Долой КГБ! Долой КПСС! Долой палача! доносилось скандирование с неизменным «Ельцин! Ельцин!»
Многие размахивали российскими триколорами.
За всем этим наблюдала странная парочка: мужчина немного старше среднего возраста в хорошем, явно заграничном костюме, в шляпе и с тростью в руке, и совершенно дворняжного вида собака.
На штурм Лубянки пойдут? озабоченно спросил пес.
На штурм? переспросил мужчина.
Нет, подумав, сказал он. Повалят Феликса, скорее всего. Так в соцстранах было. Да там в толпе немало тех, кому сейчас страшнее, чем конторским. Что про них выплывет.
Пес посмотрел на невозмутимого Дзержинского, смотревшего презрительно куда-то вдаль. На постаменте уже были разные оскорбительные надписи: «Кат!», «Феликсу конец!», «Хунте хана!»
Пес хотел что-то сказать, но передумал.
Надо идти, сказал он.
Мужчина кивнул.
Они обошли здание, подошли к малозаметной дверце, мужчина позвонил. Не сразу, но дверь открылась. Там стоял какой-то прапорщик с бледным лицом.
Мужчина опередил его вопрос, показав ему какое-то удостоверение. Прапорщик отдал честь.
Собака со мной, снова опередил его вопрос мужчина.
В здании творилась суета. Кто-то куда-то торопливо нес стопки папок, из некоторых полуоткрытых дверей явно пахло дымом.
Мужчина и собака невозмутимо шли по коридорам, на них никто не обращал внимания. Кроме одного офицера, который прошел мимо них, а потом вдруг словно споткнулся и стремительно обернулся.
Виктор Николаевич, вы
Мужчина тоже обернулся, посмотрел на него, узналприкоснулся легко пальцами к шляпе.
Но как вы вам же нельзя здесь растерянно сказал офицер.
Уже все равно, ответил мужчина. Извините, я должен идти.
И пошел дальше. Офицер совершенно ошарашено смотрел ему вслед.
Мужчина и пес вошли в один кабинет. За столом сидел человек в штатском. Он тоже явно удивился.
Товарищ генерал вскочил он, но мужчина махнул рукой: «Оставьте!»
Начальник ХОЗУ не сбежал? спросил он.
Не должен, ответил хозяин кабинета.
Позвоните ему прямо сейчас, я должен с ним поговорить. Скажите, чтобы приготовил ключи от подвала.
Он и собака вышли из кабинета и снова пошли по коридору.
* * *
Пресловутые подвалы Лубянки? не без любопытства спросил пес, пока они шли по коридору.
Они самые, рассеянно сказал его спутник. Он искал нужную дверь, таблички с номерами на дверях были старыми, цифры неразборчивы.
Ага! сказал мужчина, остановившись.
Еще некоторое время ушло на то, чтобы найти подходящий ключ из огромной связки, которую передал ему начальник хозяйственного управления.
Комнатка была маленькой. Какие-то старые сейфы, папки, подшивки газет, изрядно вылинявшие знамена. Тусклая лампочка, висевшая на проводе, все-таки загорелась.
Большая доска. На ней фотографии людей в форме и большой заголовок: «Победители социалистического соревнования Народного Комиссариата Внутренних Дел 1937 года».
Как интересно, сказал мужчина. Почему-то даже не хочется спрашивать, в чем товарищи соревновались.
ОСОАВИАХИМ, Ворошиловский стрелок, подписка на журнал «Безбожник», несколько раздраженно сказал пес. Ничего жуткого, вот не наводите страх.
Мужчина усмехнулся, но ничего не сказал. Отодвинул доску в сторону.
За ней на облупившемся зеленом сейфе стоял бюст Сталина.
Бинго! сказал мужчина.
Посмотрите у основания, сказал пес.
Мужчина наклонил бюст, пощупал рукой.
Нет, придется расколотить. Сегодня плохой день для памятников и бюстов.
Он с трудом поднял бюст и ударил им об сейф. Гипсовый бюст разлетелся на мелкие части. И среди этих частей обнаружилась перевязанная веревкой стопка бумаг.
Не обманул Лазарь Моисеевич, с удовлетворением сказал пес. И в маразм не впал. Действительно, железный нарком.
* * *
Пока мужчина разглядывал осторожно бумаги, пес лег на пол и, скорее для себя, чем для своего спутника, снова пересказывал свою историю.
Он уже совсем был больной, только иногда ему помогали на улицу выйти, посидеть на лавочке перед домом, воздухом подышать. Там с ним и познакомились. Даже подружились. Он мне еду носил даже, когда узнал, что я свой. А как я могу не быть своим, когда я пролетарский пес. Ну, и в одну из последних встреч мне он про тайник и рассказал. Не хотел, чтобы пропало. В конце ведь только он и Вячеслав Михайлович знали.
Мужчина оторвался от пожелтевших бумаг, которые он читал, встав прямо под тусклой лампочкой.
Бриллиантов не несколько миллионов долларов. Довоенных долларов. Это как минимум на десять нужно умножить. А то и больше.
Пес кивнул.
Это еще при Свердлове придумали. На случай падения Советской власти. Как Лазарь Моисеевич сказал, не тронули даже во время индустриализации, когда валюту буквально из горла нэпманов вынимать приходилось. Знали про только единицы.
Мужчина вынул из старого конверта листки, стал читать. Внезапно присвистнул. Пес навострил уши.
Письмо какое интересное. Сталина Троцкому Вот это да Прочитать?
Нет, сказал пес, помотав головой. Не надо. Я простой пролетарский пес, мне не положено знать лишнее.
Он подумал и добавил:
Я бы вообще сжег. Попадет в руки какой-нибудь сволочи, опять против Советской власти используют. Что бы в нем не было.
Мужчина достал из кармана зажигалку. Щелкнул, посмотрел на огонек.
С другой стороны, сказал он задумчиво, Если они тогда не уничтожили, значит, все-таки считали нужным сохранить, а?
Он посмотрел вопросительно на пса, ожидая его решения.
Пес явно колебался.
Ну, сохраните. Тоже верно. Но документы про бриллианты я заберу себе, твердо сказал он. Вам, товарищ генерал, я доверяю, но вашей организациинет. У нас, у псов, они сохранятся лучше. До более подходящего времени.
И когда, по-твоему, это время придет? спросил мужчина, положив листки обратно в конверт и сунув его во внутренний карман пиджака.
Я не доживу, сказал пес. Наш век короче. Не уверен, что и вы доживете. Эта ночь надолго.
Мужчина достал из кармана небольшой пластиковый пакет, свернул документы в трубочку, вложил в пакет и дал псу. Тот взял рулон в зубы, и было видно, что отнять его не сможет никто.
* * *
Стало совсем темно. На площади творилась вакханалия. Уже подогнали кран. На шею председателю ВЧК набросили стальную петлю и начали выдергивать памятник с постамента. Каждый рывок толпа встречала радостным воем.
Мужчина и пес некоторое время понаблюдали за происходящим, затем мужчина снял шляпу, кивнул на прощание каменному революционеру. Отвернулся.
Пес положил рулон на землю, на всякий случай прижал лапой.
Вы куда теперь? спросил он.
Мужчина надел шляпу, пожал плечами.
Назад вернуться все-таки придется, из Службы сейчас начнется поток перебежчиков, так что сеть могут сдать. Надо выводить людей из-под удара.
Работать больше не будете? спросил пес.
На кого? На этих? мужчина кивнул на толпу, над которой плыл выдернутый наконец памятник.
Для будущего, сказал пес. Придут ведь другие времена.
Разве что для будущего, сказал мужчина. До которого ни ты, ни я не доживем.
Пес кивнул, снова взял в зубы рулончик с документами, и они пошли дальше, прочь, в темноту.
Россия! Ельцин! Свобода! неслось вслед им.
Ночь пришла.
Эпизод четвертый: Машка
Товарищу Всеволоду Петровскому (19862015) посвящается.
Когда начались события на Украине, мы, конечно, в стороне не оставались. Я и про своих товарищей, и про семью. Деньги собирали, гуманитарную и негуманитарную помощь, отправляли на микроавтобусе в Донецк и Луганскесть у нас очень славный парень, Игорь, который туда несколько раз уже ездил.
Из семьи моей только Кот был решительно против, заняв позицию «чума на оба ваших дома». Репрессалий против него мы решили не вводить, потому что если за все безобразия его репрессировать, то это какой-то 37-й год получится, а XX съезд Партии не велел.
И вот из одной такой поездки на восток Украины Игорь привез Машку.
Машкамолодая овчарка, служила в бригаде «Призрак», как и все собаки на войне, больше занималась минерно-саперным делом, но пару раз вытаскивала и тяжело раненых из-под обстрела. А однажды и сама попала под обстрел украинских карателей и была серьезно ранена. У ребят рука не поднялась ее пристрелить, а Игорь, которому как раз случилось быть там, и предложил отвезти собаку в Россию, на лечение.
Гнал Игорь как бешеный, и, приехав, сразу рванул к нам.
Ленка моя врач по людям, это, конечно, немного другое, чем лечить хвостов и прочих, уже неговорящих, животных, но зато у нее есть подготовка для войны и даже звание, что всегда 23 февраля вызывает некоторые дурацкие шутки в нашем доме, потому как и по военному билету и по характеру я рядовой солдат, правда, Красной Армии, она же Советская. В общем, Игорь правильно рассудил, что и человеческий врач может помочь получившей осколочные ранения собаке.
Вот так Машка у нас и появилась.
Сначала было ей худо совсем, даже Ленка думала, что не протянуть ей долго, а Агафон сидел совсем потерянный возле нее и на глазах нашего пса были слезы.
Но Ленкино умение, донецкое здоровье шахтерской собаки и заграничные лекарства сделали свое дело и Машка медленно, но верно пошла на поправку.
Под столом на кухне ей соорудили лежанку, ну и наш пес перебрался туда. Когда Машка окрепла, Ленка стала покупать на рынке им сахарные кости, которые обе собаки грызли по очереди, ведя какие-то свои длинные разговоры.
Иногда мы все собирались на кухне и Машка нам рассказывала про жизнь на Донбассе до войны и во время ее, про всякие случаи на фронте. Как и все восточноукраинцы, по-русски она говорила прекрасно, только «хэкала» немного: «хав-хав». Рассказы были невеселые.
В самом начале как-то и Кот присоединился к нам, послушал минут пять, а потом нагло встрял и начала разглагольствовать на свою любимую тему: «власовцы версус бандеровцы», «Деникин против Петлюры» и прочий гнилой так называемый нейтрализм. Заткнуться вовремя Кот не всегда умеет, так что Машка слушала-слушала терпеливо, а потом так рявкнула, что Кот пулей вылетел из кухни и пару дней туда откровенно боялся заглядывать.
Еще через пару недель я уже с собаками гулял, и они бегали весело за палкой, иногда устраивая шутливые драки из-за нее. Иногда вдвоем убегали на собрания местной ячейки «Рот-Фронта» или мероприятия, устраиваемые «Движением коммунистических собак» (запрещенная в Российской Федерации организация, только вот не знающая, к сожалению или к счастью, о своем запрещении).
Ну вот, а однажды вечером Машка пришла ко мне и сказала:
Надо мне возвращаться на Донбасс. Я ведь уже здоровая совсем.
Машка, сказал я. Оставайся у нас. Собака ты аккуратная, беспокойства от тебя мало, живи сколько хочешь, хоть вообще насовсем. Хлебнула ты и так будь здоров, а Донбасс ведь продадут, только так продадут, Москва, увы, это всегда умела и умеет: своих продавать.
Нет, сказала Машка. Это моя родина. Дом мой там. Там все свои. У вас хорошо, но мое место там. Ну а если ваши продадутуйду в лес, буду партизанить. Спокойной жизни для жовто-блактиных на Донбассе больше уже не будет никогда.
Ладно, очень грустно сказал я, потому что привязался к ней крайне. Скоро Игорь опять едет туда, мы уже почти на целую машину вещей набрали, отвезет тебя.
А следующим вечером ко мне, когда я уже спать собирался, притопал и мой Агафон.
Положил голову на кровать.
Хозяин, сказал он. Я с Машкой поеду. Есть такое словонадо.
Долго мы с ним говорили тем вечером. Сказал я ему, что и сам бы поехал, потому что иногда мужчина должен взять в руки оружие. Но что немолоды мы с ним уже, что наш призывной возраст, во всех смыслах этого слова, прошел. В общем, отговорил я его, хотя и был Агафон очень невесел. Но он пёс послушный.
Когда Игорь на своем микроавтобусе заехал к нам во двор, рядом с местом водителя сидел молодой пес.
Из наших, сказал Агафон с гордостью. Шарик. Комсомолец. Настоящий.
Шарик явно волновался, но был очень рад оказанной ему чести. А Машка залезла назад, на мешки, пакеты и коробки с вещами.
Отец мой тоже привез кое-что. Во-первых, стопку репринтов книжечек 1943 года, изданных Наркоматом обороны СССР: «Пособие для собак по саперному делу» и «Батальонный кот-разведчик». Во-вторых, несколько специальных устройств, которые ему дали специальные люди с его бывшей специальной работы. Хоть отец и пенсионер, но бывших специальных людей не бывает, как известно.
Было очень грустно расставаться с Машкой. Агафон потом весь вечер лежал в чулане, где у него запасное место, и оттуда доносилось иногда поскуливание.
Прошло два месяца. С прогулкиили со своих протиправительственных дел, вернулся мой сын с псом, и Агафон, с грязными лапами, это как обычно, кубарем влетел в гостиную.
И сообщил радостно, что по их каналам связи ему передали новость: стал мой пес счастливым отцом, потому как Машка родила пять щенков, трех мальчиков и двух девочек. У собак есть какие-то свои каналы связи, которые надежнее, чем Интернетникакое АНБ или ФСБ не подключится.
Я, конечно, был ужасно рад за своего пса, тем более что он, как я уже говорил, не очень молод.
В личную жизнь хвостов мы вообще не влезаем. По весне Кот начинает часто смываться из домаиз окна по водосточной трубе на крышу, где у него, как я понимаю, какое-то логовище. Можно только представить, какие оргии там происходят, но он зверь взрослый, и не мне ему указывать. Хотя в нашем районе что-то подозрительно много похожих на него котят и молодых котов-кошек.
А Агафон так вообще очень строгих правил, строго чтит «Моральный кодекс строителя коммунизма», пусть даже последний и был принят ревизионистом Хрущевым.
Конечно, получив новость о том, что стал счастливым отцом, наш пес засобирался на Украину. И отговаривать его я уже не мог. Нужно было только собрать очередной гуманитарно-негуманитарный микроавтобус. Который мы и собрали почти.
И тут сначала по собачьим коммуникационным каналам, а потом и через Интернет, пришла новость.
Машина с одним из командиров ополчения попала в засаду, командир и водитель были тяжело ранены. А вот Машка погибла. Она поехала с ними за компанию в город, чтобы привезти на блок-пост, где жила со своими щенками, собачьего корма. В нее попала целая очередьона прыгнула на стрелка, закрыв собой людей.
Кто устроил засаду, как это обычно в последнее время там, осталось неизвестным. В соцсетях писали разное, в том числе нехорошее.
Тогда-то я впервые услышал, как наш Агафон воет. Воет горько, даже не по-собачьи, а по-волчьи
Щенков Машкиных местные ребята-ополченцы разобрали. Кроме одного. Его Игорь привез к нам.
Агафон, наверное, каждые пять минут его вылизывал от ушей до хвоста. С настырностью, свойственной обычно не ему, а другому нашему хвосту, выпрашивал у Ленки что-нибудь вкусное для Щена. Щеном мы называли этот маленький комочек шерсти, от которого наш пёс не отходил ни на секунду. Ленку, впрочем, упрашивать и не приходилось.
Вот Кот не выдержал этих, как он выразился, сопливо-сталинистских нежностей, и заявил, что перебирается временно жить на крышу. Чтобы не видеть этого безобразия. Откуда только приходил поесть или запостить чего-нибудь в Фэйсбук или Инстаграмм.
Когда Щен подрос, его забрал на нашу дачу отец. Он, опять же используя свои старые специальные связи, устроил молодого пса на закрытую площадку, где собак учили для нужд разных силовых ведомств, которых ныне в России очень много.
Курс обучения там длинный, целый год, после чего Щен, как он сам сказал, уедет обратно. Вырос он красивым и сильным, правда, не по возрасту серьезным.
Тем временем Агафон, когда пришел очередной раз везти помощь, поехал туда сам, на нашем микроавтобусе. При этом не только навестить могилу Машки. Ей, кстати, устроили торжественные похороны, ребята из коммунистической роты даже салют отдали.
Мальчиков и девочек своих навестить Агафон очень хотел.
Перед самым его отъездом ко мне подошел Котс очень важным видом.
Ты не сходишь со мной на крышу, у меня там дело небольшое, загадочно сказал он.
Я бы сходил, ответил я, Да только вот по водосточным трубам лазать не умею.
Там лестница есть на последнем этаже вообще-то, поглядев на меня, как на идиота, сказал Кот. Впрочем, он почти всегда так на всех смотрит. Как на идиотов.
Мне было крайне интересно посмотреть на его логово. Впрочем, никаких признаков разгульной жизнитипа пустых пузырьков из-под валерьянкия там не обнаружил. Небольшой чердак, на стене портрет Троцкого в буденовке, на другой стене флаг Partido Obrero de Unificación Marxista (POUM) и аэрозольной краской лозунг: «Тяжело подчиняться начальникам, но еще глупее их выбирать!»