По временам, когда русалкам грозила большая опасность, например когда бушевал особенно сильный шторм, во время которого не покачаешься на волнах, они опускались на дно, выдыхая облака пузырьков, и совсем затихали. Они переставали всплывать на поверхность, лежали смежив веки, с открытым ртом, и только грудь их изредка вздымалась, словно они дышали водой.
Когда малютка научилась спать на морском дне, не подвергаясь опасности, маленькое семейство покинуло родильный остров. По очереди неся на руках русалочку, они ушли в глубину.
Идиллические картины внезапно рассеялись. Голос плененной русалки сорвался и перерос в хриплое карканье, а прекрасные видения исчезли.
Сверкающая вода поблекла в лучах рассвета.
Дрожа от холода и осознания чудовищной ошибки, Мари-Жозеф кое-как собрала неровную стопку листов, запечатлевших все, что она услышала и увидела в навеянных русалкой снах. Последний кусочек угля упал на доски помоста, неслышно рассыпавшись как пепел.
Ты показала мне свою жизнь, сказала Мари-Жозеф, и свою семью.
Русалка снова запела.
Перед Мари-Жозеф предстал Ив, как и прежде, в ужасном видении безмолвным, бледным, окровавленным призраком. От страха Мари-Жозеф прикрыла глаза рукой. Однако зловещий образ не желал рассеиваться, словно намертво пристав к ее ладоням. Она заткнула уши. Окровавленный призрак затуманился и исчез.
Русалка пела ей, посылая образы, не связанные ни с какими словами: «Я посулила твоему брату участь, на которую он обрек моего друга, но не могла испугать тебя, угрожая растерзать его тело от сонной артерии до гениталий».
В лучах рассвета вспыхнул и пропал тигр.
Русалка пела ей: «В песне я предостерегла тебя: Берегись, хищник не дремлет! ведь я боялась, что он издалека почует кровь, так же как акулы, и нападет на тебя. Я пела, пока не поняла, что ты либо в безопасности, либо мертва, и пока совсем не охрипла. Но ты бесстрашна и не внимала моим предостережениям».
Вокруг навершия клетки закружился водоворот русалок и водяных, нежно прикасающихся друг к другу, гладящих гибкие тела, сладострастно вздыхающих.
«Я не стала больше пугать тебя, вскрикнула русалка, и пела тебе о любви и страсти, и в конце концов ты услышала и научилась понимать меня!»
Русалка прошептала Мари-Жозеф.
Русалка издала резкий, неблагозвучный стон и стала взбираться по ступеням. Мари-Жозеф обняла ее и попыталась остановить. Рисунки веером полетели на доски помоста.
Не надо, пожалуйста, прошу!
Русалка заплакала. Мощными когтями она могла бы растерзать руку Мари-Жозеф, но та даже не шелохнулась.
Я не могу освободить тебя, призналась девушка. Куда ты поплывешь? Море слишком далеко, поблизости нет даже реки. Ты принадлежишь его величеству. Если ты сбежишь, моего брата ждет опала.
Русалка зарычала, показав клыки, а потом, в ярости подняв огромный сноп брызг, бросилась в фонтан.
Мари-Жозеф зарыдала:
Русалка, подруга
Глава 16
Мари-Жозеф, спотыкаясь, поднималась по Зеленому ковру, торопясь уйти из сада, пока кто-нибудь не заметил, как она бежит, забрызганная грязью, мокрая от росы, босая. Вот если бы можно было поскакать домой на Заши Ступни у нее совсем онемели. Она прижала к себе стопку эскизов, укрывая свои новые, опасные знания под теплым плащом шевалье. Отчаяние русалки неотступно кружило вокруг нее, словно высматривающий добычу хищник.
Взойдя по лестнице, она заглянула в комнатку Ива. Он тихо похрапывал. Ряса, рубашка и сапоги неряшливой вереницей обозначили его путь от двери до кровати. Она положила зарисовки на письменный стол и стала трясти его за плечо, пока он не пробормотал, что совсем проснулся, но тут Мари-Жозеф передумала и спрятала эскизы.
«Если я расскажу Иву о русалке, морской женщине, неужели он мне поверит? думала она. Но если я покажу ему Если покажу всем»
Вернулась Оделетт с хлебом и шоколадом на подносе. В новом утреннем муслиновом платье с узором из веточек она сияла здоровьем и красотой.
Я останусь с вами, с мрачным видом сообщила она, поставив поднос на приоконный столик.
Мари-Жозеф, встревоженная и расстроенная, долго не могла вспомнить, о чем ведет речь Оделетт и откуда взялось новое платье. Но потом все всплыло в ее памяти: и домогательства Шартра, и ее собственное обещание, и подарок Марии Моденской.
Но только до тех пор, пока положение вашей семьи не упрочится, чтобы я смогла вернуться домой с почетом. Я и сама попробую заработать денег. Я уже не буду служить вам, но по-прежнему готова помогать, ведь вы, мадемуазель Мари, ничего не понимаете в моде. Никто больше не будет называть меня рабыней.
Я принимаю ваши условия, мадемуазель Оделетт, и буду благодарна вам за помощь.
Мари-Жозеф поцеловала ее в щеку. Оделетт обняла подругу, прижавшись лбом к ее плечу. Внезапно Оделетт задрожала и отпрянула. Ее темные глаза заблестели от слез.
Когда вы уедете, я буду скучать, сестра, сказала Мари-Жозеф. И все же я сделаю все, чтобы вы скорее обрели независимость.
Вновь овладев собой, Оделетт с достоинством склонила голову в знак согласия, а потом перешла за столик, накрытый для завтрака. Мари-Жозеф присоединилась к ней, усевшись на приоконный диванчик, и налила в чашки шоколада. Геркулес принялся тереться о ноги и мяукать; Мари-Жозеф налила ему в блюдце теплого молока.
Я и вправду ощущаю запах шоколада?
В комнату вошел Ив. Он провел пальцами по волосам, и они локонами, изящнее любого парика, ниспали ему на плечи. Он взглянул на Оделетт:
А мое место?
Можете принести себе стул, совершенно хладнокровно откликнулась Оделетт. Вам это вполне по силам.
Он нахмурился:
Хватит, я хочу есть. Оделетт, уступи мне место сейчас же.
Меня зовут не Оделетт. Меня зовут Халида.
Ив расхохотался:
Халида! А в следующий раз ты скажешь, что решила принять магометанство!
Да, решила.
Я дала мадемуазель Халиде вольную и отныне считаю ее нашей сестрой.
Что?
Я ее освободила.
Повинуясь минутному капризу? Она же единственное наше хоть сколько-нибудь ценное достояние!
Она принадлежала мне, и я могу ее освободить.
Через пять лет, когда достигнешь совершеннолетия, но не раньше.
Я дала ей слово. Она свободна. Она наша сестра.
Он пожал плечами:
Я не подпишу вольную. И, обращаясь к Халиде, произнес: Не бойся, я никогда тебя не продам, но не можем же мы жить при дворе без служанки!
Оделетт-Халида вскочила так стремительно, что опрокинула стул, и бросилась в спальню Мари-Жозеф.
Ив, как ты мог!
Он поднял стул, уселся и налил себе шоколада.
Я? Я только пытаюсь сохранить наше высокое положение.
Он макнул кусочек хлеба в шоколад и проглотил сладкую, пропитавшуюся шоколадом массу, вытирая подбородок ладонью.
Владеть другим человеком грех! «И держать другого человека в неволе, в клетке, тоже!» мысленно добавила она.
Вздор! Кто внушил тебе такие мысли?! Какие еще опасные идеи ты переняла?!
Мари-Жозеф не решилась сейчас заговорить с ним о русалке. Она взяла Ива за руку:
Не сердись! Ты пользуешься благосклонностью короля. Он обещал наделить меня приданым и найти мне мужа! Так что ты вполне можешь позволить себе великодушие. Наша сестра
Ив в раздражении швырнул намокший хлеб на стол:
Приданое? О каком приданом ты говоришь? В разговоре со мной король ни разу не упоминал, что хочет выдать тебя замуж.
Я думала, ты будешь радоваться.
Ты очень изменилась, и мне это не по нраву, отрезал он. Ты говорила, что твое единственное желание помогать мне в работе, но
Как я буду тебе помогать, запертая в монастырских стенах?
Но ты же должна где-нибудь жить, пока я путешествую
И мне запретят там заниматься науками и станут обвинять в
Версаль не место для девицы.
Если бы я вышла замуж, то перестала бы быть девицей.
Может быть, предложил Ив, если бы ты вернулась в Сен-Сир
Мари-Жозеф постаралась сдержаться. Если она даст брату понять, как ужаснул ее такой план, он решит, что она сошла с ума. И возможно, не ошибется.
Мадам де Ментенон велела всем наставницам постричься в монахини. Вот почему мне пришлось уйти.
Возвращайся. Посвяти себя Господу.
Я никогда не приму монашества.
Внезапно их перебил звон и бряцание тяжелых золотых монет. Великолепная в своем гневе, Халида, широко размахнувшись, швырнула на пол пригоршню луидоров. Монеты покатились и запрыгали по ковру, застучали по дощатому полу, бренча, убежали в угол.
Я сама себя выкуплю. Если этого недостаточно, я заработаю еще.
Надменная, словно придворная дама, Халида облачилась в новое роскошное платье синего, оттенка индиго, шелка. В иссиня-черные волосы она вплела длинную нить блестящего жемчуга.
Откуда все это? поразился Ив. Откуда у тебя это платье и драгоценности?
От мадемуазель, от мадемуазель дАрманьяк, от мадам дю Мэн, от королевы Марии!
Ив подобрал монеты.
Я подумаю о твоей просьбе когда ты раскаешься и вернешься к истинной вере.
Мари-Жозеф выхватила у него монеты и стала насильно пересыпать в ладони Халиды.
Это твои деньги и твоя свобода, никто не посмеет их отнять!
Все равно будет по-моему! крикнул Ив и выбежал из комнаты.
Он не со зла, сказала Мари-Жозеф. Он просто
Он просто наслушался дьявола, который хочет обратить в рабство всех турок. Христианского дьявола, папу.
Люсьен с трудом взбирался по Королевской лестнице. У него болела спина. Он предпочел бы сейчас скакать верхом на Зели, но ему предстояло слушать чтение дневников маркиза де Данжо, в которых скрупулезно отмечалось все касающееся его величества, и наблюдать за реакцией короля.
Мушкетер с поклоном распахнул перед ним дверь в покои мадам де Ментенон.
Его величество, сидя в кресле, тихо беседовал со своей супругой, а та кивала в ответ, склонившись над очередным вышиванием. Люсьен не стал разглядывать гобеленовую ткань у нее в руках: ему не хотелось созерцать очередную сцену сожжения.
Здравствуйте, месье де Кретьен, поприветствовал адъютанта его величество. Кантен, бокал вина господину де Кретьену.
Люсьен поклонился королю, благодарный за знак столь милостивого внимания.
И поставьте бокал месье де
Однако лакей не успел выполнить повеление его величества; его отвлекли шум и возмущенные крики за дверью. Кантен бросился унимать буянов.
Неужели это месье де Данжо?! Быть не может! воскликнул король.
Месье, я не пропущу вас! раздался голос Кантена. Его величество уединился со своими советниками.
Вы хотите сказать «со своей любовницей»? Пропустите меня!
Месье прорвался мимо стражников, но тут дорогу ему преградил великан и силач Кантен, с гневно встопорщившимися усами. За спиной месье, на лестничной площадке, в ужасе замер месье де Данжо, помедлил секунду, осторожно попятился и был таков.
Пропустите моего брата! приказал его величество Кантену, подчинявшемуся ему одному.
Сударь, положите конец этому фарсу! Месье ворвался в апартаменты мадам де Ментенон, громко топая под стать рассерженному цирковому пони, такой же растрепанный и смешной.
Фарсу, братец?
Почему до меня доходят сплетни, что мой близкий друг женится на провинциальной выскочке из колоний?
Возможно, потому, что ваш «близкий друг» не счел нужным сообщить вам об этом? предположила мадам де Ментенон.
Вы же видели, как я соединил их руки
Для танца!
и не стали возражать, дорогой братец.
Дорогой братец?! Голос герцога Орлеанского чуть было не сорвался на крик. И вы можете так ко мне обращаться?! Вы вознамерились похитить у меня самое дорогое, мое единственное утешение, мою единственную отраду! Прямо у меня на глазах, нимало не стесняясь моим присутствием, вы отдаете его руку
Люсьен желал бы оказаться за тридевять земель. Он невольно стал свидетелем отвратительной сцены и знал, что этого ему не простят.
«Как посчастливилось месье де Данжо, размышлял он, потрясенный эмоциональным взрывом месье. Его вознаградят за то, что он опоздал на пять минут».
Но вы же одобрили кандидатуру мадемуазель де ла Круа, возразил его величество. В конце концов, она из числа ваших приближенных.
Приближенных моей жены! Я ни в чем не обвиняю мадемуазель де ла Круа, она не интриговала против меня. Все это задумали вы! Вы свели их, вы лишили меня расположения Лоррена!
Я даровал его вам, произнес Людовик, внезапно потемнев лицом, и я же отниму его у вас, если такова будет моя воля! Я дарую его той, кому пожелаю.
Он никогда не покинет меня, он воспротивится, я
Филипп!
Людовик вскочил и стал трясти брата за плечи.
Месье пораженно ахнул. Люсьен ни разу не слышал, чтобы его величество обращался к брату по имени; возможно, и месье никогда не называл по имени его величество.
Я стремился лишь защитить вас, дорогой брат. Я люблю вас. А если Лоррен женится
Я не нуждаюсь в вашей защите.
Вот как, в самом деле?
А Лоррену не нужна жена!
Но ее присутствие убережет его и вас от обвинений в
Он заводит одну любовницу за другой, и я не возражаю!
Никто не рискнул спорить, хотя все присутствующие неоднократно становились свидетелями того, как Лоррен дразнит его, публично оказывая знаки внимания каждой новой возлюбленной; все присутствующие неоднократно видели, как месье страдает от ревности и отчаяния.
Не принуждайте его вступать в брак. Он единственный человек на свете, который меня любит.
И тут поднялась мадам де Ментенон.
Любит?! воскликнула она. И вы смеете называть это любовью?! Ваше поведение позорно, греховно! Его величество постоянно вас защищает. Если бы не ваш августейший брат, вас давно сожгли бы на костре, и вашего любовника вместе с вами!
Месье вскинул кулаки, отталкивая брата и с ненавистью и отчаянием воззрившись на мадам де Ментенон.
А вы вскрикнул месье, вы хотите отдать ей моего возлюбленного, чтобы она не отняла вашего!
Мадам де Ментенон бессильно опустилась на пол. Людовик в ужасе обернулся к ней:
Мадам, это ложь!
Не отрицайте, сударь, она прельщает вас, продолжал месье, своей красотой, своим умом, своей невинностью. Неужели вы думаете, что она способна вернуть вам юность?
Удалитесь, брат! повелел Людовик.
Охотно! Верните мне только мою кавалерию. Мы с Лорреном будем сражаться за вас, как Александр и Гефестион. Возможно, я буду убит, как Патрокл
Имейте достоинство сравнивать себя с Ахиллом!
и вы избавитесь от меня
Нет. Это невозможно.
Вы не поручаете мне никаких дел государственной важности, вы не даете моему сыну возможности проявить себя, а теперь
Убирайтесь! крикнул его величество.
Месье рванулся с места и сам распахнул дверь, стеная от отчаяния.
Да как он может обвинять меня в предательстве?! возопил его величество. Как мне спасти его? Как ему помочь?
И тут он заплакал. Его слезы заструились на узорный паркет. Он задыхался, пытаясь вновь овладеть собой, но лишь зарыдал громче; его стоны гулко отдавались в пустом зале.
Идите ко мне, дорогой мой, прошептала его супруга, идите ко мне.
Король упал на колени, спрятав лицо на груди у мадам де Ментенон. Она прижала его к себе, утешая, уговаривая, и злобно воззрилась на Люсьена.
Не дожидаясь разрешения его величества, Люсьен поклонился, пятясь, отошел и спасся бегством.
Мари-Жозеф скакала на Заши мимо мраморных статуй, возвышающихся над Зеленым ковром. Благодарная судьбе даже за минуту покоя, она заглядывала в лицо каждой, завидуя их безмятежности и невозмутимости.
«Ораторы бесстрашно провозгласили бы, что русалка во всем подобна женщине, думала она, и никто не побоялся бы им поверить. Римские боги и ораторы никогда бы не испытали чувства вины, пропустив мессу; они отправились бы на поиски приключений, выиграли бы битвы за правое дело и ни разу не вспомнили бы о том, что повздорили с братом или забыли о своих обязанностях при мадемуазель».
«Лотту причешет Халида, сказала себе Мари-Жозеф, герцог Шарль сделает Лотте множество комплиментов, и она даже не вспомнит о моем существовании».
В дальнем конце сада вереница посетителей змеясь вползала на Зеленый ковер, оттуда в русалочий шатер и теснилась возле фонтана Аполлона, встречая аплодисментами морскую женщину.