Это ты кому-нибудь другому расскажи, не поверил Гриша. Вижу я, как ты работать любишь. Примерно так же, как и я. Лучше вот что послушай. Что, если всех господ и их прихвостней перерезать, и зажить так, как хочется?
От поступившего предложения Макар так резко и сильно дернулся, что едва не загнал в ноздрю весь палец по самый корешок.
Господ перерезать? простонал он. Что ты! Бога побойся! Неужто я, православный, пойду людей резать? Что ты!
Тогда можно будет вообще не работать, принялся искушать Гриша. Целый день лежать, и в носу ковыряться. И жрать не только помои, но и мясо.
Мясогосподская еда! отрезал Макар, глазки которого как-то странно забегали. Бог так положил, что мясо едят господа, а мы, крестьяне, едим отруби и турнепс.
К девкам сможешь пойти, уже почти отчаявшись, выложил главный козырь Гриша. Ты же хочешь к девкам. Как господ и надзирателей порежем, все твои будут.
Нет! Нет! испуганно замотал головой Макар, кое-как поднимая себя на хромые ноги. Божья заповедь гласитне прелюбодействуй. Бог к девкам ходить запретил, так святые старцы молвят.
А онанировать тебе святые старцы не запрещали? зло спросил Гриша.
То не с девкой, то сам с собою, растолковал Макар. С собою можно, не грех.
Ну а жить-то по-людски тебе что, не хочется? теряя терпение, спросил Гриша. Ведь ты же как скотина, даже еще хуже. О скотине, по крайней мере, хоть как-то заботятся, а на тебя всем плеватьи господам, и святым старцам, и богу твоему. Без бога шире дорога. Свергнем барина, заживем как люди. К девкам будем ходить, мясо кушать, бездельничать целый день, потом опять к девкам.
Свят-свят-свят! быстро закрестился Макар. Да что же это? Да разве же так можно? Ведь это какой грех! Нет, ты уж меня, православного, на такое не подбивай. Сам лиходей, так и меня загубить хочешь. Не выйдет! Пойду, расскажу все про тебя господам. Пущай тебя накажут строго, чтобы впредь к греху не склонял.
И Макар, хромая, побрел к барскому дому, из-за угла которого как раз вывернула группа громил с дубинами за поясами.
Гриша среагировал мгновенноон прекрасно понимал, чем лично ему будет грозить промедление. Со всех ног бросившись к громилам, он обогнал хромого Макара, и, пав перед надзирателями на колени, закричал:
Вот этот холоп меня только что уговаривал господ всех зарезать, и все их добро себе взять. Не могу молчать, совесть мучает. Разве же мы не христиане, чтобы людей, да еще господ, резать?
Вот этот такое говорил? спросил один из громил, указывая пальцем на оробевшего и онемевшего от страха Макара.
Он самый, лиходей, подтвердил Гриша, в глубине души восхищаясь собственной сообразительностью. Да, Ярославна была права, когда говорила, что у него есть то, чего нет у холопов. У него действительно имелось одно преимущество, вот только не мозги, а инстинкт самосохранения, помноженный на гипертрофированный эгоизм.
Макар дико вылупил глаза, тупо переводя взгляд с Гриши на громил и с громил на Гришу. А Гриша, чувствуя себя героем, закрепил успех мелкими подробностями:
Сказывал, что барина косою вострою зарежет до смерти, а доченьку его Танечку снасильничает на конюшне.
Громилы уставились на оробевшего Макара, и руки их потянулись к дубинкам.
Барыню хочешь снасильничать? спросил один из садистов, и на лице его расцвела людоедская ухмылка.
Да я ж. Да мы ж. Православные мы. Христиане мы. И в мыслях не имел.
Сейчас узнаем, кого ты в мыслях имел, а кого не имел, кровожадно прогудел главный садист. Ребята, а ну бери лиходея, и на конюшню его.
Пассивный и покорный от рождения Макар даже не пытался сопротивляться, только изумленно хлопал глазами, и, кажется, все еще наивно рассчитывал, что недоразумение разрешится само собой. Но когда его взяли под белы рученьки и вежливо поволокли к конюшне, он понялчуда не будет.
Христом-богом клянусьи в мыслях не имел! зашелся криком он. Клевета все! Вот вам крест!
Один из громил перетянул шумного смутьяна дубинкой по спине. Макар хрипло закричал, после чего перестал оправдываться. Шагать тоже пересталноги отказали. Но могучие головорезы легко тащили его под руки, да еще и шуточки отпускали, дескать, сейчас узнаешь, как на молодую барыню губу раскатывать.
Вся компания скрылась в конюшне, Гриша, мучимый нездоровым любопытством, осторожно подкрался к приоткрытой двери и заглянул внутрь.
Внутри Макар получал свое. Точнеечужое. Если за обычную провинность секли вожжами или дубинками, то смутьяну-Макару выпало получать по спине оглоблей. Оклеветанного бедолагу уложили брюхом на огромную колоду, задрали рубаху, после чего самый дюжий садист, кряхтя, выволок из стойла здоровенное ошкуренное бревнооглоблю. Сделал богатырский замах, благо высокий потолок позволял, и опустил оружие возмездия на спину холопа.
Раздался страшный крикМакар всей кожей и всеми костями ощутил, как был не прав, когда возмечтал покуситься на девичью честь молодой барыни. А оглобля уже вздымалась повторно. Гриша, весело хихикая, невольно зажмурился, когда бревно со страшной силой обрушилось на холопскую сипну. Послышался нездоровый хруст, Макар хрипло закричал, обмяк, и как тряпичная кукла стек с колоды.
Братцы, ног не чую! заливаясь слезами, стонал он. Света белого не вижу! Дайте дух перевести.
Прикидывается, сделал вывод старший садист. За дураков нас держит. На колоду его, мерзавца!
Напрасно Макар просил об отсрочке наказанияего грубо схватили и опять бросили на колоду. Гриша заметил, что ноги действительно не слушаются Макара. Походило на то, что экзекуторы перебили бедняге позвоночник.
Братцызавопил Макар, видя, что оглобля поднимается над ним в третий раз. Православные! Да что же это.
Гриша резко отвернулся, не желая видеть, как тяжелое бревно упадет на голову Макара. Хрустнул череп, холоп, подрыгав ногами, стек на присыпанный соломой земляной пол, и больше уже не шевельнулся.
По заслугам получил, сделал вывод старший садист. Нечего было супротив господ замышлять. Еще легко отделался.
Пока надзиратели не успели выйти с конюшни, Гриша бегом вернулся к своему навозу и продолжил начатую работу. Первая неудача не смутила его. К тому же смерть Макара никак нельзя было назвать отрицательным результатомтеперь, по крайней мере, этот прыщавый озабоченный дегенерат перестанет ночами ворочаться на своей соломе, кряхтеть, стонать и громоподобно извергать нижним жерлом зловонные газы.
Глава 10
Ночь Гриша провел ужаснотрезвым и в одиночестве. Ярославна не появилась вовсе, Лев Толстой тоже где-то пропадал. Ужин ему принесла Галина, и, страстно мыча, попыталась добиться интимной близости. Гриша в страхе забился под кровать, и стал истошно орать, что его насилуют. На крик явился один из гоблинов и увел Галину.
Отсутствие спиртного и острый дефицит женской ласки лишь укрепили Гришино желание отыграться хоть на ком-нибудь, желательно на драчливых садистах. Неудача с Макаром Гришу не смутила. Макар, по мнению Гриши, был тем первым блином, который комом. Гриша учел свои ошибки, и решил в следующий раз действовать иначене вываливать все сразу, а подготовить холопа постепенно, подвести его издалека.
Утром появилась Ярославна с покрасневшими, после бессонной ночи, глазами, отвела Гришу в аппаратную и уложила в гроб.
Начальство требует результатов, сказала она и широко зевнула.
Будет им результат, ехидно посмеиваясь, пообещал Гриша.
На самом деле Гриша уже давно забыл о том, что должен был раздобыть сведения о местоположении жезла Перуна. Его всецело увлек собственный коварный план. Требовался только исполнитель, и кандидатура вскоре сыскалась.
Выбор пал на Степанамужика лет двадцати пяти отроду, выглядевшего благодаря свежему воздуху и экологически чистому питанию на пятьдесят восемь. У Степана в имении помещика была относительно легкая работа. Он был водовозом. Не смотря на то, что в имении имелись водопровод, канализация, был подведен газ и, разумеется, электричество, должность водовоза никто не отменял. Ведь это был такой замечательный повод заставить человека заниматься никому не нужным тяжелым трудом.
Рано утром, раньше петухов и даже раньше кур, раньше всех остальных холопов, Степан поднимался по привычке, заменяющей ему будильник, впрягался в старую телегу с бочкой, и волок ее к пруду за пять верст от имения. Прибыв на пруд, Степан дырявым ведром наполнял бочку, и вез ее обратно, уже в гору. Прибыв в имение, Степан переливал воду в большой железный бак, и торопился в общагу, дабы успеть хоть одним глазком глянуть на телеведущую Парашу. Степан давно и безнадежно был влюблен в Парашу, но виделся с ней редкопочти всегда, когда он возвращался с пруда, программа «Доброе утро холопы» уже заканчивалась.
Степан, как и прочие крепостные, производил впечатление человека тупого и темного. К тому же, как и прочие холопы, он был отвратительно неряшлив, ходил вечно грязный, рваный, и с огромным желтым пятном на штанах спереди. Гриша, таская на тележке навоз (опять с места на место), некоторое время наблюдал за Степаном. Тот, неподалеку, чинил свою тележку, у которой во время утреннего рейса отвалилось колесо. Телега перевернулась, Степана сильно зашибло оглоблей. Теперь он прихрамывал, и все время поджимал правую поврежденную руку. Но увечья не спасли его от наказания. За порчу господского имущества Степана немного воспитали за сараем по почкам.
Теперь он вынужден был спешно ремонтировать свою телегу, дабы поспеть сделать полуденный рейс. Всего рейсов было триутренний, полуденный и вечерний. В перерывах между ними Степан, можно сказать, отдыхал: перекапывал один и тот же участок земли тупой и погнутой лопатой. Никому этот участок земли нужен не был, ничего на нем сажать не планировали. Но ведь холоп не должен сидеть без дела. Вот и заставляли заниматься напрасным трудом, дабы не даром свой хлеб, то есть, свои помои ел.
Пока крепкие ребята барина ходили поблизости, Гриша усердно таскал навоз, а Степан чинил тележку. Но стоило надсмотрщикам удалиться, как водовоз бросил инструменты, присел на травушку и, болезненно морщась, закатал грязную штанину. Даже со своего места Гриша увидел на ноге бедолаги огромное темное пятнослед от удара оглоблей.
Поняв, что надзиратели удалились, Гриша решил действовать. Он не имел опыта агитаторской работы, но кое-что по телевизору смотрел, так что решил соблазнять Степана по старинке, землей и заводами. Воровато озираясь, Гриша вонзил в циклопическую кучу навоза успевшие сродниться с ним вилы, и незаметно подкрался к Степану со спины.
Что, опух, лох позорный? неожиданно рявкнул Гриша, посчитавший, что хорошая шутка лучший повод для знакомства.
Степан подлетел на ноги, как ужаленный, заметался, зарыдал, затем рухнул на колени и стал униженно просить прощения.
Расслабься, свои, утешил мужика Гриша, с отвращением посматривая на Степана, с рождения лишенного даже намека на уважение к себе.
Водовоз прекратил бить поклоны, задрал голову и посмотрел на Гришу.
Шутка, пояснил тот.
Поняв, что бить его, кажется, не будут, Степан вновь уселся на траву и стал потирать ушиб на ноге листом подорожника. При этом он бормотал что-то, вроде заклинания. Прислушавшись, Гриша понял, что это молитва, обращенная к святителю Николаю, умеющему, по поверью крепостных, лечить разные хвори.
Короче, дело к ночи, выдал Гриша, привлекая внимание Степана. Я тут чего реально сказать хотел. Землю чисто крестьянам, фабрики типа тоже. Как тебе такой расклад?
Чего? не понял его Степан.
Я чисто конкретно базарюземлю тебе дадут, будешь на ней работать.
Еще один участок для вскапывания? опять не въехал Степан.
Нет, тормоз, не еще один участок. Тебе землю дадут, ясно? Тебе. Навсегда.
Думаешь, к рытвинке отвезут? забеспокоился Степан. Нет, мне еще рано на заслуженный отдых. Я еще поработаю.
Он попытался опять взяться за починку телеги, но Гриша помешал ему. Придержав мужика за руку, нежно так, ласковоСтепан аж вскрикнул от боли, пришелец из иного мира решил сменить тактику. Заводы и фабрики Степана не тронули, оставалось только одно средство воздействиябабы.
Тебе телки нравятся? спросил он у Степана прямо.
Кто? Телки? Коровы, что ли, молодые?
Во баран-то, а! Нет, не коровы. Если ты по части коров, то нам с тобой не по пути. Я и сам в нежном возрасте, когда в деревне гостил, к одной козочке присматривался с интересом, но влез все-таки на соседку. Ты тоже с коровами завязывай. Нормальные пацаны таким отстоем заниматься не должны. А вообще я тебя спрашиваю, как ты насчет баб. Бабы тебе нравятся? Или только коровы?
Гриша коснулся больной темы. В имении крепостные мужчины и женщины содержались отдельно, и к женщинам допускались только те самцы, которых отбирали на племя. Остальные видели баб издали, или по телевизору. Повального онанизма или гомосексуализма, впрочем, не наблюдалосьна это просто не оставалось сил, как и ни на что другое.
Бабы, простонал Степан, закатывая глазки. От одного этого волшебного слова он едва не провалился в бездну оргазма, но Гриша не позволил мужику познать блаженство. Не для того он рисковал, оставляя работу и заводя с ним беседу.
Бабу-то хочется, а? принялся выпытывать он заманчивым голосом. Такую, классную, с вот такими сиськами, с вот такой жопой. Хочешь бабу, да? По глазам вижу, что хочешь.
Степан поплыл. С таким змием-искусителем он еще не сталкивался.
Ты хотя бы щупал бабу? спросил Гриша. Хоть дотрагивался до нее чем-нибудь?
Я. Это. Да я ж. Да мы ж.
У Степана уже потемнело в глазахникогда прежде ему не доводилось вести подобных невероятных разговоров. Мужики из числа крепостных, не отобранные на племя, избегали разговоров о женщинах. Это было логично. Люди, вынужденные голодать, тоже избегают разговоров о еде, дабы не придушить друг друга.
Считай, жизнь прожил даром, заключил Гриша. Что это за жизнь без баб, без водки.
А что этоводка? простонал Степан.
Это, брат, такая штука, после которой бабы в три раза слаще. Выпиваешь литр водки, закусываешь бабой. Блин, помню, скинулись как-то с пацанами на стриптизершу, вот с такими вот сиськами, не соврать! Это была вообще не баба, а конь.
Конь?
Да нет, блин. Не конь она была, а баба. Но такая баба, как конь. Так нас всех пятерых изъездила, что потом три дня по стеночке ходили. Стриптизерши, они все такие, спортивные. Привыкли вокруг шеста крутиться. Ну, ты понимаешь, что я имею в виду.
Что? тупо спросил Степан, не замечающий, как по его подбородку ниагарским водопадом струиться похотливая слюна, а покрытые желтыми пятнами штаны оттопырены в надлежащем месте так, что за малым не рвутся по хлипким швам.
То самое, растолковал Гриша. Шест твой. Или что там у тебя? Ты не кастрат случайно?
Не, я Степан.
Слава богу. А то, я вижу, тут яйца режут налево и направо. Наверное, чтобы от тоски по бабам на стену не лезли. С тобой, кстати, такого не случалось?
Чего?
На стену не лез? Со мной было. Однажды проснулся ночью, и так бабу захотелось, что я на ковер полез, который на стене висел. Ковер оборвал, палкой, к которой он крепился, себе голову зашиб. А самое смешное, что Машка-то все время рядом спала. Я про нее как-то забыл.
Тут Гриша понял, что клиент созрел, и пора переходить от подготовки к самой вербовке. Подвинувшись ближе к Степану, он прямо спросил:
Хочешь трех баб с вот такими сиськами?
Да! вырвалось из груди Степана.
Будут! Любые, каких захочешь. Там, на женской территории, всяких баб много. Как всех надзирателей и господ порешим, любые три твои.
Люблю я Парашу крепко, признался Степан, и бурно покраснел.
По тебе видно, кивнул Гриша. С первого взгляда ясно, что твое место у параши.
Ой, точно, закивал Степан. У Параши милой мне самое место. А ты не знаешь, она не в нашем имении случайно живет?
Гриша очень сомневался, что ведущая телепередачи живет в их имении, но решил не расстраивать Степана.
Да, у нас. Я ее видел, ответил он, не предприняв попытки покраснеть. Кстати, она тебе привет передавала.
Мне? ахнул Степан.
Тебе. Так и сказала: передай привет Степе водовозу.
Степан схватился за сердце и начал дышать через раз. Гриша решил добить уже почти завербованного члена подпольной организации по свержению эксплуататорского режима, и брякнул: