Александр КоммариВ МИРЕ КОММУНИСТОВ И ЖИВОТНЫХ
Эпизод первый: Начало
Кот, сидящий на моем столе около клавиатуры, потянулся, посмотрел презрительно на экран монитора, где я писал давно уже обещанный текст для одного журнала, а потом ласково замурлыкал:
«Если, наоборот, правящую советскую касту низвергла бы буржуазная партия, она нашла бы немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов. Чистка государственного аппарата понадобилась бы, конечно, и в этом случае; но буржуазной реставрации пришлось бы, пожалуй, вычистить меньше народу, чем революционной партии. Главной задачей новой власти было бы, однако, восстановление частной собственности на средства производства.»
Кот прервалсяего внимание отвлекла большая черная муха, влетевшая из приоткрытой балконной двери. Хвост мелко задергался и я понял, что готовится Большой Скачок. Прошлый Большой Скачок стоил мне разбитого монитора. Я молча показал кулак. Кот оценил возможные варианты и решил продолжить:
«Прежде всего потребовалось бы создание условий для выделения из слабых колхозов крепких фермеров и для превращения сильных колхозов в производственные кооперативы буржуазного типа, в сельскохозяйственные акционерные компании. В области промышленности денационализация началась бы с предприятий легкой и пищевой промышленности. Плановое начало превратилось бы на переходный период в серию компромиссов между государственной властью и отдельными «корпорациями», т. е. потенциальными собственниками из советских капитанов промышленности, их бывших собственников-эмигрантов и иностранных капиталистов».
И? поинтересовался я.
Разве Троцкий не прав? спросил Кот. Все именно так и произошло.
Кот жил у нас уже несколько лет, но каждый называл его по своему. Оболтус, то есть мой сын, называл его Бро. Моя женаМерзавцем. Я, чтобы не ломать голову, так его и называлКот.
Слушай, сказал я, Опять всю ночь лазал по троцкистским сайтам, да?
Не увиливай от ответа, сказал Кот. Кстати, сметаны не дашь?
Не дам, твердо ответил я. У тебя от сметаны понос. Лоток потом воняет.
Кот спрыгнул со стола, сходил на кухню, убедился, что там ничего ему не светит, вернулся в комнату и запрыгнул на стол.
Гад же ты все-таки, буркнул он. Так как насчет Троцкого?
Ну, Лев Давыдыч высказал очень глубокую мысль, что все мы умрем. В том смысле, что если Советская власть погибнет, то найдется немало людей, которые будут служить новой власти, а некоторые и вообще преуспеют. Для такого прогноза большого ума не надо.
Кот почесал лапой за ухом. Он явно хотел выдать мне очередную цитату из Троцкого, но тут хлопнула дверь. По шуму в прихожей я понял, что с дачи приехал Оболтус. В комнату влетел Агафон, наш песжуткая помесь чего-то с чем-то.
Лапы! Лапы чистить кто будет! простонал я.
Агафон только беспечно вильнул хвостом и залез своими грязными с улицы лапами мне на колени, норовя лизнуть лицо. Кот смотрел на это крайне брезгливо.
Пес бросил взгляд на экран, потом прогавкал одобрительно:
«Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой. А чтобы знать, надо учиться. Учиться упорно, терпеливо. Учиться у всехи у врагов и у друзей, особенно у врагов. Учиться, стиснув зубы, не боясь, что враги будут смеяться над нами, над нашим невежеством, над нашей отсталостью».
И это, конечно начал я.
Иосиф Виссарионович, само собой, радостно продолжил пес. Речь на съезде ВЛКСМ в 1928 году.
Мой отец и Агафон длинными летними вечерами на даче любили сидеть на улице и перечитывать все тринадцать томов сочинений товарища Сталина, которые остались еще от деда и бережно хранились в старом бабушкином серванте.
Кот злобно зашипел: «Обычный его закос под Ленина, даже тут ничего нового!»
Агафон тут же на него рявкнул: «Молчи, мелкий воришка чужой еды. Правильно Сартр вас, троцкистов, называл: «Несчастные коммунисты!»
Назревал очередной конфликт с дракой и летающей шерстью до потолка.
Боже мой, подумал я, домашние животныеэто очень здорово. Но если бы они при этом еще не разговаривали!
Флешбэк первый: Лондон.
Погода в Лондоне и так не ахти, а уж в марте и совсем. Туман с самого утра, сырость, продирающий до костей холод. Одиннадцать немолодых мужчин стояли у свежей могилы, возле которой лежало несколько венков. Один из мужчин заканчивал свою небольшую речь.- был человеком, которого больше всего ненавидели и на которого больше всего клеветали. Правительстваи самодержавные и республиканскиевысылали его, буржуаи консервативные и ультрадемократическиенаперебой осыпали его клеветой и проклятиями. Он отметал все это, как паутину, не уделяя этому внимания, отвечая лишь при крайней необходимости. И он умер, почитаемый, любимый, оплакиваемый миллионами революционных соратников во всей Европе и Америке, от сибирских рудников до Калифорнии, и я смело могу сказать: у него могло быть много противников, но вряд ли был хоть один личный враг. И закончил:- И имя его и дело переживут века! Говорил он по-английски, но чувствовалось, что сам он иностранец. Мужчины постояли еще молча некоторое время, а потом пошли к выходуи скрылись в лондонском тумане.
Могильщики деловито закидали гроб землей, положили венки на холмик земли, и пошли делать свое мрачное дело дальше. Вряд ли они даже слышали имя человека, которого этим утром предали земле.
Было тихо. Из-за одного памятника показалась странная парочкабольшой пес и худой кот. Они подошли к могиле и остановились.
Пес имел вид весьма потрепанныйодно ухо почти разорвано в клочья, левый глаз явно неживой, хвост перебит.
Коту же явно не мешало бы поесть, и поесть побольше.
Грустно, сказал кот, глядя на венок, на котором было что-то написано золотыми буквами на красной ленте по-французски. Такой ум угас. И с кем теперь мне поговорить на равных? В принципе ведь люди народ прискорбно глупый, за крайне редкими исключениями.
Вы, коты, как всегда, крайне высокого мнения о своем уме, буркнул пес.
Он глядел на могилу и у него в единственном живом глазу собрались слезы.
Правду говорить легко и приятно, задумчиво сказал кот.
Эти двое были старыми оппонентами, и даже в это грустное для пролетариата утро без своей обычной пикировки обойтись уже не могли. Кот был теоретиком, философом, песуличным бойцом, где ему часто и доставалось.
Позади них кто-то чихнул. Животные повернулись.
Там стоял какой-то человек средних лет, очень обычного вида, в котелке и макинтоше. Котелок, он, впрочем, сразу снял.
Раньше надо было приходить, сказал кот недовольно. Ваши уже ушли.
Нашиэто кто? вежливо спросил мужчина.
Люди, раздраженно сказал кот.
Люди? переспросил человек. Ну, я как бы не совсем человек.
А кто же тогда? спросил пёс.
Я я мужчина явно чувствовал себя не в своей тарелке. Я призрак.
Кот и пёс переглянулись.
Уж не начал кот, но мужчина перебил:
Да, да, тот самый.
Кот и пёс переглянулись снова.
Не хотите ли вы сказать, уважаемый товарищ призрак, осторожно начал кот, что теперь и в этой стране ожидается революция? Как в Париже?
Мужчина виновато развел руками.
К сожалению, в этой стране пока нет. Не ожидается.
А где ожидается? спросили оба почти одновременно. Чувствовалось, что вопрос их крайне интересовал.
Призрак оглянулсясловно боялся, что их кто-то может подслушать.
На Востоке, наконец сказал он.
В Польше, я знал! воскликнул кот.
Не в Польше. То есть не совсем в Польше. Хотя и в Польше тоже, конечно, в каком-то смысле.
В России? спросил пёс. Бакунин был прав, да?
Кот, услышав фамилию русского анархиста, скривился. Это было понятно, учитывая сложные отношения русского с человеком, которого только что предали земле.
Да, сказал призрак. Но еще очень не скоро. Так что боюсь, что вам, товарищи, ее не увидеть.
Это ничего, сказал пёс. Жаль, конечно, что Мавр немного ошибся. Насчет того, где.
Не ошибся он, сразу возразил кот. В письме Засулич он написал, что
Извините, сказал призрак. Но мне нужно идти.
Он подошел к самой могиле, постоял немного, надел свой буржуазный котелок, повернулся к коту и псу.
Забавно, что однажды к этой могиле придет один русский коммунист, и доложит о том, что он первый из землян слетал в космос.
Призрак снова оглянулся на могилу, сделал очень странный знак правой рукойподнял кулак на уровне плеча, прошептав при этом загадочно «Рот фронт!», потом приподнял в знак прощания котелок, адресуясь уже своим собеседникам, и ушел, прихрамывая, все в тот же серый лондонский туман.
Ты чего-нибудь понял? спросил пёс у кота.
Ну, ответил кот неуверенно, я точно понял, что русские пролетарии явно сделают в будущем что-то очень интересное.
Они снова помолчали.
Ладно, сказал пёс. Надо и нам идти. Сегодня совместный благотворительный обед союза водителей дилижансов и профсоюза белошвеек. Может, и нам там чего перепадет. В смысле поесть.
В смысле поесть я всегда за, сказал кот, и оба животных пошли прочь от могилы, в которой обрел покой человек, изменивший этот мир навсегда.
Эпизод второй: Конец света с продолжением
Я сидел в кресле и смотрел телевизор.
Точнее, не телевизор, а скачанный из Интернета третий сезон американского телесериала «Прослушка». Смотрел и поражался, насколько же правы были советские пропагандисты, бичуя социальные язвы Америки.
В этот момент кто-то осторожно покашлял за моей спиной.
Я повернулся. За креслом стоял Серый. Это, если кто не знает, такие пришельцы. Примерно полтора метра роста, с большой треугольной головой, и огромными черными глазами. И совсем серого цвета. Таких часто показывают в кино. Или в сериалах тех же.
Здравствуйте, вежливо сказал я и поставил просмотр на паузу.
Здравствуй, землянин, отозвался Серый. У меня важное послание для всего человечества, которое я должен передать через тебя.
Я понял, что ожидается какая-то неприятность и попробовал от этой высокой чести увильнуть.
А не проще передать это послание через Путина, или через Обаму, или через генерального секретаря ООН, кто бы им не был сейчас?
Нет, сказал Серый. Они оставят послание в тайне, а высокий коллективный разум Галактики считает, что люди имеют право узнать его перед тем, что произойдет.
Я тяжело вздохнул.
Ну, говори свое послание.
Серый подобрался и торжественно произнес:
Решением коллективного разума галактики планета Земля в течение 24 часов по местному времени будет очищена от представителей рода homo sapiens. О чем я и довожу до вашего сведения. Прошу эту информацию распространить как можно шире.
И прибавил:
У меня всё.
Так, сказал я. Здрасьте, приехали! А с какой это стати такие суровые меры?
Потому что вы недостойны жить на этой прекрасной планете, как и вообще в нашей чудесной Галактике. Вы наш позор и проклятие, и терпение коллективного галактического разума закончилось.
А ничего там, что слезинка ребенка, что, какой ни есть кривой, а мы все-таки тоже разум? Не, я не спорю, мы, конечно, еще те соседи, но как-то уж очень радикально. Нельзя так, товарищи, нехорошо.
Согласно тяжести совершенного вами, сказал Серый. Вся ваша историяэто непрерывная цепь преступлений. Начиная с уничтожения неандертальцев. Вплоть до сегодняшнего дня
С преступлениями не борются преступными методами, схватился я за другой аргумент. Где состязательный процесс, где адвокаты?
Ни одна раса в Галактике не наложила вето на это решение, сказал Серый. Даже самая ничтожная.
Вето? переспросил я. Самая ничтожная?
Да, сказал Серый.
Ага, сказал я и крикнул:
Кот!
Никакой реакции.
Кот, черт тебя дери!
Снова как в пустоту.
Коттак зовут нашего кота, демагога-левака, который в данный момент где-то в комнате моего сына дуется за то, что я сижу на его кресле.
Само кресло этоисточник перманентной войны Кота с нашим псом, Агафоном, добродушным этатистом сталинистского толка, который сейчас на даче моего отца, вместе с моим сыном и моей женой. Заканчивают дачный сезон.
Когда оба хвоста дома, вокруг этого креслаза право лежать на нем, идет непрерывная война, иногда гибридная, иногда открытая, с дракой и летающей по комнате шерстью.
Я попробовал последнее средство.
Колбаса, сказал я негромко.
Через мгновение в дверях нарисовался Кот. Не обращая внимания на Серого, он подошел ко мне.
Что насчет колбасы? спросил он.
Приходить надо, когда тебя зовут, буркнул я.
То есть опять обманул, горько сказал Кот, вздохнул укоризненно и собрался уходить.
Эй, подожди, сказал я. Тут вот товарищ из Галактики сообщает, что в течение суток человечество будет уничтожено.
Кот посмотрел на Серого.
И очень даже правильно, одобрительно сказал Кот. Давно пора. Удивляюсь, как вообще это раньше не сделали. Лживые и жадные создания, которым жаль дать зависимому от них животному лишний кусок колбасы. Так что допрыгались. Троцкий не зря написал в «Бюллетене оппозиции»: «Если мы не совершим всемирной революции, человечество ждет бесславный конец».
Не писал такого Троцкий, сказал я.
Если даже и не писал, махнул хвостом Кот, то все равно это правильно.
Он снова явно хотел уйти и поэтому я схватился за последнюю соломинку:
Кто тебе будет давать еду, если нас всех того, элиминируют? И с кем ты будешь бодаться по утрам в кровати?
Надо сказать, что Кот, при всей вздорности характера, имеет некоторые положительные особенности. Куда входит и бодание меня в лицо головой. Это он любит делать утром, в теплой еще постели, когда день не принес обычных разочарований в людях вообще и во мне в частности.
Кот задумался. Сел. Посмотрел на Серого, на меня, снова на Серого.
Я правильно понял, что любая разумная раса имеет право наложить вето на ваше решение? уточнил я на всякий случай у пришельца.
Абсолютно верно, ответил тот.
Кот тоже все понял верно.
Он подошел ко мне.
Первое: кресло мое. По крайней мере Агафон, этот позор хвостатого мира, не имеет права лежать на нем никогда. Второе: раз в день печеночный паштет. Третье: чтобы меня разбанили на сайте рабкор. ру. Четвертое: никогда и не при каких обстоятельствах вот эта гадость не применяется.
Он показал лапой на старую кроссовку, стоящую на столе у клавиатуры.
Когда эти два животных переполняют мою чашу терпенияглубокую чашу, видит Бог! я кидаю в них кроссовкой. Интересно, что это приходится делать только тогда, когда моей жены нет дома. Ее они слушаются моментально и без применения террористических методов. Тут какая-то древняя тайна.
Хорошо, сказал я. Договорились.
Кот развернулся, подошел к Серому. Поднял для вящей важности хвост.
Как полномочный представитель самого разумного вида на планете Земля, а именно вида félis silvéstris cátus, накладываю вето на ваше решение. О чем и прошу донести до сведения всей нашей Галактики.
Коту явно понравилась его речь и он с гордостью посмотрел на меня.
Серый подумал, потом сказал:
Мне надо связаться с руководством.
И закрыл свои большие черные глаза без зрачков.
Так продолжалось минуту. Мы терпеливо ждали.
Открыв глаза, Серый сказал:
Вето вида félis silvéstris cátus принято. Виду homo sapiens дается испытательный срок. Длительность срока устанавливается на следующие сто тысяч лет.
Сказав это, Серый растворился в воздухе.
Можно было дальше смотреть «Прослушку»о серьезных социальных проблемах, разъедающих империалистическую Америку.
Однако перед этим я сказал Коту:
Ты ведь понимаешь, что печеночный паштет каждый деньэто несерьезно, да? И я, кстати, очень не уверен насчет разбанитьдаже если я попрошу об этом у самого Кагарлицкого. Потому что достал ты их всех там конкретно.
Кот аж подпрыгнул на всех своих четырех лапах.
Я знал, я так и знал, гневно промяукал он. Низкие и жалкие существа! Как можно вам верить!
Уходя из комнаты, он повернулся и буркнул на прощание:
В следующий раз даже не просите замолвить за вас словечко! Ни за что! Никакой жалости! Будем строить новую цивилизацию хоть с енотами. И она будет лучше, чем то позорище, что мы имеем сейчас с вами, то есть с так называемыми homo sapiens. Разумными, ха!