Шагая в вязких сугробах, Сэм высоко поднимал ноги, и каждое его движение отдавалось болью в раненной ноге. Эдвин даже был рад этому: чувствовать боль означало пребывать в сознании. Потерять его и свалиться с коня в его ситуации означало верную смерть. На всякий случай он крепко обмотал руки удилами и полностью положился на Сэма.
Конь был Эдвину верным товарищем, неоднократно вытаскивающим его и из более тяжких передряг. Вот и сейчас он доверился ему, зная, что Сэм обязательно вывезет его к людям.
А того будто подгоняли неведомые силы. Конь шагал через снег, холод и ветер, пока его седок не перестал их чувствовать. Но даже тогда он ни на минуту не остановился. Неуправляемый, Сэм свернул в лес и тем самым привёл Эдвина к той, что спасла его.
К той, что за спасение забрала в уплату его сердце.
~*~
Из башни он вышел ранним утром, чтобы вывести коня на прогулку. Эдвин никому не доверял заботу о нём, да и сам Сэм редко когда подпускал к себе чужих людей.
Спасшая его маленькая лесная колдунья стала счастливым исключением.
Он не мог даже представить, как она справилась с могучим конём. Как сумела довести до дома. Сколько сил стоило ей стащить с седла самого Эдвина и занести его в дом. В тот единственный раз, когда девушка ненадолго оказалась в его объятьях, он почувствовал насколько маленькой и хрупкой она была. Не тщедушная, а именно изящная и миниатюрная, словно одна из диковинных статуэток из южных стран, что так обожала покойная матушка. Он помнил, как мальчиком взял без спроса одну, чтобы хорошенько рассмотреть. Это была фигурка девочки, выполненная из чёрного камня, гладка и прохладная на ощупь. Он так боялся её повредить, что, ставя на место, случайно задел остальные. Две или три тогда разбились. Матушка очень горевала по ним, но к его удивлению наказание за эту провинность не последовало. Эти вещи не несли в себе никакой ценности и были дороги только ей. Именно тогда Эдвин впервые узнал, что даже самое ничтожное проявление слабости может стать причиной большого потрясения. За последний месяц он окончательно в этом убедился.
Эдвин помнил, как впервые пришёл в себя в доме Эсти. От слабости у него кружилась голова. Не сразу он понял, что криво сколоченные брёвна, меж которыми кое-где проглядывали широкие еловые лапы, - потолок небольшой хижины. Он несколько минут таращился перед собой, прежде чем взгляд скользнул вдоль каменных стен, занавешенных пучками высушенных трав, к наваленным на него медвежьим шкурам. Было довольно тепло, но Эдвина всё равно бил ознобпоследствие перенесённого жара. Он поднял руку, чтобы подтянуть шкуры повыше, и именно в этот момент услышал приглушённое рычание. Повернув голову, неожиданно для себя он оказался лицом к лицу с огромным светло-серым волком.
Поначалу Эдвин решил, что зверьфантазия его воспалённого мозга. Волк не скалился, не щетинился. Не прижимал уши к голове и не делал попытки напасть. Он смотрел прямо на него и чуть приглушённо рычал. Словно сторожевой пёс, который предупреждает, что вы зашли на его территорию. Эдвин замер и на всякий случай отвёл глаза; обратное зверь мог принять за агрессию. Прошло несколько минут, прежде чем волк отошёл от него. Но недалеко. Покрутившись несколько раз вокруг себя, он улёгся у изголовья лежанки, положив морду на лапы, словно обычный пёс.
Эдвин оторопел: ничего себе! Куда это его занесло? Что это за место и кто впустил сюда волка? Забыв о своём состоянии, он с интересом принялся осматриваться.
Несколько раз его взгляд цеплялся за кучу тряпья, лежащую возле очага. Но лишь когда эта куча зашевелилась, он с изумлением обнаружил, что смотрит на показавшуюся из-под неё узкую ступню, обтянутую чулком из неокрашенной шерсти.
Волк внизу тихо зарычал, будто предупреждая: это моё, не смей даже помыслить плохое.
Эдвин не обратил на него внимания, оторопело таращась на маленькую женскую ножку. Через некоторое время она скрылась под покрывалом, на поверку оказавшимся юбкой серого домотканого платья. Затем «куча» пришла в движение, и Эдвин с удивлением обнаружил, что смотрит на свернувшуюся в комочек спящую молоденькую девушку.
Она выглядела совсем ребёнком. То, что служило ей одеялом, упало за спину, и даже в тусклом солнечном свете, едва просачивающимся в хижину, он видел, как дрожат от холода узкие девичьи плечи. Лёжа на боку, она подпёрла подбородок маленьким кулачком, накрытым ладонью другой руки. Из-за рассыпанных белокурых волос он не видел её лицалишь небольшой носик изящной формы, изгиб тёмных бровей и нижнюю губу, немного выпяченную во сне.
Чтобы дать себе больший обзор, Эдвин повернулся и
едва сдержал крик: дюжина раскалённых кинжалов одновременно вспороли его правое бедро. Он крепко зажмурился, но слабый стон всё-таки сорвался с его губ. Этого оказалось достаточно, чтобы девушка начала просыпаться.
Она заворочалась, задвигала поджатыми ногами. Поёжилась, потёрла себя за плечи. Черты её лица пришли в движение, но глаза всё ещё оставались закрытыми. Казалось, девушка нарочно тянет время; отодвигает начало нового дня. Эдвину её поведение было на руку: за это время боль постепенно начала отступать. Когда, наконец, её ресницы дрогнули, он уже окончательно пришёл в себя.
- Предатель.
Это было первое, что он услышал от своей спасительницы. Но обращалась она вовсе не к нему, а к своему волку.
Позже Эдвин узнал, что со зверем у девушки сложились те же доверительные отношения, что и у него с Сэмом. Само по себе это звучало не вполне обычно. Впрочем, в том, чему он стал свидетелем в последующие дни, вообще было мало обычного.
Маленькая девушка оказалась опытной целительницей. Её внешняя хрупкость компенсировалась железной волей. Никогда ещё, находясь в болезни, Эдвин не получал столь заботливого ухода.
Она вливала в него ужасное по вкусу питьё, от которого саднило горло и клонило в сон. Накладывала мазь, от которой рана начинала нестерпимо чесаться. Его возражения отметались, сопровождаясь объяснениями, от чего предназначено то или иное средство. Выходило так, что без любого из заявленного ею снадобья на ноги Эдвину больше не встать. Он чувствовал себя неразумным ребёнком, когда, закончив очередную наставительную речь, девушка выжидающе смотрела на него. Терпение, мудрость, силавот что он видел в её необычных золотистых глазах, опушённых длинными тёмными ресницами. Эдвин послушно кивал, парализованный их волей.
Когда в тот день она склонилась над ним, в волнении дотрагиваясь рукой до его лба, Эдвин отметил, как необычайно хороша его спасительница. Нет, она не была ребёнком. Он видел пред собой юную девушку, уверенно чувствующую себя в своём маленьком, но крайне соблазнительном теле. Когда же она впервые улыбнулась, и на её щеках образовались две милые ямочки, Эдвин себя поправил: хорошане то слово, которым следует описывать его спасительницу. Девушка была по-настоящему прекрасна.
Смущённый этим обстоятельством, Эдвин поначалу повёл себя крайне недружелюбно. В первые дни они вообще мало разговаривали. Большую часть времени он спал, а его целительница, предприняв пару безуспешных попыток выяснить что-либо кроме имени своего подопечного, замкнулась в себе и обращалась к нему лишь по мере надобности.
Он же исподтишка изучал девушку, с каждым разом поражаясь самим фактом её существования. По хижине она передвигалась удивительно грациозно и с достоинством, будто находилась не в лесу, а под сводами замка. Её манеры были утончёнными, жесты размеренными, что было не свойственно людям низшего сословия. Её платье выглядело более чем просто, но Эдвин предпочёл бы его наряду из самого дорогого бархата. Свои вьющиеся белокурые волосы девушка заплетала в косу, сворачивала узлом и прятала под головной платок. Из-под него то и дело выбивались непокорные прядки, и он готов был поспорить на свою здоровую ногу, что на ощупь оничистый шёлк.
Её смех был подобен звону колокольчиков, а мелькавшие в волосах серебряные искры напоминали блестевший на солнце снег. Эдвин жалел, что, в отличие от старших братьев, не слишком ловок в обхождении с женщинами. Он любовался ею издали, старательно скрывая свой интерес, и лишь однажды едва не проговорился, назвав её красоту ослепляющей.
Она действительно ослепляла его. Затаив дыхание, он смотрел, как сосредоточенно она занималась любым делом: готовила ли, убирала; накладывала мазь на его ногу; заботилась о Сэме и волке, которого называла Баламутом. Расстраиваясь, девушка хмурила брови и покусывала нижнюю губу. Так было и когда ненароком, меняя повязки, она задевала его рану. Янтарные глаза наполнялись скорбью, но Эдвин кажется вовсе не замечал боли. Не лекарства, а нежные прикосновения и забота исцеляли его.
Было верхом глупости постараться не узнать её получше. К сожалению, в их единственном большом разговоре он почти упустил эту возможность. Он состоялся накануне их расставания и на поверку оказался совершенно бесплодным. Ему так и не удалось узнать, кем же была его спасительница: в искусстве ухода от ответа они были на равных. Лишь её имяЭстивот всё, что Эдвин узнал о ней.
Эсти Прекрасная лесная колдунья. Хрупкая, но сильная. Нежная, но настойчивая. Безгранично добрая, беззаветно преданная.
Последние минуты их встречи были наполнены скорбью. Эсти плакала, получив известие о смерти близкого человека. Его сердце разрывалось на части, когда он был вынужден отпустить её в замок, раздавленную горем - маленькую и одинокую. Но даже в эти тяжёлые мгновения она думала о нём, наставляла. Эдвин еле заставил её взять несколько монет, чтобы она смогла достойно похоронить своего Жакоба. Своим отказом сделать это, девушка поразила его до глубины души.
Покидая лесную хижину вслед за Эсти, он выгреб из кармана всё золото. При разумной экономии этого ей хватит не на один год безбедной жизни. Эдвин дал себе слово, что обязательно проследит, чтобы судьба маленькой целительницы оказалась счастливой.
Но прошло пару недель и оказалось, что её судьба заботит его намного больше.
Часть 3
Светало. Замок приходил в себя после ночных празднеств. Во дворе началась уборка и одновременно подготовка к сегодняшнему торжеству. Деревянные столы скоблились, трапезные и двор выметались. В замковых кухнях разжигались печи; огромные поленницы дров вносились внутрь для подпитки их ненасытных жерл.
При появлении Эдвина слуги бросали свои дела и кланялись в пояс. Так было всякий раз и с каждым из его воинов. Подобному проявлению уважения они всецело были обязаны графу. Тот во всеуслышание отчитал управляющего, когда на первой совместной трапезе Корсийцам, как и обычным рыцарям, был подан эль.
- Они наши гости!гремел Дуаер.Гостям в замке всегда подаётся вино!
Их занятия на замковом ристалище с каждым днём собирали всё больше зрителей. За неделю интерес к чужеземцам из осторожного перерос в нескрываемый. Мальчишки бегали за рыцарями, желая своими глазами увидеть горевшего на их груди дракона. Эдвин приказал своим людям всячески содействовать обитателям замка и стал замечать, что за обедом служанки всё чаще предлагают его воинам лучшие куски мяса, а их улыбки из вежливых постепенно превращаются в поощрительные.
Запрет относительно женщин был неслучаен. Эдвин знал своих людей и опасался, что жертвой их любвеобильных натур вполне может оказаться его Эсти. А в том, что подобная красавица привлечёт их внимание, он ни секунды не сомневался.
Расслабившись, его рыцари любили посудачить о своих победах. Слушая вечерами их разговоры, он с удовольствием отмечал, что на этот раз дальше взглядов и лёгкого флирта дело не зашло. Хотя, как и в любом замке, в Дуаере доставало охотниц до запретных ласк. К его неимоверному облегчению ни в одном из таких разговоров имя Эсти упомянуто не было.
Более того, за неделю, проведённую в замке, он так и не смог найти девушку. Расспрашивать напрямую Эдвин опасался: не хватало ещё навлечь неприятности на свою спасительницу. Прислушиваясь к разговорам в трапезных, во дворе, на конюшнях, он не слышал ничего указывающего на то, что кто-то с таким именем жил в замке. Оставалась близлежащая деревенька, но как только он в неё въезжал, местные жители в испуге прятались по домам.
Лишь раз Эдвин был близок к успеху, когда недалеко от замковой кухни его остановил невысокий паренёк и без слов протянул небольшую коробочку. Бальзам, находящийся в ней, источал знакомый травяной аромат. Мальчишка откровенно трусил, лепеча что-то про ранение отца, и когда Эдвин попытался выяснить, от кого он получил это снадобье, попросту сбежал.
Он понимал, что не из христианской добродетели парень помог емуздесь явно чувствовался чей-то указ. Но чей и почему этот человек действовал тайным образом, оставалось загадкой. Для её разрешения надо было найти тайного посланника и всеми возможными способами вытрясти из него информацию. Но парень как сквозь землю провалился. Иногда Эдвину казалось, что он видит его краем глаза, но, оборачиваясь, он упирался взглядом либо в пустую стену, либо в толпу дворовых мальчишек, привычно бегающих за ним по пятам.
Всё это выводило его из себя. Теперь ещё и эти разговоры между его воинами о встрече с прекрасной златоглазой девой Неудивительно, что в конце концов он сорвался.
Надо было всё-таки уйти ночевать к Рэймонду.
Когда накануне открылись замковые ворота и во двор въехали более полусотни гостей, Эдвин с облегчением обнаружил, что герцог прислушался к его советам; вместо отцовских, он в полной мере испытал радость братских объятий. Только тогда Дуаеру сообщили, что будущий зять уже неделю живёт под его крышей. Если граф и удивился, то виду не подал.
Действительно, когда тайный план Эдвина по проникновению в замок не удался, ему оставалось одно: как можно скорее попасть в Дуаер с как можно большим числом рыцарей. Если и существовал замысел нарушить мирные соглашения и навредить Корсии, своим присутствием они должны были сорвать планы заговорщиков. Именно поэтому, покинув хижину Эсти, Эдвин отправился за своими людьми.
На третий день его обратного путешествия рана снова открылась. Эдвин остановился на небольшой ферме, чей хозяин не побоялся пустить на ночь странствующего рыцаря. За оставшиеся монеты его жена заварила травы, взятые им у Эсти, перевязала ногу чистой холстиной, и на утро он снова двинулся в путь. Дороги к тому времени уже были расчищены, и довольно быстро ему удалось доехать до Бромхерста. Там Эдвин явился к наместнику замка и назвался своим настоящим именем. Страх ли перед могуществом герцога Корсийского помог ему или из уважения к собственному королю, но в замке Эдвину оказали все возможные почести. За его людьми послали, и уже на следующий день половина из них предстала пред ним, ожидая дальнейших распоряжений.
Он дал себе время восстановить силы. Местные лекари занялись его раной. И пусть они лечили Эдвина не так, как делала это маленькая целительница, но как только он почувствовал, что снова может сидеть в седле, немедленно тронулся в путь. Но даже самому себе он не смел признаться, что причиной спешки был вовсе не возможный заговор.
Каждую ночь она приходила к нему. Садилась рядом и, как в первый раз, с тревогой всматривалась в его лицо. Её необычные глаза изучали каждую его чёрточку, будто выискивая изменения, что произошли в нём за день. Удостоверившись, что всё в порядке, она с облегчением улыбалась. Он чувствовал на своих щеках её руки: тёплые, ласковые, нежные Эдвин замирал, боясь пошевелиться и спугнуть это сладостное видение. Несколько раз Эсти склонялась и целовала его. Невинные прикосновения её горячих губ превращали его кровь в жидкое пламя. Он делал резкий вдох, втягивая в себя её дыхание. Оно было для него живительной силой, что лучше любых лекарств излечивали его тело и душу.
Однажды он шутя назвал её колдуньей. Теперь же Эдвин и не сомневался - ею она и была. Приходя во сне, Эсти окончательно привязала его к себе; заставила потерять покой. Всё его естество стремилось воплотить наяву то, что было возможно во сне. Он едва не загнал Сэма, когда во главе рыцарей мчался обратно в Дуаер.
Но и здесь ему оставалось довольствоваться лишь снами. Правда, в замке они изменились, стали более откровенными. Будто в издевательство над тем, что с каждым днём он всё ближе был к событию, которое навсегда разлучит его с героиней его грёз.
В последнем из них она лежала на его груди: разгорячённая, растрёпанная, обнажённая. Господь всемогущий, они только что занимались любовью, а он не может вспомнить ни мгновения! Его сердце неслось вскачь, как и её, рядом с собой он ощущал его ритмичный стук. Светловолосая головка неожиданно приподнялась. Довольная улыбка засияла на раскрасневшемся личике Эсти, когда она поймала его взгляд. О, да, он знал причину этой улыбки: она понимала, что он полностью в её власти. Маленькая колдунья выпотрошила его, заставив полюбить не только душу, но и тело.
Его кожа плавилась от её жара, руки тянулись в желании прижать к себе и никогда не выпускать из объятий. Вместо этого Эдвин чувствовал, как его пальцы проходят сквозь любимую. Подобно туману, она окутала его полностью, прежде чем окончательно раствориться в предрассветных сумерках. Вместе с ней растворялось и пламя, плещущееся в его венах, постепенно остывая и становясь обжигающе холодным.