- Уф!выдохнул он рефлекторно, когда чужая сила грубо перекинула его через борт и швырнула лицом об палубу.
«Слишком часто за последнее время приходится целовать доски. С другой стороны, и пахнут они здесь получше, не тленом, как на «Саратоге». Скорее, чем-то сладким, из детства, даже приятным Неужели у пиратов заведено драить палубы медом? А что, может быть. Чтоб во время тайфуна ноги к палубе липли»
Тренч хотел было подняться, но лишь охнул от боли. За те несколько минут, что он провел за бортом, раскачиваясь на якоре с задранными руками, плечевые суставы успели совершенно онеметь.
- Вот это рыба!громыхнуло где-то над ним, - Сколько борозжу небо, а такую впервые вижу!
Тренч как-то сам собой обмер. Голос был металлический, как у покойного капитана Джазбера, только еще более глухой и тяжелый. Как если бы капитан в придачу к стальной челюсти обзавелся вдобавок стальным горлом и кузнечными мехами вместо легких.
Но останки капитана Джазбера вместе с остовом корабля давно уже растворялись в недрах ненасытного Марева. Это не был капитан Джазбер. И Тренчу потребовался лишь один взгляд, чтобы сделать еще одно уточнениеэто был вовсе не человек.
Это было что-то огромное, стальное и, кажется, живое. Вместо шкуры или камзола на нем были тронутые ржавчиной латные пластины, образовывавшие подобие старинного доспеха, но там, где пластин не доставало, вместо сукна или человеческой кожи виднелись натужно крутящиеся шестерни и попискивающие в смазке из китового жира гидравлические валы.
- Совершенно никчемная рыба, - прогудел голос, - Тощая, потрепанная и, к тому же, глупа как пробка. Какая еще рыба клюнет на пустой крючок?
- Та, которая не желает сигать в Марево, - выдохнул Тренч, против воли лязгая зубами.
Разглядывать пирата приходилось снизу, задрав голову, из положения крайне неудобного и, пожалуй, даже оскорбительного. По крайней мере, оно могло считаться оскорбительным, если бы перед Тренчем стоял человек.
Но первое существо, встреченное им на борту загадочной «БЛЫ» человеком не было. Его контуры напомнили Тренчу что-то позабытое, виденное в детстве мельком. Память услужливо подсказала угловатые черты, грозные маски, напыщенные, под старомодную манеру живописи, позы
«Это же голем, - сообразил Тренч, - Старый абордажный голем!»
Механическая махина и в самом деле была абордажным големом. Крайне устаревшим, архаичной конструкции, как машинально отметил Тренч. Такие големы использовались во флоте добрых полтора века назад, еще в Высоких Войнах. На голову выше самого высокого мужчины, наделенные огромной механической силой, они падали на вражеские палубы подобно живым снарядам и сеяли вокруг себя смерть и разрушения, превращая рангоут в мелкую деревянную щепу своими стальными когтистыми лапищами. А уж когда големы сходились друг против друга, корабль, говорят, и вовсе был обреченискр от сшибающейся стали валило столько, что все неизбежно заканчивалось пожаром на борту.
С тех пор абордажные големы давно стали раритетом. Слишком тяжелые, чтобы их выдерживали палубы легких судов, слишком неповоротливые, слишком капризные в обслуживании, они быстро были списаны и забыты, как оказались забыты старомодные широкогорлые мортиры или неуклюжие толстозадые галеоны. Редкие уцелевшие экземпляры абордажных големов торчали в коридорах губернаторский канцелярий, навек превратившись в неподвижные статуи. Что ж, всякому существу Роза, как известно, посылает свой ветер
Это голем не только функционировал, но и отличался совершенно нехарактерным для големов поведением. Вместо того, чтоб вытянуться по стойке «смирно», он обращался с Тренчем самым фамильярным тоном, при этом еще и демонстрировал подобие мышления.
Но Тренч отчего-то даже немного успокоился. Он всегда испытывал симпатию к механическим созданиям, пусть даже столь грозным.
- Эге, рыба еще и болтает, - удивился голем, разглядывая свой улов. Его глаза напоминали линзы подзорной трубы, только забранные прочной защитной решеткой, обычные выпуклые стеклянные кругляши. В их блеске Тренчу почудилось что-то вполне человеческое и даже, как будто, саркастичное, - Я много лет под облаками хожу, многих рыб на палубу забрасывало, но чтоб такую Рыбу-топор видел, рыбу-флейту видел, даже рыбу-грушу приходилось. А вот эта порода мне как будто бы незнакома Невзрачная какая-то и тощая, даже жарить нечего, зато болтает. Толку мне с такого улова? Не проще ли отправить его обратно за борт?
Голем даже не пошевелился, но Тренча вновь проняло неприятным холодом. В том, что голему ничего не стоит одним движением гидравлических рук швырнуть его за борт, он нисколько не сомневался. И потому выдохнул первое, что пришло на ум:
- Не надо за борт. Я пригожусь.
- Для чего ж ты пригодишься? Ни мяса, ни шкуры Или ты только болтать умеешь? Для рыбы талант несомненный, только нам такие без надобности. Это губернаторы в своих аквариумах любят всякую диковинку держать, хоть бы и болтливую рыбу. А нам к чему?
- Я инженер, - быстро сказал Тренч, кутаясь в плащ, чтоб тело могло рассосать застоявшийся под одеждой холод. Получалось это с трудом, зубы все еще лязгали вразнобой. Тепло вырабатывает только сытое, спокойное тело. Тело уставшее, промерзшее и звенящее от напряжения, никакого тепла не дает, только лишь слизь усталости, выделяемую кожей. Может, оттого Тренч под взглядом абордажного голема ощущал себя липким, как рыбёха на разделочной доске.
- Инженер!голем даже головой дернул от удивления, - Рыба-инженер! Бывает же такое. Клянусь всеми восемью лепестками, такого улова мы еще не знали. Инженер! Надо бы, пожалуй, и остальные якоря проверить, вдруг там еще инженеров найдется Инженер - это самая ценная рыба в наших краях. Нам на корабле механик до зарезу нужен. Да и я с каждым годом не молодею. Влажность, ржавчина, чешуя рыбья в соединения набивается Правый торсион уже с год скрипит, иногда как схватит, не разогнуться
Он говорил с интонацией ворчливого старика, совершенно несвойственной для механического существа. Более того, в его движениях Тренчу виделось нечто крайней нетипичное для смертоносной машины. Если быть откровенным, нетипичным в ней было совершенно все. Абордажные големы никогда не славились как хорошие собеседники. Представляя собой лишь человекоподобные механизмы, питаемой искрой заключенной внутри магии, они были способны распознать лишь самую простую, не длиннее пары слов, команду. Во всем остальном они служили лишь послушными истуканами, жуткой смесью фрезы и тарана, годной лишь для того, чтоб растерзать вражескую оборону. Лишенные сознания, инициативы и вообще представления о чем бы то ни было, кроме абордажного боя, големы не обладали и крупицей разума. И даром речи они не владели.
- Быть может, я смогу помочь, - сказал Тренч, все еще лязгая зубами.
В эту минуту, когда перед глазами все еще отсвечивало Марево, он сказал бы что угодно. Даже что заставит Розу отпустить девятый лепесток или подуть всем ветрам одновременно. Очень не хотелось за борт, туда, где в липком алом вареве растворялись остатки несчастной «Саратоги» и ее экипажа.
Голем пристально взглянул прямо ему в лицо. Удивительно, но отсутствие глаз взгляд этот ничуть не смягчало, напротив, блеск линз казался холодным и острым.
- Как тебя звать, рыба-инженер?
- Тренч.
- Ты не похож на обычного инженера, рыба Тренч. Судовые инженеры обычно чумазые, в копоти все, в смазке А ты тощий, но чистый.
- Я и не говорил, что служу на корабле.
- Тогда, верно, пассажир?
- В некотором роде
- В некотором роде!в механическом голосе голема сквозь скрежет можно было слышать насмешку, - Что это ты себе на руки нацепил? Все пассажиры нынче такими украшениями щеголяют? И как, удобно?
Тренч покосился на кандалы. Едва ли на палубе пиратского корабля они стали весить меньше хотя бы на фунт, но, удивительное дело, из-за последних событий он про них совсем позабыл.
- Нормально, - буркнул он, - Только руки немного устают.
- Габерон обзавидуется. Дай-ка сюда
Голем протянул свою лапищу, которая толщиной могла поспорить с самой толстой реей «Саратоги». Силы, заключенной в ней, было достаточно, чтоб пробить дубовый брус футовой толщины. Или оторвать голову чересчур наглому мальчишке, который еще не понял, куда его занесло. И уж конечно ее было достаточно для того, чтоб перекусить литую цепь кандалов острыми, как тесаки, пальцами. Искореженные звенья цепи посыпались на палубу с немелодичным звоном.
- Браслеты пока поносишь, - усмехнулся голем, - Тут инструмент потоньше нужен. К тому же, они тебе к лицу. Кстати, меня можешь называть Дядюшка Крунч.
Это тоже было необычно. Мало того, что говорит разумно, так еще и имя есть, а не бортовой номер, как полагается корабельному имуществу. Но эту тему Тренч решил не развивать, хоть и пробормотал машинально:
- Странное имя...
- Да неужто? Может, ты просто не привык? Ну-ка попробуй. Скажи, например, «Дядюшка Крунч, пожалуйста, не бросай меня за борт»!
Тренч кашлянул в кулак. Видимо, короткая воздушная прогулка выдула из головы все мысли, и он забыл, где находится. На палубе пиратского корабля. И то, что с ним мило беседует боевая машина, совершенно ни о чем не говорит. Возможно, старому, потрепанному временем, механизму просто скучно на своем посту. И что он сделает, когда общество Тренча ему наскучит, было, пожалуй, неизвестно даже самой Розе. Может, его собеседник еще и пожалеет, что не устремился навстречу Мареву в остове разбитого корабля
- А это поможет?осторожно спросил Тренч.
Голем развел лапами.
- Да кто его знает. Я механизм старый, мне с этим разбираться недосуг. По-хорошему, конечно, надо тебя отправить за борт. На этом корабле, знаешь ли, безбилетников не терпят. Уже не говоря про лазутчиков и прочую рыбешку.
- Я не лазутчик. И не безбилетник.
- А кто же ты?
- Я - Тренч задумался. Тут было, о чем подумать, - Я пленный?
- Не помню, чтоб брал тебя в плен.
- Вы пустили в Марево мой корабль. Значит, я часть вашей добычи, разве нет?
Голем задумался, поглаживая лапой ту часть головы, где у человека должен был располагаться подбородок. Судя по тому, что эта часть брони была прекрасно отполирована и не имела видимых царапин, в задумчивости ее обладатель находился не очень часто.
- Ты подумай, какая рассудительная рыба Только вот что мне с тобой делать?
Тренч не знал, что с ним делать. После всего пережитого тело хотело только скорчиться в каком-нибудь уголке на не продуваемой палубе, и отключиться. Провалиться в глухую трюмную темноту, где не свистит ветер. И плевать, что там будет дальше. Впрочем, раз пираты, то, конечно, можно догадаться. Только вот не тянуло задавать мозгу такие упражнения.
- Судьбой добычи распоряжается капитан, - сказал Тренч голему, - Пусть он решает.
Произнесено это было достаточно твердо, только вот внутри этой твердости почему-то совсем не ощущалось. Напротив, возникло ощущение, будто он стоит не на твердой палубе, а на затвердевшей облачной дымке, которая в любой миг может развеяться без следа. Что ж, пираты, говорят, ценят храбрость и самоуверенность
- Смотрите-ка, минуты на борту не пробыл, а уже начал учить старшего помощника пиратским порядкам, - зловеще прогудел голем, нависая над ним, - Может, еще и Пиратский Кодекс растолкуешь, а?
Тренч насупился. Вот что бывает, когда даешь языку волю. Будто мало было на «Саратоге»
- Кодекса в руках не держал, - ответил он с достоинством, - а про пиратские порядки немного знаю.
- И откуда же знаешь, позволь спросить?
Он неохотно махнул рукой. Лишившись привычного веса цепи, руки казались невесомыми, как перышки.
- Да так Книжки про пиратов читал
- Единственная книга, которую пирату не зазорно держать в рукахэто Пиратский Кодекс! В прежние времена молодежь учила течения ветров, а не трепало бумагу почем зря. Сколько тебе лет-то, кстати?
Несмотря на колючую дрожь, все еще гуляющую по телу от пяток до затылка, Тренч испытал кратковременный соблазн соврать. Можно сказать, что девятнадцать. Чем старше пленник, тем выгоднее его можно сбыть, это знают даже те, кто никогда не читал книг про пиратов. Тем меньше шансов быть сброшенным в облака, точно мусору. Тренч знал, что выглядит старше своих лет. Сироты вообще рано взрослеют, а уж на Рейнланде и подавно. К тому же, его манера держаться, взгляд исподлобья и потрепанный брезентовый плащ помогли бы накинуть пару лет, но
- Шестнадцать, - неохотно сказал Тренч.
- Малёк, значит, - в глотке абордажного голема что-то глухо щелкнуло. Возможно, это было эквивалентом пренебрежительному щелканью языком, - Даже ухи из тебя не сварить. Таких, как ты, в котел сразу пяток надо
Тренч вдруг разозлился. Как тогда, на палубе «Саратоги», чувствуя на себе яростный взгляд капитана. Такая злость рождается сама собой и сдержать ее невозможнопрет наружу, точно иглы у рыбы-ежа.
- Ну и швыряйте за борт!зло крикнул он прямо в металлическое лицо, лишенное человеческих черт, - Мне вообще плевать! Может, вам завтра на палубу две дюжины других инженеров упадет! Что толку со мной возиться? Давайте, ну!
Он даже руки механическому чудовищу протянулчтоб удобнее схватить было. Но клешни Дядюшки Крунча даже не шевельнулись, лишь скрипели тихонько под броней силовые приводы. Тренчу показалось, что голем разглядывает его, так пристально, что, кажется, одним взглядом сейчас разрежет на куски.
- Рыба-инженер, - наконец прогудел он со смешком, - Странная порода, таких прежде в воздушном океане не водилось. Но смелая и вроде как не совсем безмозглая. Это хорошо. Дураки капитана нервируют. Шагай за мной, слышишь? И под ногу не подвернись. Посмотрим, что с тобой делать.
С грацией старого портового крана дядюшка Крунч двинулся вдоль борта.
* * *
Легкой прогулки не получилось.
Дядюшка Крунч двигался удивительно проворно для существа своих габаритов, судя по всему, он в совершенстве знал маршрут и кратчайший способ попасть в капитанскую каюту. Тренч, уж на что был легче и меньше, за ним не поспевал. Кости в уставшем и промерзшем теле дребезжали, мышцы точно налились отработанным маслом и сделались непослушными, а внутренности черепа напоминали бочонок с лежалой столетней солониной, впридачу нашпигованной свинцовой дробью. Тяжелая котомка больно врезалась ремнем под лопатку и, словно в насмешку, на каждом шагу издевательски звенела содержимым.
«За борт ее, - зло подумал Тренч, стискивая зубы, чтоб не отстать от голема, - За борт, и все дела. И без того много от нее натерпелся. А сейчас и подавно Мне бы голову не плечах сохранить, а я за игрушки держусь. Накажет Роза за такую глупость, наверняка накажет»
Не выкинул. Хотел было, но не вышло. Рука не послушалась, впилась в ремни, как в штормовой леер, не оторвать. Тренч не стал и пытаться. Плюнул с досадой и попытался хотя бы не заблудиться на чужой палубе. Последнее давалось ему с немалым трудом.
Палуба всякого судна от бушприта до юта представляет собой пустую ровную площадку, занятую лишь мачтами, кнехтами, парусной оснасткой и такелажем. По крайней мере, именно таким корабль сходит со стапелей, впервые ныряя в воздушную бездну. Но это не та пустота, которой суждено долго пребывать в неизменном состоянии, как небесному океану. Подобно человеку, обрастающему различным скарбом и грузнеющему с каждым годом прожитой жизни, корабли за свой долгий век обрастают великим множеством вещей, для которых не нашлось места ни в кубриках, ни в каютах, ни в трюмах. Все эти вещи обыкновенно сваливаются на палубу, найтуются там, складываются в штабеля, а порой и бесформенные груды. Вздумай владелец даже небольшого шлюпа провести инспекцию на борту, он неизбежно обнаружит между форпиком и ютом впечатляющее количество вещей, отсутствующих в судовой номенклатуре и не предусмотренных никакими планами.
Свертки старой прохудившейся парусины, бочки с протухшей водой, которые жалко выбрасывать, строительный лес и деревянные обрезки, ящики с растаявшим от влажности мылом, коровьи кости, какие-то бесформенные обрывки ткани, вышедшие из строя мушкеты, штабеля досок, груды сушащейся воздушной капусты и прочее, прочее, прочее, что само собой накапливается на палубе, со временем делаясь ее неотъемлемой частью. Даже на «Саратоге» матросам то и дело приходилось перепрыгивать залежи ящиков, бочонков и тюков, по-обезьяньи скользить по вантам или выполнять иные акробатические номера, чтоб добраться с одного места палубы на другое.
Чего-то подобного Тренч ожидал и на борту пиратского барка, но быстро убедился, что ожидания его не вполне оправдались. Все было куда хуже. Странные и загадочные архитектурные сооружения, замеченные им еще с палубы «Саратоги» были отнюдь не декоративными элементами, а частью общей конструкции. Теми частями общей конструкции, с которыми неизбежно приходилось считаться, если желаешь пересечь корабль с носа на ют или в любом ином направлении.