- А ты кто такая будешь, чтоб о таких вещах узнавать?
На миг растерялась, даже шаг невольный назад сделала.
- Кто ты Ладимиру, да и кто ты здесь, чтоб в чужие дела лезть?
- Я кто? - ярость и обида нахлынули волной. - Любовница я ему. А тебе - ученица Всеслава, заклинательница. Что в Доме Предсказаний творится - мое дело, как и твое, Ростих Многоликий.
Чародей глядел на меня с насмешкой. Не по нраву слова такие пришлись.
- Ступай, Вёльма, - ответил. - А Ладимир вернется, когда на то приказ ему будет.
- Приказ? Слово твое?
- Мое. И больше ко мне подходить не смей. Не по пути нам с детьми ушедшей.
Сказал и к своим бумагам вернулся. Будто исчезла я.
Шагнула я в сторону и ветром холодным вмиг обдало.
Ростих отдалился и исчез вовсе.
Оглянулась я на шум крыльев. То птицы вещие сорвались со стен, роняя перья черные и белые. Полетели прямо на меня, смеялись голосами звонкими.
Пригнулась я, рукой лицо прикрыла. На видно ничего - лишь крылья, перья да лица девичьи - красоты неземной - да косы расплетенные. Окружили меня как обняли.
И все смеются, все отпускать не хотят...
- Прочь, прочь уйдите, - закричала я.
А как глаза открыла - на полу у Лесьярова стола сижу.
- Что? Не вышел разговор? - усмехнулся старик. - Прогнали тебя птахи...
Ошалело оглядываясь по сторонам, я встала. Платье на себе оправила, а из косы перо вытащила.
- А ты думала, они неживые? - продолжал Лесьяр. - Уж сколько лет они там, покой Ростиха хранят. В сказаниях написано, улетят с места насиженного, как только рухнет Дом Предсказаний. Да только не верю я в то.
- Ты вещун, Лесьяр, тебе видней будет.
Сказала и поспешила уйти побыстрей. Вслед какие-то слова донеслись да только не разобрала.
Едва-едва не дошла до Всеславовой комнаты.
Позади шагами тихими кошачьими шел гость. Незваный-нежеланный. Ощутила я его будто прикоснулся кто рукой прохладной.
Обернулась.
- Тихое утро, сестра моя, - поклонился он, приложив руку к груди.
- Тихое утро. Только не сестра я тебе, - склонилась в ответ.
Зоран, темный жрец ушедшей, легонько улыбнулся.
- Не признаешь ни ее, ни меня, а мы тебя давно признали.
- Оттого и ходишь по пятам?
Чародей с посохом, на котором самоцвет черный, а на шее ее знак древний.
- Непросто тебе, Вёльма, затем и пришел. Коли совсем худо станет, приходи. И я, и Осьмуша, и она ждать будем.
Вспомнился мне сон, что перед испытанием явился. И глаза ее ледяные, и одежды черные, что по ветру вьются, и берег одинокий, ветрами межмирья скрытый от яви...
- Не приду я, Зоран, не жди. Решила уже.
- Решения людские меняются волей богов. А печаль твоя долгой будет.
- Ах ты, змей...
- Не я, - покачал он головой.
- Тогда откуда узнал?
- Откуда? Она мне указала, в огне.
- В темном огне, - добавила я.
- В ее огне. Зря, Вёльма, ты от природы своей бежишь, зря. Осьмуша принял и смирился, а ты страдать будешь.
Я замотала головой и пошла прочь. Не стану слушать его, не буду, не поверю в увещевания ложные.
Варвару я застала за странным занятием - чародейка носилась по комнате, выполняя указания Всеслава, разыскивала снадобья, книги, свитки. Тишка в этот миг сидел на стуле посредине и тыкал пальцем то туда, то сюда.
Всеслав же, занимая привычное место хозяина, приказывал Варваре, что найти. Завидев меня в дверях, он поманил рукой.
- Тихого утра, Всеслав, - пробормотала я. - Что стряслось здесь?
- Собираемся мы, Вёльма, в путь-дорогу нам пора.
- Какую дорогу?
- Лисица-синица, поедем далеко, на конях ретивых, за дома порогом, - запел Тишка, покачиваясь из стороны в сторону. Бубенцы на его шутовской цветастой шапке тихонько позвякивали и пели о чем-то далеком. - Вслед за кочевниками лютыми поскачем, схватимся за мечи, и...
- Что ты говоришь, Тишенька? Всеслав? Варвара?
Я оглянулась как-то беспомощно.
Казалось вот-вот и провалюсь куда-то. Печаль пришедшая с Изнанки, что сном зовется, растерянностью обернулась. Глядишь и нет ее, а как схватится за плечи, как обнимет, так и сил нет избавиться.
Птицы вещие видать морок какой навели. Куда ни пойду, какой шаг не сделаю - все рушится, все чужое.
- Тебе бы тоже поторопиться, - сказала Варвара. - Немного времени уже. А ну убери руки, плут! - прикрикнула на Тишку, когда тот к цветной склянке руки потянул.
- Так куда ж поторопиться?
Вздохнул Всеслав.
- Ростих велел на битву собираться. Не одолеть Мстиславу гарнарцев без нас.
- И что же? Все едем?
- Я и ты едем.
- И я! Гарнарца поганого рубить стану! - вызвался Тишка.
- Сиди уж, голова твоя дурная, - хмыкнула Варвара. - И без таких найдется забота...
- Злыдня - Варька! - насупился шут.
- Молчи уж!
- И как скоро едем, Всеслав?
- О том не знаю - как Ростих велит.
- Как Ростих велит... - повторила я тихо.
Где же Ладимир и что с ним?
Сохраните его боги, коли на пути к полю бранному...
На просторном дворе Дома Предсказаний, куда пускали меня нечасто, боясь, что узнать могу лишнего, стояла высокая клеть. Жил в ней сокольничий Чеслав. Хмурый, с постоянно сведенными к переносице бровями, заросшей спутанной бородищей, и в старых, сотни раз залатанных, вещах из грубой небеленой ткани.
Показывался в Доме Чеслав редко, лишь когда звали особо. Слов не говорил, грамоты не знал. Лишь хмыкал изредка, кивал, когда спрашивали и мотал головой, коли что не по нему приходилось.
Я его лишь два раза и видела. Однажды как с Всеславом ходили письмо с соколом посылать, второй - как сама родным в Растопшу писала.
Сегодня снова к сокольничему пошла с грамотой в руке. Осторожно постучала в дверь, боясь, как бы Чеслав не осерчал на незваную гостью, пришедшую в поздний час.
Грузные шаги, послышались из-за двери клети и, спустя полминуту, на пороге показался хозяин. Прищурившись, он пригляделся ко мне в неровном свете факела.
- Тихого вечера, Чеслав, - проговорила, - можно ли послание отправить?
Сокольничий недовольно крякнул и махнул рукой, входи, мол.
- Ты уж прости, что так поздно, - продолжила я, переступая порог, - Родным своим хочу написать. Вести тревожные пришли, не могу смолчать. Сам ведь видишь, что твориться в Трайте.
Нарочно я это сказала. Вряд ли Чеслав за ворота выходил. В городе так и вовсе не появлялся. Разве что от чародеев и слыхал о войне.
- Позволишь ли одну из твоих птиц взять?
Сокольничий метнул на меня недовольный взгляд и направил в глубь клети. Я осталась ждать, сжимая в руке тоненькую трубочку - послание.
Недовольный клекот разбуженной птицы отозвался в моей голове яркой вспышкой. Молодой сокол, еще слишком резвый и дерзкий, не усмиренный до конца, разозлился. Сокольничий, этот человек, насквозь пропахший птичьим духом, не нравился ему. Он заставлял подчиняться, запирал в клетке, закрывал глаза.
С каких времен в Беларде послания стали передавать соколами - не ведаю. Знаю только, что птица эта - гордая и непримиримая. Заклинатели много лет бились, чтоб заставить их подчиняться приказам да задания выполнять. И ведь не каждый сокол в почтари годился. Иной лишь для охоты. Только вот в последние годы разлюбили наши бояре с птицами охотиться. Забава эта отчего-то пресной им показалась.
Чеслав вышел ко мне с соколом на руке. Когти птицы накрепко впились в кожаную рукавицу. Клюв приоткрыт.
Сокольничий сделал знак, и я подошла к нему.
Коснулась еще мягкого оперения птицы. Сокол на миг будто отпрянул, ощутив касание чужого духа, а после прислушался и затих.
Я делала все, как Всеслав учил. Осторожно коснулась золотой нити, что от самого сердца соколиного вилась. Со своей ее на мгновение сплела, а уж после, заговорила:
- Ну что ж ты, дружок? Испугался разве? Не бойся, зла тебе не сделаю. И прости, если потревожила. Дело у меня есть, попросить хочу грамоту родным моим отнести. Да только не в город, не в село, а...
Сознание птицы, все еще затуманенное злостью, было открыто. Недолгие однообразные воспоминания, что могли сопровождать лишь рожденного в неволе, промелькнули передо мной враз. Сокол оказался слишком молодым - не разменявшим и полного года, не видевшим зимы.
- Не нашлось ли другого? - спросила у Чеслава, боясь, что птица может и несправится.
Тот не ответил - даже кивком головы меня не удостоил. Мол, какого вынес, того и бери.
Поглядев на лицо его, я, грешным делом решила будто к лучшему, что молчит. Простите меня, боги - нельзя о людях так. Чеслав ведь не по своей воле молчун, не оттого, что слово ему поперек горла встает. А оттого, что в младости своей к лиходеям в лапы попал, а те язык и отрезали. С тех пор у нас служит, за птицами ходит. Соколы и без слов понимают Чеслава, заботу чуют. Да и дух его за прошедшие годы будто и не человечий стал, все одно с птицами сравнялся. Если уж учить птиц, так то заклинателей дело, а ему лишь бы кормил да лечил.
Сокол встрепенулся, когда я за золотую нить дернула. Образы моих братьев ему отдала и велела, чтоб искал. Где искать - тоже показала. Если права я и на месте они, так буду спокойна. Если ж нет - себя только винить.
- Довольно, - проговорила, завершив. - Отправлять можно.
Чеслав снова ничем не выдал свой ответ. Сокол - птица дня. Тяжело ему в ночи будет, разве что чары мои помогут.
Не любил меня сокольничий, по глазам видела, не любил. Ладно уж чародеи носы воротили, но прислужники-то... Те за ними следовали. Имя ушедшей не произносили, а от детей ее и вовсе, как от чумы открещивались.
Вышли мы во двор. Чеслав глаза птице открыл.
Сокол взмахнул крыльями, на меня поглядел умными глазами, и голову чуть склонил. Я же ему на когтистую лапу письмецо привязала аккуратно, чтоб не мешалось.
- Лети, дружок, - прошептала, выпуская золотую нить из ладони.
Сокол раскрыл крылья и взметнулся стрелой в вышину темнеющего неба. Пестрым росчерком промелькнул и скрылся за маковками терема. Как и не было его.
- Спасибо, Чеслав, - поблагодарила мужика.
Тот только рукой махнул и ушел.
Думы тяжкие окутали меня, пока домой шла, пока по двору велимирову ходила, пока на звезды-зернышки глядела, как порог переступила. А уж как в горницу вошла, так разом и схлынули потоком бурным.
У очага пылающего колдовским алым пламенем сидел Велимир и племянником. Беседовали о чем-то негромко. Так, будто желали, чтоб и не слышал никто кроме.
- Ладимир... - вырвалось у меня.
Сердце враз подскочило будто заяц вспугнутый. Забилось радостно.
Вернулся, слава молодым богам! Зря я речей темных наслушалась, зря поверила. Вернулся он. Ко мне вернулся.
Он обернулся. Лицо прежнее, на губах легкая улыбка, прядь волос на лоб спадает, разве что усталый вид. Прежний Ладимир, прежний.
Остановилась я и шагу сделать не могу. Прежний-то прежний, а вот глаза чужие. Холодные, колючие, как будто другой кто на меня глядит.
- Тихого вечера, Вёльма, - ответил.
- Тихого вечера... - повторила эхом.
Не так здесь что-то. Духом чую, не так.
- Я уж думала, когда же вернешься. Хоть бы сказал, предупредил, что уйдешь.
Велимир смотрел на меня осуждающе.
- Ни стыда ни совести, вижу у тебя не осталось, - вслух сказал. - Меня б что ль постыдилась.
- А чего стыдиться, раз все знаешь?
Чародей усмехнулся.
- А я еще думал будто дети ушедшей как мы будут.
- Не нужно, дядька, - Ладимир остановил его жестом. - Не говори ей таких слов.
- В моем доме и молчать прикажешь, племянничек? Привел девку беспутную и еще речи ее бесстыдные терпеть. Надо бы и честь знать, вот что скажу.
Он поднялся и, не сводя с меня глаз, подошел ближе.
- В ночь гостя гнать - дурное дело, а вот с утра и проводить не грех. Долго ты жила у меня, Вёльма, долго я глаза на все закрывал. Пора и честь знать.
Сказал и вышел прочь.
Я, как оглушенная, стояла посреди горницы. Шевельнуться не могла.
Ладимир, чего же ты молчишь? Отчего за меня не вступишься? Не скажешь, что нужна я тебе и что не пустишь меня прочь из дома этого?
Любимый мой сидел, упрямо глядя на огонь, не шевелясь. Чужим, незнакомым прежде, взглядом.
Я сорвалась с места, подбежала к нему, коленями на пол упала. Обхватила ладонями его лицо. Пальцами по колючей щеке провела, прядь темную со лба убрала.
- Ладимир, скажи мне хоть ты, что творится?
Медленно его взгляд коснулся меня. В них плясал огонь, танцевал незнакомый доселе танец. Страшный и завораживающий. Не тем уж был огонь, который когда-то меня зачаровал.
Теперь от огня этого на моей коже будто ожоги горели. Да не те ожоги горячие, а как ото льда. Как бывало зимой, в мороз лютый, железа коснешься или закоченеешь на ветру, или упадешь в холодный снег.
Ладонь Ладимира легла на мое запястье и чуть слышно сжала его.
- Прежнее все, Вёльма, прежнее. Зря ты переполошилась так.
И голос его чужой. Успокаивает, а слова безликие, неласковые, неживые.
- Как же прежнее, если Велимир меня прочь гонит?
Любимый опустил взгляд долу, отвел мои ладони, поднялся.
- Не мне ему мешать. Делай, как велит...
Ни слова я больше не сказала. Так и глядела ему вслед, так и сидела на полу у очага, не двигаясь.
- Уходи, Вёльма, - тихо добавил, обернувшись. - Себя спасай, родная моя.
Оглушающая тишина упала на мои плечи, лишила сил. Время замерло, покатившись хрустальным шаром по краю пропасти, где, кажется, и я сейчас стою. Холодный ветер вдруг подул в спину, обернувшись огненным жаром. И не изменить ничего, не исправить...
Поднялась я после, уж когда не знаю. Только Хельга, вошедшая в поздний час, помогла мне встать, поглядела в растерянные глаза и проговорила:
- Так норны велели, не нам судить их слово.
Часы ночные, те, что не заметишь порой, во сне пребывая, тянулись вечностью. Казалось конца и краю не будет той темной пелене, что не землю легла.
Подойдя к окну, я вглядывалась в небо, усеянное яркими звездами - вестницами холода. Попадись мне сейчас птаха, повыщипала бы все перья ей. Чтоб не летала над миром, чтоб не насылала ночь темную, чтоб не было ее, дочери ушедшей, чтоб...
Даже заплакать я не могла.
Выдворили меня, выгнали. Как бродягу подзаборного, как псину безродную, как игрушку сломанную.
За что? Не знаю, не ведаю...
Слез нет, горя нет. Только будто камень на моих плечах и тяжесть его вот-вот раздавит, а я держусь отчего-то, не падаю, жива до сих пор.
За что со мной Ладимир так?
Вспомнила я, как он вышел и как обернулся, какие слова сказал.
Вздохнула. Поднялась с места и быстро пожитки свои в прежний заплечный мешок собрала. Как пришла нищей, так и уйду.
Медальон скельдианский на шею надела, крепко сжала в ладони и помощи попросила. У богов. А вот у каких - своих или северных - есть ли разница? Имена у них только и разные.
Чуть светать стало, вышла тихо из дома, сошла с высокого крыльца, обернулась - темнота и тишина окутали жилище Велимира.
Всхлипнула горько. Дыхание мое паром на морозном воздухе стало. Слезу одинокую утерла рукавом и прочь пошла.
Куда? Не все ли равно?
***
Шла я по улицам и будто кто следом. Оглянусь вот и увижу ее - глаза нечеловечьи, одежды черные, лицо скрытое и кожу белее кости.
Не зря Зоран меня звал - знал все наперед темный жрец. Да только не пойду, все одно не пойду. Не поклонюсь ей.
- Обереги меня, Ларьян-батюшка, спаси и сил дай. Избавь от наваждения, от дочери твоей - отступницы... - все шептала.
Варварин дом я лишь однажды и видела. Жила чародейка на краю верхнего города, у самой границы, за которой начинались бедняцкие лачуги. Скромное жилище для всех закрыто было. Меня саму Варвара и то неохотно пустила.
- Кого в ранний час принесло? - послышался голос хозяйки. Сонный и сердитый.
- Открой, Варварушка. Я это... Вёльма, - дрогнула уж на последнем слове.
Послышался скрип засова.
Варвара, наспех одетая, простоволосая, отчего седины видней стали, а сама женщина старше показалась, с тревогой на меня поглядела.
- Вёльма? Да как же... Что стряслось?
Я улыбнулась, сглотнув поздно набежавшие слезы.
- На постой к себе возьмешь девку беспутную? - отчего-то улыбнулась.
- Входи, - она торопливо завела меня внутрь и закрылась.
Приятное тепло и запахи дома поглотили меня.
Здесь было уютно по-настоящему. Пусть тесно, пусть ни доли роскоши, но все же тепло. Тепло так, как не согреет очаг или печь. Тепло душе.
Боги, как же долго я мерзла...
Варвара заварила мне какой-то успокоительной травы, укутала плечи шалью. Сама села напротив и терпеливо слушала.
На лице ее ясном вдруг тень пролегла. В глазах колдовских появилась тревога.
- Что делать мне, Варварушка, ума не приложу...
- Вот что я тебе скажу, Вёльма. Отступись. Не след тебе в дела Ростиха мешаться. Отойди от Ладимира, не тронь больше, забудь.
- Ты знаешь что-то?
Чародейка покачала головой.
- Знала бы, так сказала. Да и не дело мне - болтать. А ты все же отойди в сторону. Если вихрь темный поднимется, так всех сметет и тебе не уйти.
- Не понимаю я, - покачала головой, крепко сжимая в ладонях кружку, уже пустую. - При чем здесь Ростих? Коли разлюбил меня Ладимир...
- Дуреха ты, Вёльма, - упрекнула Варвара. - Сама же говоришь - переменился он. Нет такой силы кроме колдовской, чтоб враз разлюбить. Ладимир твой и без того недобрый человек, а уж с Ростихом и дядькой своим, Велимиром, тех еще дел натворить может. Оттого и говорю тебе - отступись, обожди. Не то костей потом не соберешь. Сам же он тебе сказал!
Голос ее вроде и близкий, и родной, а все вдали звучит.
Как вспомню глаза его, голос, лицо равнодушное, так и упала бы на пол, кричала бы, билась о стену головой. Лишь бы понять - отчего так? За что?
- До утра пару часов подреми, Вёльма, а после... - Варвара решала, что делать. - После пойдем в Дом Предсказаний, к Всеславу. Он знает, что делать, подскажет.
Боги! Вела-вещунья, помоги! Если коснулись Ладимира злые чары, исцели его, дай сил справиться.
Не хотелось мне спать, не моглось. Да только ноги сами от усталости подкосились. Упала я на постель и заснула вмиг. И снова мне шепот слышался, снова чья-то рука на плечо легла и ласково так гладила.
Не пойду я к ней, не пойду, пусть не старается - не уговорить.
Всеслав, на которого вся моя надежда и была, только головой покачал.
- Жаль мне тебя, девонька, боги видят, как жаль. Да только права Варвара - обождать надо. Ладимир твой вернется и никуда не денется. Подожди только немного.
- Чего ждать, Всеслав? - вскочила я с места. - Если беда с ним какая, так помочь нужно, а, если чары злые, так развеять. Не могу я так сидеть... Ты коли знаешь что - не молчи!
Я с отчаянием и мольбой поглядела на заклинателя.
Всеслав не спешил с ответом, тянул чего-то. По глазам видела я, что знает да только говорить не станет.
- Сказано тебе, Вёльма, сидеть и ждать. Так и жди. А лучше готовься к битве грядущей. Твои-то беды поменьше людских будут.
- Всеслав...
- Будет, Вёльма! - прикрикнул он. - Не хочу я тебя губить, потому промолчу и слова больше о Ладимире и Ростихе не скажу.
Я обомлела.
- Всеслав, смилуйся, - прошептала, - чует мое сердце, беда случится скоро. Скажи хоть, откуда ждать ее.
- Ни слова!
Поднялся чародей, взметнулись полы одежд его, взмахнул посохом и вмиг вихрем исчез - был и нет.
Замерла я на месте. Шагу ступить не могу.
Будто темнота окутала меня. Все вижу, а двинуться не могу. Все слышу, а ответить не смею. Все знаю, а слов не свяжу.
- Лисичка? Вёльма?
Я вздрогнула, обернулась - Тишка.
Шут, чье лицо исказилось в жалостливой улыбке, стоял совсем близко. Бубенчики на цветастом колпаке тихонько и грустно позвякивали, а сам напевал что-то тихое.
- Не печалься, лисичка, - проговорил, обняв меня за плечи. - Печаль будто туман. Глаза застит, на сердце камень опускает, дышать не дает и дорогу укрывает. А как свет забрезжет, так и рассеется, уйдет...
- Да где ж уйти коли и света нет?
Шут сел передо мной на пол и грустно улыбнулся. Так, будто и не дурак княжеский вовсе передо мной, а мудрец - старик с глазами, видевшими и счастье, и горе, и жизни, и смерти.
- Сколько бы тьме и печали не длиться, а одного луча тоненького на них обеих вдоволь станет.
Захотелось мне ответить, только не нашлась. Села рядом с ним.
- Расскажи мне сказку, Тиша.
- Какую сказку тебе хочется?
- А любую, только бы конец добрый.
Шут и заговорил.
Что за слова, что за песни не помню. Знаю только, что спокойно мне стало, легко, будто уснула и сон чудесный видела.
И уж не про драккары и северное море, не про дом родной, не про Ладимира даже. Снилось мне то, чего на свете быть не может, а еще песнь дивной вещей птицы, слово ее мудрое и совет.
Или не снилось вовсе? Печаль, она глаза застит.
В годы, когда я еще дитем несмышленым была да проказить любила, матушка запирала меня в темную клеть. Сидела там после, шевельнуться боялась. Оно ведь как - двинешься неосторожно, ненароком чего заденешь, поранишься, ударишься, а то и посыпется на тебя что. Еще больше ведь после влетит.
Сидела я на полу, обхватив руками колени, чтоб теплее стало. Веки до боли смежала. И все думала, грезила, что вот явится ко мне спаситель. Да не богатырь на коне, как девчонки все мечтают, а чародей. Что взмахнет он своим посохом, взметнется ветер вихрем, сорвет треклятую дверь с петель и унесет меня далеко-далеко. Туда, где молочные реки, кисельные берега, а по ним сахарная лодья плывет.
Это уж после, как подросла, поняла, что нет такого края и нет чародеев, готовых мне на помощь кинуться. Да и вообще нет ни чудес, ни див дивных, ни счастья простого.
Если и есть где-то, так в краях неведомых бродит мое, горемычное, уж и с дороги сбилось и заплутало, и не встретиться нам теперь.
Вот и теперь сижу будто в темной клети и хоть светит мне яркое осеннее солнце, все одно ничего не вижу.
Трайта, все такая же шумная, наполнилась новыми звуками. Теперь веселые посвисты скоморохов, разухабистые песни их, крики торговцев и бормотание гадалок уличных едва заметны были. Лязг железа, шум знамен, трепящихся на ветру, команды воевод раздавались над городом.
На пристани, куда забрела я ненароком, и вовсе переполох был. Сэконунг Ульвар Трехпалый спешно покидал белардскую столицу. Не по нраву ему гости ельнийские пришлись.
Скельдиане готовили драккары к отплытию, не доверяя столь важное дело чужакам. Что ж могут простые белардские рабочие сделать? Не ходили они под парусом в морях, только на лодьях мелких, по спокойным водам Марвы.
Страшные драконьи головы снова красовались своей жестокой ухмылкой на корме. Теперь уж пускай врагов лютых пугают да злым духам мешают скельдианам пакостить.
Вышла я к самой воде. Знак Дома Предсказаний из-под складок плаща достала и никто меня тронуть не смел. Только глядели недоуменно. И пусть их.
Волосы я в тугой узел на затылке стянула - Варвара научила как. На голову длинную шаль накинула. Если и встретится кто знакомый, не хочу, чтоб узнал.
Воды Марвы по-осеннему темные. Ветер рябь на них нагонял, осыпая пожелтевшими листами. Вспомнился мне Истомин день, вспомнился хмельной вечер и прыжки через костер. Вспомнилась и дорога домой, и как Ладимир тогда обнял, и как после, в тишине спящего дома я в его комнату вошла, и как впервые его назвалась.
Будто и не со мной было...
Касание чье-то незримое и я обернулась.
Северянин чуть заметно склонил голову, приложив правую ладонь к груди, и неспешно подошел ко мне.
- Не ждал встретить здесь ученицу уважаемого Всеслава.
- Доброго дня, ярл Сигурд, - поклонилась в ответ.
С минуту он глядел на меня, не сводя глаз. Ветер трепал его серебристые волосы, и я невольно поймала себя на желании коснуться его щеки и отвести в сторону непослушную прядь.
- И что же чародейка на пристани делает? - наконец проговорил Сигурд.
- На реку пришла поглядеть. Скоро ведь дожди пойдут, а после и вовсе льдом Марва покроется.
- В Беларде ранний ледостав, - согласился скельдиан. - Это плохо для нас.
- А брат твой стало быть скоро отбудет на север?
- Да будет богам угодно дать ему попутный ветер и милость свою. Сэконунга ждут в Скельдиании, - он миг помолчал. - Да и меня тоже.
Ворох желтых листьев, принесенных ветром, осыпался к нашим ногам. Тут же стряхнуло их в воду, и поплыли те по ряби темно-серой.
- Вернешься ли в Беларду, ярл Сигурд?
- Если велит мой конунг.
- Не жалко ли уезжать?
Откуда только во мне смелость такая взялась, ума не приложу. Ноги больше не подкашивались, голос не дрожал, провалиться сквозь землю не хотелось. И будто жалко стало, что он уезжает.
- Жалко не жалко, а долг прежде всего, - уклончиво ответил ярл. - Я не смею нарушить указа конунга.
Я обернулась к реке.
- Скоро уходите?
- Завтра после рассвета.
- Добрых вам ветров, - легко улыбнулась ему.
Сигурд сделал знак своим дружинникам ждать и подошел к воде вслед за мной.
- Ты, Вёльма, все с драккаров глаз не сводишь, - сказал. - Коль пожелаешь, завтра с нами отправляйся. Рад буду.
Я подняла голову - в глазах скельдиана опять не было никакого сомнения или вопроса. Только слово - приказ.
- Не время мне Беларду покидать, - ответила. - Если будет на то воля богов, увижу север. Не будет - так не мне решать.
- Боги лишь указывают верный путь. Ступать на него иль нет - в нашей воле.
В голосе послышалось недовольство. Не привык Сигурд, чтоб его слова ослушивались.
- Ответ твой принял и дважды предлагать не стану, - добавил. - Прощай, Вёльма, ученица заклинателя. Да благословят тебя боги, северные и белардские.
- Легкого пути, ярл Сигурд, - негромко сказала в ответ. - Подарок твой до смерти носить хранить буду.
Скельдиан чуть заметно улыбнулся - одними только уголками губ. Склонился в знак уважения и ушел вместе со свитой.
И как по волшбе налетел на меня порыв холодного ветра. Взметнул шаль, сбросил с головы. И ушел следом за скельдианами.
Человек этот, чьи глаза неба серого, а волосы пепел с серебром, все одно северный ветер. Холодный, жестокий, второго слова не дает. Вот он был - диво дивное - и ушел. Вернется ли? Не ведаю. Да только, чует мое сердце, унес с собой, в северные края, что-то. Будто от меня кусок оторвал и не видать теперь покоя. По слову одному могла бы в Скельдиании оказаться, а теперь лишь сны тревожные и печаль несбыточная.
Помогите мне, боги молодые, одолеть все грядущее.
Время, то соколом быстрым летящее, то ползущее улиткой, шло все к тому, чтоб отправиться нам прочь из Трайты. Уж собраны были все. Зелья колдовские в ларцы походные запрятаны, мешки заплечные уложены, кони быстрые откормлены и вычищены, подкованы на совесть.
Минуло всего-то двумя днями меньше седмицы, а мне вечностью показались эти дни. Страшно жить в ожидании, а в неведеньи и того хуже.
Варвара с Тишкой оставались в Доме Предсказаний. Ростих благоразумно разделил, кому в путь двинуться, а кому и дома остаться. Не все на битву пойдут. Пойдет ли Ладимир я не знала.
За дни прошедшие каждый вечер к дому Велимира подходила. Ждала да так и не дожидалась. Надеялась - увижу и хоть словом обмолвиться. Спросить, отчего вдруг не нужна стала, отчего меня как собаку за дверь выставили.
Говорят люди, гордость иметь нужно. Только ж какая тут гордость коли правды не знаешь? Осудить ведь и отвернуться легче. А вдруг беда какая? Вдруг сам Ладимир в помощи нуждается?
Всеслав прознал про мои прогулки и строго-настрого наказал больше не «шляться под чужими домами».
- О тебе ведь, Вёльма, пекусь, - говорил он, когда шли к княжьему терему, скельдиан провожать в путь. - Не мешайся в дела незнакомые.
- А, если печешься, так скажи, что знаешь. Я, может, и мешаться перестану.
- А перестанешь ли? - усмехнулся заклинатель.
Я только глаза опустила.
- То-то же. На меня взгляни - старик-чародей, уж сколько лет в Доме Предсказаний сижу, а и то не лезу в ростиховы задумки, побери его ушедшая. Послушай совета, Вёльма, угомонись ненадолго. Пусть все решится, а после и узнаешь.
- Тяжело мне, Всеслав. Не могу покоя найти.
- Знаю, что тяжело, знаю. Думаешь, самому страдать по младости лет не приходилось? Когда на душе камень, белый свет не мил. Потерпи, девонька, потерпи, пройдет все и будто сном покажется. А годы пройдут, еще и улыбнешься, вспомнив...
Слушала его и не верила. Кажется мне, горе это с годами не померкнет, не поблекнут темные краски его, не сойдутся раны.
Несмотря на ранний час да холодный ветер, пришедший от самых восточных гор, как сказывали вещуны, люду собралось немерено. Вечно не спящая Трайта провожала северян в их жестокий суровый край. Всем хотелось вновь полюбоваться на драккары, что стояли со спущенными парусами, спали у пристани которую седмицу. Теперь же развернулись они во всей красе и величии. Драконы хищно скалились с носов и, кажется, встань кто на их пути, сожгут огнем своим, разорвут мощными клыками.