Когда-то давно, несколько тысяч лет назад, этот остров был голым камнем, монолитом, поднимающимся из холодных вод озера. После смерти Михаила Бермонта прямо из скалы посреди острова выдолбили тяжелый саркофаг и положили туда почившего короля.
А через несколько лет из-под могилы поднялась яблоня. Необычная, с шестью стволами, оплетшими тяжелую гробницу великого короля и снова соединившимися над ней. Яблоня пошла в рост и вширь, подняла саркофаг на высоту нескольких человеческих ростов, пробила корнями камень, уйдя куда-то в неведомые глубины, и раскинула свою крону над островом. Саркофаг и сейчас был виден высоко над землей, мерцающий зеленью, как огромный неограненный изумруд в древесной оправе.
До яблони оставалось несколько десятков шагов, когда давление гнева стало невыносимыми Бермонт рухнул на колени, склонил голову.
Верни ее мне, произнес он громко, отец. Я виноват; накажи, как посчитаешь нужным. Только верни ее.
Остров завибрировал от нутряного земляного рычанияи заревели, расходясь к берегам озера, поднявшиеся высокие волны. Громко хрустнула отломанная яблоневая веткаи на спину склонившегося короля обрушился тяжелый удар, оставляя красный рубец. Демьян только сжал зубы и склонился еще больше. И лишь вздрагивал, когда на спину опускался очередной удар.
Остановился праотец, только когда ветка разлетелась, не выдержав силы воспитательного рвения.
Уходи, раздался тяжелый рык, и не смей возвращаться. Будет тебе урок.
Не пойду, упрямо сказал Демьян. Верни ее, отец. Год здесь стоять буду, два, пока не смягчишься. Верни.
Выкину, сердито рявкнули рядом с ним. Но уже без истовости, с усмешкой. Мохнатая лапа прошлась по спине, снимая боль, залечивая раны. Погладила по голове. Не за то бил, сын, сказал уже низким человеческим голосом, что зол на тебя, а в науку, чтобы думал впредь, за что ответственен. Раз пришел, не спрятался, не испугался, да и вину призналскажу тебе. Над душами я не властен, однако жди Михайлова дня. Если и вернется она, то только тогда, когда звери и люди ближе всего друг к другу. Больше ничего не открою. Сейчас надо нам беречь силы, сын. И ты не подводи меня впредь.
Бермонт поклонился, так и не обернувшись, и пространство вокруг поплыло, и он выпал на снег прямо перед ожидающим его листолетом. Оттуда выскочили охранники, глядя, как поднимается с земли нагой корольа сверху на белый покров красно-желтым сочным дождем сыплются спелые ароматные яблоки.
* * *
Игорь Иванович от уколов, примочек и виталистических процедур проспал почти два дня. Только просыпаешьсятебе вкатывают антибиотик, кормят, провожают до удобств и снова зовут виталиста. Мышцы периодически прихватывало судорогами, и тело болело так, будто он неделю в одиночку камни ворочал. «Воздействие тока, объяснил доктор, вы еще легко отделались, чудо, что не парализовало».
Имя чуду было Люджина Дробжек. Сколько же она влила в него резерва, что не только завела сердце, но и фактически сняла последствия стихийного разряда?
На второй день Игоря, категорически отказавшегося от очередного сеанса виталистачувствовал он себя уже нормально, хотя красные ветвистые ожоги на груди заживали неохотно, да и пулевое немного беспокоило, еще раз навестил Свенсен.
Ненадолго. Хмурясь, рассказал про ситуацию в замке Бермонт. Передал желание короля Демьяна встретиться с ним и Люджиной, когда они встанут на ноги, чтобы наградить за спасение Тарьи и выигрыш времени для королевы. И ушел, торопясь, оставив Стрелковского сжимать кулаки от тупой боли в сердце и очередной вспышки тягостного чувства вины и бессилия. Похоже, он приносит несчастье всем женщинам, которые ему дороги. И, как ни изворачивайся, ни прыгай выше себя, защитить их не получается. И Полину не уберег. Был рядом, да, но в результате она и боролась сама, и победила саматолько страшной ценой.
Игорь сжал зубы, сел на кровати, ограждаясь от привычно уносящих его в тусклое болото безнадежности мыслей и переключаясь на рабочий режим. Нужно было связаться с Тандаджи, обсудить дальнейшие действия. Игорь поискал взглядом телефон, выругалсявспомнил, что он сгорел от разряда, вызвал медсестру и попросил дать ему позвонить. Набрал Тандаджи, кратко описал произошедшее и потребовал перевести их в Рудлог.
Я уже в курсе, коротко сказал тидусс. Запрос на перевод послал, ты мне здесь нужен. Зашиваюсь, Игорь. Как будет известен ответсообщу. Телефон тебе передадут. Лечись.
Зашел врач, строго и терпеливо предложил пациенту лечь в постель и принять виталиста.
После таких травм неделями в постели лежат, пробурчал он, а вы уже скачете. Вам нельзя напрягаться. Хотите поскорее встать на ногине мешайте лечению. Что вы делаете?
Я сейчас, доктор, вежливо произнес Игорь, вставая. Проковылял мимо хмурого врача, открыл дверь, добрел до палаты Люджины, заглянул туда и медленно потащился обратно. Она спала.
А спросить? с невозмутимой иронией поинтересовался врач. У вас время сна и бодрствования не совпадает. Вы спитеона просыпается. Все нормально, идет на поправку.
Я сам увидеть хотел, объяснил Стрелковский, растягиваясь на койке. Зовите вашего виталиста, доктор, не буду больше нарушать режим.
Полковнику опять вкололи какой-то болезненный укол, намазали грудь и плечи прохладной, приятно пахнущей травой мазьюи виталист отправил его в сон.
На следующий день Игорь терпеливо перенес все процедуры, но вместо того чтобы спать, как этого требовал организм, упорно потащился до палаты напарницы. Открыл дверь. Капитан наконец-то бодрствоваласидела в койке, опираясь на спинку, и из большой кружки пила чай, периодически откусывая от огромного куска вкусно пахнущего пирога. Вся палата была уставлена цветамитак много было их, что на светлых стенах и полу плясали разноцветные отблески. И запах стоял сладковато-горький, цветочно-лекарственный. Стрелковский так изумился, что даже поздороваться забыл.
А это откуда?
А это, шеф, ко мне берманские гвардейцы ходят, с иронией ответила Дробжек. Голос ее был слабым, к вене шла трубка капельницы. Носят цветы, пироги. Кто хвалит, кто замуж зовет. Один даже с матерью пришел, в два голоса уговаривали.
А вы? поинтересовался Игорь небрежно, подходя к кровати. Прямо рядом с напарницей, на тумбочке стояло блюдо с большим яблочным пирогом.
А я отказала, в тон ему сообщила Люджина. Потянулась, похрустела тонкими кистями. Поскорее бы уже в силу войти и уехать отсюда, Игорь Иванович. Сил нет лежать больше. Короля-то спасли, слышали?
Слышал, хмуро сказал Игорь. Огляделся, взял стул, сел вплотную к кровати, вглядываясь в бледное лицо напарницы. Выглядела она довольно бодро, несмотря на заострившиеся скулы и синяки под глазами, и отросшие черные волосы, взъерошенные после сна, делали ее похожей на ежа. И про ее величество слышал. Свенсен приходил, рассказал.
Напарница внимательно взглянула на него.
Себя вините, шеф? Вы думаете, если бы были рядом, смогли бы помешать?
Игорь помолчал.
Полина, произнес он суховато, это моя ответственность перед той, кому я служил. И мой личный долг. С которым я не справился.
Люджина словно потускнела, положила пирог на тарелку.
Вы сделали всё, что было в ваших силах, Игорь Иванович, медленно и осторожно сказала она. Откуда у вас к сорока семи годам столько остаточного перфекционизма? И, знаете, я почему-то уверена, что ее величество вернется. В ней столько воли и любви, что другое и представить невозможно.
Мать ее была такой же, тихо проговорил Игорь. Однако погибла.
Но ее величество Полина-то жива, строго возразила Люджина. Да и Бермонт теперь за нее отвечаети он всё сделает, чтобы жену вернуть. Вы посмотрите с другой стороны. Хоть и потрепаны, но все мы живы.
Действительно, Игорь легко улыбнулся. Я ведь не поблагодарил вас, Люджина. Я вам, наверное, килограмм двадцати мышц стоил. Вы меня спасли.
А выменя, ворчливо ответила северянка. Хотя, честно говоря, зря вы поскакали сломя голову меня выручать, вместо того чтобы дождаться группу захвата. Куда это годится?
Вы бы не продержались, Дробжек, возразил Стрелковский. Несмотря на виртуозное владение табуреткой.
Капитан усмехнулась, оглядела его с ног до головы. Некоторое время они так смотрели друг на другаон перевел взгляд с осунувшегося лица на тонкие руки, наклонился и стянул с нее одеяло. В больничном костюме Дробжек действительно выглядела очень исхудавшей. Но не так страшно, как представлялось. Он скользнул взглядом по ногам, выше, остановился на опавшей груди, и Люджина ссутулилась, прикрылась рукой.
Ушла красота-то, Игорь Иванович, сказала она чересчур бодрым тоном.
Мне хватит, ответил он серьезно. Буду вас откармливать, Люджина. Еще пару дней полежитеи домой. И беречь себя, он коснулся ладонью ее живота и осторожно, неуверенно его погладил. Северянка неожиданно покраснела.
Сообщили уже, Игорь Иванович? Вы не думайте, я не планировала так. Вы не беспокойтесь, я не буду вас напрягать.
Что за глупости, Люджина? недоуменно спросил Стрелковский. Дробжек прерывисто вздохнула, подергала воротник зеленой больничной рубашки и прямо взглянула на него.
Я не забеременела специально, чтобы привязать вас, четко проговорила она. И если вам это ни к чему, то я спокойно уеду к матери и не буду вам мешать.
Люджина, сказал он терпеливо, я еще в своем уме. Естественно, вы не планировали. Вы вообще не способны на хитрость. Жить вы будете со мной, в моем доме, растить нашего ребенка. И если вы вздумаете уехать, я очень рассержусь. Мы же всё обговорили.
Дело в том, Игорь Иванович, спокойно пояснила Люджина, что раньше вы были свободны в своих решениях. А сейчас чувствуете ответственность. И благодарность. Я хочу, чтобы вы понимали: вас это никак не обязывает.
Боги, Дробжек, Стрелковский раздраженно качнулся на стуле, ешьте лучше ваш пирог и молчите. Когда вы начинаете показывать свою независимость и готовность исчезнуть в любой момент, у меня возникает желание вас отшлепать.
Она хмыкнула, и в звуке этом отчетливо прозвучало: «Ну попробуйте». Открыла рот, чтобы что-то возразить, но не успелаИгорь аккуратно пересел к ней на кровать, подтянул к себе и обнял.
Черт, сказал он ей в шею, проводя ладонью по боку, я чувствую ваши ребра. Я как-то привык уже к тому, что вы мягкая, Дробжек, и я не рискую ушибиться о кости или сломать пальцы, обнимая вас. Будет повару работа. Вы вставать сейчас можете?
Могу, голос ее был тихим. Игорь гладил по выступающему позвоночнику кончиками пальцев, и северянка замерла, положив голову ему на плечо. Но руки-ноги трясутся. Восстановлюсь. Мышцы нарастут. Главное, чтобы не жир.
Ну, будете еще мягче, Игорь не удержался, сжал ее грудьувы, и правда стала меньше, и капитан ответила смешком:
Потеряли любимую игрушку, полковник?
Напряжение и неловкость последних минут вдруг испарились, стало весело.
Ничего, сказал он, с неким даже озорством заглядывая в ворот рубахи, кормить будетевырастет. Хотя и так, Игорь погладил мягкое полушарие, снова сжал, и глаза Люджины потемнели, губы приоткрылись, хорошо. Дробжек, твердо произнес он ей в губы, больше никаких перестрелок, никаких заданий. Будете сидеть дома.
Вы такой смешной, Игорь Иванович, пробормотала она снисходительно. Все время думаете, что я хрустальная. Не развалюсь. Я пока еще сотрудник Зеленого крыла. И уходить не собираюсь.
Он стиснул ее сильнее.
Тогда будете в кабинете сидеть, Дробжек. Или в отпуск отправлю долгосрочный. Или вообще уволю.
А это уж как вы пожелаете, Игорь Иванович, согласилась северянка весело. Ваше право. Я тогда обратно к полковнику Тандаджи попрошусь.
Скрипнула дверь. Они повернули головына пороге стоял Тандаджи собственной персоной и разглядывал их с каменным выражением на лице.
Выздоровление идет полным ходом, как я погляжу, с едва заметным ехидством произнес он. Капитан покраснела, отстранилась, и Стрелковский, с укоризной посмотрев на тидусса, пересел обратно на стул.
Доброго дня, полковник, невозмутимо поздоровался Игорь, присаживайся. Какими судьбами?
Пришел лично убедиться, что вы не при смерти, Тандаджи аккуратно сел на стул, сложил руки на коленях. Убедился. Теперь надо дождаться выписки.
Мне говорят, еще дня три минимум, Майло, с сожалением ответил Игорь. Разве что ты раньше организуешь нам транспортировку в Рудлог.
Организую, легко согласился Тандаджи. Запрос одобрили, так что сегодня вечером или завтра с утра переведут вас в Иоаннесбург. В Королевский лазарет.
И нужно что-то решать с гвардией.
Тидусс легко улыбнулся.
Решили уже. Гвардия остается в замке по личному распоряжению Бермонта. Он сказал: «Жена у меня есть, королева у страны есть, не вижу причин отзывать гвардейцев». Я поставил Осинского командиром, будут при королеве, заодно и сведения нужные соберут. А тебя, Игорь Иванович, работа ждет. Судя по всему, он взглянул на красную Дробжек, в кабинет ты вернуться уже можешь. Хотя бы на полдня. Вот из лазарета и будешь ходить. А то я как-то привык уже к тому, что работа по внешней разведке на тебе и что я могу периодически ночевать дома. И, честно скажу, сейчас дел очень много. Супруга меня две недели почти не видит и грозит взорвать Управлениеона несколько взбудоражена из-за беременности. А мне очень не хотелось бы привлекать ее за терроризм.
Серьезная угроза, кивнул Игорь с улыбкой. Завтра я буду в Управлении, Майло. А капитан, ты уж извини, пока на работу не выйдет. Может, и вообще не выйдет.
Сначала напиши запрос на перевод в твое подразделение, ледяным тоном сказал тидусс. А потом уже решай. А вы, капитан, обратился он к Люджине, не хотите ли остаться на оперативной работе? В службе внутренней безопасности?
Я, господин полковник, с Игорем Ивановичем останусь, твердо сказала Дробжек.
Конечно, сухо ответил тидусс и удовлетворенно качнул головой. И добавил с иронией: Но если он вас уволит, приходите ко мне. Для вас место всегда найдется. Вы отлично справляетесь с самыми сложными заданиями.
Стрелковский сощурился, Тандаджи ответил ему невинным и равнодушным взглядом. Дальше разговор зашел о текущих делах. Господа полковники сильно увлеклись импровизированным совещанием и еще долго бы общались, если бы в палату не заглянул врач и непререкаемо не приказал посетителю удалиться, а пациентамразойтись по своим койкам. И не испугали старого доктора ни ледяное недовольство одного рудложского полковника, ни раздражение другого. Его делолечить, а эмоций за свою жизнь он насмотрелся столько, что они уже не трогали.
Глава 2
1218 декабря, Иоаннесбург
Марина
Горе бывает разным. Кто-то носит его в себе, как Ангелина, и оно изъедает ее изнутри, прорываясь болью в глазах, упрямо вздернутым подбородком и болезненной бледностью. Кто-то, как Каролина, выплескивает его вовне, растворяя в скипидаре и раз за разом упрямо рисуя солнечно-желтым и улыбчивым образ нашей Пол, распахнувшей руки, хохочущей, стремящейся навстречу, словно собираясь обнять или защекотать зрителя. Алина рыдает и твердит свои формулы или уходит на мороз гулять с высоким крепким парнем, готовым защитить ее от всего мира. Наш отец спасается от тяжести, помогая нести ее родным.
Мое горе имело вкус злости и табака, стучалось в виски головной болью, выворачивало наизнанку и склеивало ресницы сольюно слезы не приносили облегчения. Отсутствие Полины ощущалось как нехватка дыхания, невозможность вдохнуть полной грудью. Мы жили, привычно чувствуя друг друга, как младенец в утробе матери ощущает биение ее сердца, только мы слышали вибрации пяти родных сердец. И без одного из них было страшно, тягостно и непривычно.
Видимо, за семь прошедших лет наша связь стала крепчеили мы стали сильнее? Когда ушла мама, ощущения были куда терпимее. В понедельник же, во время операции, которая, по счастью, подходила к концу, меня будто ударило лопнувшей струнойтолько боль была намного сильнее. Сразу пришло осознание, что Полины на Туре больше нет, окружающее поплылои я только успела шагнуть в сторону, чтобы не свалиться на склонившегося над пациентом Эльсена.