулся, протянул руку к кинжалу и тут же сквозь арку во двор ворвался звук взвывшей невдалеке на улице сирены. Мало ли по какому поводу подал голос «цементовоз», но Сашка тут же отпрянул от трофея. А вдруг это кто-то из жильцов, увидев в окно драку, не поленился набрать ноль-два?
Он быстро глянул в сторону подростков а те ускоренным маршем меняли диспозицию. Часть трусила к подъездам, а несколько самых великовозрастных сыпались по короткой лестнице, ведущей в подвал. Реакции аборигенов стоило доверять. Подъезды не годились, и Сашка выбрал подвал.
Дверь в подземелье была широко распахнута, лицо окунулось в сырое тепло, а по макушке чиркнула здоровенная, мохнатая от пыли труба. Впереди раздавались торопливые шаги, и Воронков шёл, ориентируясь на этот звук, то и дело задевая ногами разный хлам. После очередного поворота посветлело, он прошёл через широкое подвальное помещение, куда серый свет проникал через амбразуры под потолком, и через минуту был уже на улице.
Отряхивая рукава и ощупывая треснувший под мышкой шов, Сашка зашагал по улице, постепенно приводя дыхание в порядок. Только теперь он заметил, что из-под пластыря, скрывающего следы щучьих укусов, противной струйкой сочится кровь всё-таки здорово он приложил «жениха»! Или кожаного?
«Умотать бы отсюда на недельку Что же творится-то, а? В пустом непроходном дворе нарыть на свою голову идиотский наезд надо ж так подгадать! Чёрная полоса какая-то, сплошная непруха А непруху надо ломать, как говорил Рыжий, валя четвёртую утку опять в болото, куда Джой лезть за добычей отказывался наотрез. Что ж, будем ломать В моём случае переходить дорогу на зелёный свет, уступать места престарелым и инвалидам, что там ещё? Ах да, мыть руки перед едой, пить кипячённую воду и не забывать волшебные слова пожалуйста-спасибо. Мда, с такой жизнью недели не пройдёт крылышки прорежутся!»
Но шутки шутками, а быть поосмотрительней всё же не мешало. В соответствии с этим решением, Воронков остановился перед пешеходной «зеброй», и как послушный школьник дождался зелёного света. Оценить его усилия, правда, было некому на переходе был он один, да и приближающихся машин не наблюдалось.
Над ухом запиликал сигнал для слепых, Сашка не спеша двинулся через маленькую площадь. Дальнейшее произошло словно бы одновременно. Завизжали шины, слева накатился мощный гул мотора тут что-то с дикой силой рвануло его за плечо. Земля ушла из-под ног, мир опрокинулся, косо крутанулся куда-то за спину светофорный столб. Какая-то тяжёлая, чёрная масса пронеслась совсем рядом, толкнув его душной волной спрессованного воздуха и обдав бензиновой вонью. И прежде чем асфальт вышиб из него дух, перед Сашкиными глазами мелькнула подобная моментальной фотографии картина: вставшая на дыбы улица, почему-то похожая на туннель, и проваливающаяся в него на бешеной скорости огромная чёрная машина. Зрачок уколол отразившийся от одной из её граней неожиданный солнечный луч, и тут же эта вспышка растворилась в фейерверке искр, посыпавшихся из глаз самостоятельно.
Удар был хорош! Воронков приложился основательно и грудью, и мордой, и стену дома плечом зацепил. Полностью он не отключился, но несколько секунд пролежал в каком-то ошарашенном состоянии и лишь потом принялся подниматься, опираясь на левую руку правую, судя по субъективным ощущениям, просто оторвало. Нет, слава богу, вот она, на месте. Болит только. И если бы она одна Легче сказать, что не болит!
Сашка потрогал рукой лицо ссадина чуть не в полщеки. Ладно, заживёт. Рукав оторвался почти напрочь, висит на трёх нитках. Это хуже, это надо потом сходить в ателье. А что, собственно, произошло-то? Похоже, что его чуть не задавило, но каким-то чёртом выкинуло из-под колёс. Или выдернуло Воронков припомнил: да, был могучий рывок за плечо откуда-то со стороны тротуара.
«Кто же это меня так нежно, а? Улица как была пустой, так и есть»
Держась за голову, он огляделся. Одна-единственная фигурка удалялась по тротуару лёгкой танцующей походкой. Стройная, вернее даже хрупкая девушка в ослепительно-белом брючном костюме. Ну не она же его швырнула на четыре метра как котёнка за шкирку всё же восемьдесят кило с копейками!
А девушка неожиданно повернулась, плеснув волной длинных бледно-серебристых волос, какие бывают у альбиносов, сверкнули в улыбке или усмешке? между алых губ белейшие зубы, и она скрылась за углом, оставив после себя ощущение какой-то нереальности.
Сашка сплюнул. Мистика, блин! Мираж. Не может быть, чтобы это она его вытащила, как не может быть в этот серый и промозглый день такого чистого белого цвета.
Ближайшим местом, где можно было почиститься и привести себя в порядок, оказался автовокзал, и Сашка направился туда. Дежурный сержант милиции с профессиональным вниманием глянул на вошедшего в кассовый зал гражданина грязного, в порванной куртке, с ободранным лицом и со следами крови на руке. Воронков представлял несомненный интерес для блюстителя закона. Однако видя, что человек идёт вполне трезвой походкой и явно направляется к туалету, сержант решил повременить с задержанием, поняв, что это не нарушитель, а уж скорее потерпевший. Но лезть выяснять, что случилось, милиционер тоже не стал: коли этому малому нужна помощь, то сам подойдёт, а не подойдёт так оно и спокойнее.
Горячей воды не оказалось, но она Воронкову была и не очень-то нужна. Синяки, ссадины и кровь, просочившуюся из-под пластыря он смочил и оттёр холодной, потом той же холодной водой попросту умылся и, осмотрев куртку внимательно, понял, что на самом деле зашить её будет несложно.
«Не так уж всё и плохо» заставил он себя усмехнуться, плеская бодрящую водичку на лицо. Но возбуждение уже прошло, рука, за которую его выдёргивали из-под колёс чёрной машины, болела всё сильнее, и ощущение того, что начиная со вчерашнего вечера всё идёт как-то наперекосяк, не проходило. Дурацкая драка и не менее дурацкая история со спасительницей-блондинкой, то ли реально мелькнувшей рядом, то ли привидевшейся, вместо полагающихся кругов в глазах, всего лишь были продолжением неудач, начавшихся вчера после смены. Словно город, тайную сущность которого Сашка раскрыл своими размышлениями за пишущей машинкой, начал мстить своему разоблачителю.
«Ну вот и объяснение придумал, прямо хоть ещё один идиотский фильм снимай! Или роман фантастический пиши не хуже любого другого, кстати, выйдет Но коли так, раздумывал Сашка поднимаясь обратно в зал, коли так, то надо из города сбежать. Например, в Прибрежное, к дяде Сене, мол, про Джоя рассказать. Хотя с дядей Сеней просто: ноль семь портвешка прихватил и никакого другого предлога не надо! Посидим до вечерка, а там и домой. Или у него заночую, тоже идея не плоха. А псина перетерпит вечерок, ничего с ней не сделается. Хотя, если бы дело шло в романе, то город бы меня просто не выпустил. Только ребятам рассказывать не надо Рыжий со смеху ведь и помереть может»
Помер бы Рыжий от смеха или нет, осталось неизвестным, но Сашке вскоре стало точно не до смеха: добраться до Прибрежного действительно не удалось. Молодцевато выглядящий «Икарус» на деле оказался сущим рыдваном и, кое-как дотащившись до выезда из города, сдох окончательно. Водитель мрачно бросил что-то про форсунки и пошёл ковыряться в моторе, а немногочисленные пассажиры направились к кирпичному павильончику остановки, рассчитывая уехать следующим (и последним на сегодня) рейсом. Воронков поглядел на расписание и, решив, что время ещё есть, попробовал остановить попутку, но все, кому бы он ни махнул рукой, лишь прибавляли газу. Единственным, кто притормозил, был совсем молодой паренёк на драном «Москвиче», который с важным видом запросил столько, что Воронков не выдержал и популярно объяснил юноше, куда ему стоит отправиться с такими амбициями. Паренёк, не дослушав, сам послал Воронкова примерно туда же и попытался гордо рвануть с места, но «Москвич» дёрнулся, захлебнулся и заглох.
Сашка злорадно ухмыльнулся и, отвернувшись от незадачливого «бомбилы», увидел, как приехавший на пять минут раньше расписания последний автобус закрывает двери и отчаливает от остановки.
Не понос, так золотуха! окончательно обозлился Воронков, безрезультатно махнул рукой ещё паре-тройке грузовиков, сплюнул на щебёнку обочины и, не глядя по сторонам, перешёл на другую сторону дороги. Несмотря на близящийся вечер и явственно видные на лице следы драки, первый же трейлер, который проезжал рядом, остановился, и водитель чуть ли не сам первый начал упрашивать поехать с ним показать дорогу к какому-то магазину, которого Сашка не помнил, но улицу знал, благо от неё до дома было пешком не больше получаса.
Но оказалось, что тот путь, который он был готов показать водиле, не годится: каждый раз, пытаясь повернуть с объездной дороги в сторону городских кварталов, они натыкались на знак, запрещающий движение грузового транспорта. Когда же взбешённый водитель плюнул на всё и поехал под знак, оказалось, что хорошо знакомый Воронкову район уже позади и ему пришлось вылезать из кабины и спрашивать дорогу. По ходу дела их три раза останавливали гаишники и, как водитель ни размахивал накладными, два из трёх патрулей у него отобрали по десятке под предлогом: «За что? Хочешь, сейчас найдём, за что?!»
В конце концов вышло так, что когда наконец искомый магазин засиял впереди своими огнями, водитель глянул на тёмное небо, на часы и зло произнёс, вставляя через каждое слово энергичные междометия:
Через пять минут закроется. Кто меня теперь разгружать будет? Лишний день теряю! Ты, парень, не виноват конечно, но чтоб я ещё раз в вашу дурную деревню поехал! Хуже здешних гаишников только ростовские!
В другой раз Сашка бы обиделся, но сейчас он и сам не питал тёплых чувств ни к городу, ни к гаишникам, да и вообще ни к чему на свете, включая и себя самого. Это ж надо было так умудриться весь день коту под хвост ушёл. И ещё придумывает что-то, город, мол, не выпускает, таинственные события Уж коли сам дурак, так нечего и оправдания сочинять.
Дальше, за магазином, в дверях которого действительно уже стояла тётка в грязно-белом халате, не пускающая новых покупателей, тускло светилась вывеска: «К_фе I_OMAI_KA» у букв «а», «Р» и «Ш» не горела часть неоновых трубочек, и от этого банальное название приобрело иностранную загадочность. Вспомнив, что с утра он так ничего и не ел, Воронков немного поколебался, а затем всё-таки повернул к забегаловке.
Интерьер «Иомаики» оказался под стать вывеске грязный пол, сальные столики, запоздалые посетители что-то ели, не снимая тарелок с алюминиевых подносов. В углу пятеро мужичков шумно допивали вторую бутылку водки, а первая, уже пустая, стояла у ножки столика.
В меню красовались завлекательные названия типа: «шницель по-венски», «салат пикантный», но то, что оказалось в тарелке, походило на пристойную еду не больше, чем сама «Иомаика» на парижский ресторан. Запах, идущий от «шницеля», уже говорил сам за себя, а когда Сашка попытался откусить от него кусок, то из-под серо-коричневой корки на тарелку высыпались подгорелые макароны вперемешку с зеленоватым фаршем, в котором красовалась четвертинка луковичной «попки» с непромытыми корешками. Издёрганные за день нервы не выдержали.
Что за говно здесь дают! с ненавистью выкрикнул он в сторону стойки и швырнул вилку в тарелку с такой силой, что разведённый из картофельного порошка «гарнир» полетел во все стороны брызгами (немалая часть их досталась многострадальной куртке самого Воронкова).
Он, не отодвигаясь, резко встал, и хилая табуретка отлетела назад, бренча и кувыркаясь. Хотелось ещё что-нибудь крикнуть, а может быть, и пойти на кухню, найти повара, запихать ему в глотку десяток-другой этих шницелей