Рэйчел КейнТвоё возвращение может изменить всёМорганвилльские вампиры15,1
***
Майкл? Майкл! Господи, проснись!
Я вырвался из кошмара в ад, и на мгновение я не мог думать. Не мог видеть. Не мог слышать. Мне больно. Словно меня заперли в черной коробке, отрезанный от всего, но горят все нервные окончания и тогда я почувствовал руки Евы на своем лице, услышал ее быстрое, испуганное дыхание, мои глаза медленно привыкли к темноте, и я увидел в слабом проблеске лунного света очертания ее щек, ее огромные темные глаза.
Я положил руку поверх ее и прошептал:
Прости.
Мой голос звучал хрипло и грубо. Вся боль отошла на второй план, словно ее никогда и не было. Сложно сказать. Я уже не знал точно, что реально, а что нет. Мое тело лгало.
Шел третий месяц моего человеческого бытия, и он проходил не очень хорошо. В лучшем случае я потел, меня трясло, а еда была странной на вкус несмотря на то, какой бы вкусной она ни была. Фонд Дневной Свет дал мне их умри-или-исцелись сыворотку, и меня она вылечила но, как гласят рекламные ролики с наркотиками, побочные эффекты могут варьироваться.
Я имею в виду, я понимал, что происходит. Я был вампиром достаточно долго, что это стало нормальным для меня: сверхъестественное ночное зрение, острый слух и обостренные чувства в целом. А теперь возвращен в обычное человеческое существование, мое тело было медленным, слабым и бесполезным. Все понятно. Но понимание не помогло с тем фактом, что в ловушке в тяжелом, ужасно уязвимом мешке мяса и крови.
Майкл. Голос Евы был мягким, и она убрала потные, грязные волосы с моего лица. Милый, ты должен поговорить с кем-нибудь об этом. Пожалуйста.
Знаю.
Обещай мне, что поговоришь, хорошо? Пожалуйста?
Сказал, поговорю! вылетело из меня сердитым порывом, и я тут же извинился; я не мог видеть ее лицо, но почувствовал небольшую дрожь, которая прошла через ее тело. Проклятье. Я не мог срывать свое разочарование на ней. Я не это имел в виду, сказал я и обнял ее. Это это не изменилось. Почувствовав ее напротив себя, это вернуло меня во что-то вроде нормальности. Не то чтобы я действительно знал, что этонормальность. Уже нет.
Все нормально, ответила она, хотя очевидно, что это не так. У тебя просто тяжелые времена. Ха, это мягко сказано, да?
Мне удалось выдавить смешок. Он был немного неискренним, но вполне реальным.
- Немного. Был убит, вернулся призраком, был убит призраком, вернулся вампиром, теперь вернулся человеком Я ходячая драма, так? Мне просто нужно время.
Я лгал ей, если не самому себе. И время ничего не изменит. Я не мог избавиться от сенсорной памяти, говорившей мне, что все неправильно, я неправильный, и ничто больше никогда не будет правильным. Я подумал, что это пройдет, и начал чувствовать себя лучше, но шли дни, недели, теперь уже месяцы.
Я обнаружил, что выжившийне значит живущий. Я должен был выяснить, как это сделать.
И должен был сделать это быстро, или я сойду с ума.
Ева шевельнулась рядом со мной в темноте и положила голову на мою голую грудь. Мне нравится, когда она так делает; ее темные волосы укрывают меня, как теплый шелк, а щека еще теплее. Я знал, что она делает. Она слушала размеренное биение моего сердцазвук, к которому ни один из нас еще не привык. Живой. Но не живущий.
Мне нужно тебе кое-что сказать, сказала она мягко.
Ладно, ответил я.
Я она глубоко вздохнула, задержала дыхание и выдохнула. Я люблю слушать биение твоего сердца. Ты сильный, Майкл. Ты можешь через это пройти. Пожалуйста, пройди через это. Ты мне нужен. Очень, очень нужен, потому что
Ее голос затих. Я знал, что должен спросить почему; знал, что она хотела этого. Но не спросил. Ничто сейчас не казалось важным, кроме уюта нас двоих в темноте.
Я медленно пропустил ее волосы сквозь пальцы и сказал себе, что все станет лучше.
Должно стать. Ради нее.
***
Это не та проблема, к которой привыкло медицинское сообщество Морганвилля. Они понимали человеческие болезни и вампирскую физиологию, по крайней мере немного, но я по любым меркам был особым случаем. Мне не нравилась эта ситуация, потому что пришлось пройти тонну неприятных тестови я был поражен, обнаружив, что, когда доктор взяла еще один анализ крови, я смотрел на заполненную красным пробирку с тревожным голодом.
Я человек. Не вампир. Какая-то часть меня еще не разобрала это сообщениевероятно, та часть, которая почувствовала себя плохо, когда я наполовину съел чизбургер или пытался съесть фирменный чили Шейна. Думаю, ему было неловко в первый раз, когда я съел половину миски, а потом меня вырвало; он начал убирать специи, пока блюдо не стало максимально пресным, но я все равно не мог много проглотить.
У меня было дикое желание открыть пробирку и выпить собственную кровь, и это напугало меня даже больше, чем ночные кошмары. Я мог представить, какова кровь на вкус более подробно, чем яйца, которые я съел на завтрак, казавшиеся неправильной тошнотворной текстуры и вкуса. А кровь на вкус была правильной.
Господи. Что, черт возьми, со мной не так?
Я не стал говорить доктору, потому что казалось, что она не в состоянии справиться с информацией такого рода, а я не хотел закончить в ужасной психлечебнице, пока не смогу поговорить с кем-то, с кем угодно, кто сможет меня понять.
Именно по этой причине после уколов, осмотров и сканирований я оказался в Common Grounds. Ева не работала; она разрывалась между этим кафе и в ТПУ и успешно добивалась прибавки. Я был рад, что сегодня она не здесь, потому что я хотел поговорить с Оливером.
Он заправлял кофемашину, выглядя совершенно нормально в хипповом фартуке и маленьких очках. Не думаю, что ему на самом деле нужны очки; у вампиров чрезвычайно хорошее зрение, так что я был уверен, что это больше маскировка. Он поднял взгляд, когда увидел меня за прилавком, но ничего не сказал. Я заказал у парня за кассой простой кофе и подошел к концу стойки, где Оливер заставлял подождать.
Чего ты хочешь, Майкл? спросил он.
Я поднял брови.
Кофе? Он кинул мне без-шуток взгляд. Я пожал плечами. Эй, я заплатил за него. Мне нужно поговорить с тобой. Наедине.
По крайней мере ты учтиво заплатил за мое время, сказал он. Хорошо. Брент, ты за главного. Ничего не сломай.
Подразумеваемое было ясно, и новый парень Брент испуганно посмотрел на босса, что очень порадовало Оливера.
Я схватил свой кофе и последовал за Оливером в его личный кабинет в задней части кафе. Он развязал свой фартук и повесил его на металлический крючок, закрыл дверь и сел за стол. Напротив стоял стул, и я занял его. Он был неудобным, но Оливеру не нравилось большинство людей, так что имело смысл, что он не заботился о тех, кто находился поблизости.
Говори, сказал он. Надеюсь, это не что-то банальное. Думаю, нет; ты пахнешь кровью и дезинфицирующим средством.
Я вдруг подумал, что это Очень Плохая Идея, но было уже слишком поздно, и к тому же я обещал Еве.
Я сдавал анализы, ответил я. У меня возникли некоторые проблемы с адаптацией.
А. Оливер играл с ручкой, лежащей на столе, крутя ее между пальцами с видом неосознавания того, что он делает. Никаких карандашей. Вампиры благоразумно избегают их, так как они деревянные и острые на одном конце, и нет ничего более неловкого, чем быть заколотым офисными принадлежностями. Я представляю себе, что переход от высшего существа к низшему должен быть трудным.
Я хотел обратно свою вампирскую силу, чтобы мог сбить самодовольное выражение с его лица.
Ты не высший, сволочь, сказал я. И я таким никогда не был, когда сосал плазму. Ты выслушаешь или нет?
Он пожал плечами, но его глаза говорили, что он не игнорировал слова. Хорошо. Я этого не хотел.
Рассказывай.
И я рассказал. Все. Странный голод, неудовлетворенность пищей, ощущение, что я ослеп и оглох, и хуже всего, что лучше не становилось. Я рассказал о кошмарах, обо всем, даже тот факт, что, близость с Евой помогла, но недостаточно.
Открыть душу вампирувсе равно что вытереть ею его грязные ноги, но он был единственным, кого я знал, кто, хотя бы частично, поймет то, что я говорю. Мы были привязаны к соседним столам в фонде Дневной Свет. Он был накачан тем же токсичным, причиняющим боль ядом, который убил многих вампиров, а меня вылечил. Он находился посередине между вампиром и человеком, что я был уверен, что он поймет, хотя бы немного.
Когда я закончил, он молчал. Его лицо ничего не выражало, обычная его морда, но, думаю, я видел что-то в этих темных глазах. Может быть, смутную, далекую тень человека, которым Оливер когда-то был, хотя по слухам он был жестким и резким, без капли человеческой доброты в этих венах, даже когда в них была только его кровь.
Тем не менее, в конце концов, человек. Смертный. Уязвимый.
Мы оба понимали, как это ощущалось.
Ты хочешь стать прежним? спросил он меня, и на секунду я был поражен. Полностью ошарашен, если быть честным. Я не думал об этом, но это имело смысл; иначе зачем бы я был здесь, по его мнению, кроме того чтобы убрать боль и сделать себя тем, кем я был? Не уверен, что это сработает, учитывая сыворотку.
Нет, ответил я. Я не хочу быть вампиром. Я хочу быть человеком.
В каком-то смысле это было ложью, но я хотел в нее верить. Мне нужно в нее верить.
Итак, ты хочешь забыть ощущения того, как быть вампиром, сказал он. Разве это не говорит тебе, что на каком-то уровне, как бы ты не закидывал память грязью, тебе понравилось? Тебе нравилось чувствовать себя таким живым и сильным? В этом нет ничего постыдного. Даже люди чувствуют себя наиболее живыми, когда они наиболее жестоки.
Это был безжалостный вид истины, и я ненавидел его за эти слова. Я хотел думать, что лучше этого. Я был музыкантом, черт побери. Я писал песни. Я вкладывал эмоции в чистом виде в звук, а не кровь. Я не хочу быть жестоким хищником.
Но ты был им, прошептало что-то во мне. И это было хорошо. Признай это. Ты скучаешь по этому. Я не попробовал кофе, но отхлебнул прямо сейчас, чтобы вымыть желчь из моего рта. Вкус осел горечью на языке, неправильный, неестественный, и мне пришлось постараться, чтобы проглотить его. Я начал терять вес. Ева заметила, как на мне стала висеть одежда.
Ты считаешь я не закончил, потому что не хотел произносить вслух. Но Оливер все равно это сделал.
Можно ли с этим смириться? Он смешно помотал головой из стороны в сторону, у меня было чувство, что это был древний жест, смысл которого давно утерян. Сложно сказать. Ты один из немногих выживших. Ты говорил с кем-нибудь из остальных?
Нет. Я и не хотел. Последнее, чего я желал, это присоединиться к клубу анонимных кровиголиков или подобной чуши. Я даже не знаю, кто еще пережил это.
Мы скрываем их имена. Некоторые из них были вампирами долгое время; у них есть враги, которые были бы рады воспользоваться их вновь смертным состоянием.
Старые вампиры. Если мне так плохо, то что чувствуют они, вернувшись в живое, дышащее, уязвимое тело после десятилетий или столетий бессмертия? Я был молод, когда был убит укусом Оливера; я никогда не боялся пораниться до того, как стал вампиром. Конечно, я не был драчуном как Шейн, но я пробирался через то, что должен был пройти, и получал царапины, ушибы и порезы, как стоимость жизни в человеческом мире.
Теперь же я следил за каждым острым предметом, каждый углом, словно я старый и пугливый. Получив синяк, я паникую, словно в ловушке. Сейчас в драке я бесполезен; я бы боялся получить даже небольшую травму.
На что это будет похоже для кого-то, кто уже забыл саму идею порезов и ушибов, переломов костей, которые не заживают? Болезни? Смерть? Как они с этим справляются?
Как они? спросил я Оливера. Вообще, я имею в виду.
Словно тут была медицинская неприкосновенность частной жизни, что глупо. Даже если так, я знал, что Оливер не заботится о правилах, если в них не было для него личной пользы.
Плохо, ответил он, что, зная Оливера, значило, что они стали кататониками. Ты справляешься лучше, но это логично. Ты свеженький.
В вампирской терминологии младшийскользкое понятие; это количество лет, которое вы были неживым, и возраст, когда вы были обращены. Некоторые вампиры выглядят моложе меня, но это не значит, что так и есть, и несмотря на то, что слово «свеженький» было точным и жутким способом определить мой возраст.
Господи Боже, если я справляюсь лучше всех, то как плохо остальным?
Ты не думал проверить меня?
А кто говорит, что я не проверял? спросил Оливер, но это не смахивало на беспокойство. Больше на пренебрежительную насмешку. Амелия ясно дала понять, что я теперь ответственен за тебя и других. Думаю, мне нужно сделать для вас специальные браслеты.
Укуси меня, сказал я. Это было рефлекторно, но не менее честно. Никаких браслетов, спасибо. Ты можешь нести за меня ответственность, но я не принадлежу тебе.
Если это разозлило его, то он это никак не показал. Просто посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.
Ты чувствуешь себя в опасности, когда сам наносишь вред?
Чувствовал ли? Еще один поразительный вопрос. Может быть, да. Я думал об этом, но не зашел так далеко. Я больше не хотел видеть собственную кровь. Не хотел чувствовать боль. Я хотел
Ты хочешь быть тем, кто ты есть. Снова этот медленный мягкий шепот из самых темных теней внутри меня. Признай это. Ты можешь вернуться к тому, когда не будешь опасаться. Тебе нужно только попросить.
Нет, ответил я темноте внутри, но Оливер принял это как ответ на свой вопрос.
Тогда мы закончили, сказал он и указал на дверь. Поговори с одним из так популярных сейчас психиатров и оставь меня в покое.
Однако у меня было жуткое чувство, что он сказал мне не все.
Или вообще мне ничего не сказал.
***
Его совет был хорошим, но я не собирался ему следовать, пока Шейн не загнал меня в угол в коридоре на следующий день. Это был один из тех моментов, когда я чувствовал себя действительно больным и неуверенным и не хотел ни с кем разговаривать; все звучало приглушенно и неправильно, а если звучит нереально, я просто хотел тишины.
Поэтому когда я поднялся по лестнице и обнаружил Шейна, прислонившегося к стене рядом с дверью в мою спальнютеперь мою и Евинуя действительно был не в настроении.
Не сейчас, приятель, сказал я и попытался пройти.
А я спрашивал? он встал между мной и дверью, и на утомительный момент я хотел ударить его, но я также знал, что это будет больно. Не ему. Мне. Потому что нам нужно поговорить.
Ничего хорошего, когда кто-то так говоритбудь то жена, учитель, мама или лучший друг. «Нам нужно поговорить» это код для «Дружище, один из нас сплошная катастрофа», и я был слишком уставшим и оцепеневшим для этого.
Не могу, сказал я и попытался пройти мимо него. Он не сдвинулся с места. Да ладно тебе.
Я думал, тебе уже лучше, сказал он тихо. Но это не так, да? У тебя такой взгляд. Он пугает. Майк. Это не ты. И ты теряешь килограммы, которые не должен терять. Вид затуманенной головы и выпирающих ребер деревенского парня тебе не идет.
Я болею, ответил я. Что было правдой. Но и ложью тоже.
Да, знаю. Я слышал, как тебя рвало в ванной. Доктор говорит, ты здоров; я спрашивал у Евы. Но есть что-то еще, да? Сейчас он облокотился непосредственно на дверь моей спальни, заполняя проем широкими плечами и позой. Скучаешь по клыкам?
Отвали.
Я был грубым и злым, потому что он надавил на больное, и я хотел, чтобы это и он ушли.
Майкл.
Мы оба сдерживались, потому что были дома не одни; я мог слышать звон посуды на кухне, где Ева готовила спагетти; Клэр тоже была внизучитала, свернувшись на диване. Но я видел, что, мягко говоря, не уладил озабоченность Шейна; он выглядел сердитым, сбитым с толку и обеспокоенным, но мне не было до этого дела. Он был между мной, тишиной и покоем, и я заставлю его отойти. Поэтому я сказал:
Я серьезно. Шевели задницей, Шейн. Он только покачал головой. Я не хочу драться с ним. Не хочу, но не мог остановить свой рот. Ты понятия не имеешь, с чем я борюсь.
Потому что ты никому не говоришь. Так скажи мне. Или Еве. Скажи кому-нибудь.
Сказал.
Его брови вскинулись вверх.
И?
И я должен просто пройти через это, ясно? Это узколобое вмешательство не помогает.
Ты назвал меня узколобым, козлина? Он сказал это наполовину в шутку, но это подожгло фитиль моей вспыльчивости.
Поэтому я сказал:
Отъ*бись.
Это вырвалось как рычание, и я был серьезен. Я сделал шаг впередзачем, понятия не имею, потому что страх быть ушибленным сжался глубоко внутри меня, и я знал, что не ударю его.
Шейна ничего не сдерживало.
Он ударил в мою грудь обеими руками и заставил меня, спотыкаясь, отступить назад без грации, присущей вампирам.
Он сделал это как предупреждение, но я упал на задницу на деревянный пол, и было больно. Все болело. Все чертовски болело. Я чувствовал себя в ловушке тяжелых, опасно тонких нервов, которые вышли из-под контроля, крича на меня, чтобы я все остановил.
Я даже не знал, что меня трясет, пока Шейн не опустился на колено рядом со мной, и я почувствовал его теплую руку на своем плече.
Ох, друг. Прости. Мне очень жаль.
Он относился ко мне так же, как когда я был вампиром, когда подобный толчок был для меня как удар кулаками. Черт, даже до того, как я стал вампиром, мы дрались так. Но теперь все по-другому. Теперь я был другим. Паника кипела внутри меня, токсичная и под давлением, и я чувствовал, что скоро взорвусь. Моя кожа была холодной и липкой, а тонкая футболка в поту.
Я глотал воздух и старался не кричать, Шейн остался со мной, неуклонный и тихий с рукой на моем плече, пока я наконец не начал понимать, насколько сильно я сломан до самого сердца.
Я увидел, как Клэр появилась на лестницеона услышала мое падениеШейн жестом попросил ее уйти. Она молча отошла, оставив нас двоих разбираться с этим.
Шейн сел лицом ко мне, скрестив ноги, и сказал:
Просто поговори со мной, Майкл. Пожалуйста.
Озабоченное беспокойство на его лице и настоящий страх убедили меня.
Было трудно образовать слова; горло пересохло, язык замер, но так или иначе мне удалось выдавить первую часть.
Лучше бы я был мертв, сказал я, и когда произнес это, то понял, что это правда. Господи. Ох, Господи. Меня стало трясти сильнее, и я снова почувствовал себя больным. Я не хотел быть вампиром, клянусь, не хотел, но но будучи таким, я чувствую себя неправильным, старик. Чувствую себя неправильным.
Шейн кивнул.
Знаешь, я понимаю. Ты видел, каким я был, когда вернулся после случая с мамой. Черт возьми, после того, как я думал, что потерял Клэр. Он был на том же тонком краю, что я был сейчас, повиснув на ногтях. Да он почти выцарапал на нем свое имя. Собственность Шейна Коллинза. Звучит тупо, я знаю, но ты должен держаться, более того ты должен позволить нам помочь тебе, позволить другим людям помочь тебе. Хорошо? Потому что, поверь мне, ты не в состоянии сделать это самостоятельно. Я знаю, друг. Знаю.
Я с трудом сглотнул и почувствовал, что мое горло сжалось от сухости. Я не много ел или пил, и может, меня трясло отчасти из-за этого. Может, по чуть-чуть, я смогу найти свой путь назад.
Я посмотрел на него, а он смотрел на меня с любовью и заботой на лице. Я кивнул. Он встал и протянул мне руку.
Я принял ее и позволил ему поднять меня на ноги. Секунду подержал меня, а потом отошел и направился к лестнице. Не оглядываясь, он сказал:
Обед готов. Съешь две ложки. Только две. И выпей целый стакан воды. Если вырвет, и ладно, но сначала поешь.
Это ты называешь помощью?
Эй, я подержу твои волосы.
Дурак.
Он показал мне средний палец, и мне понравилось это чувство. Правильное. Нормальное. Я сделал глубокий вдох, задержал дыхание, пока не зажгло легкие, и выдохнул. Потом пошел за ним.
Внизу Клэр накрывала на стол. Она взглянула на Шейна, затем на меня и вернулась к своему занятию. Не сказав ни слова. Я представил, как стану их темой для разговора, и старался не думать о том, чем он закончится. Думаю, не очень хорошо, учитывая, как мы столкнулись с Шейном.
Шейн уже переступил порог кухни. Я помедлил и остановился, наблюдая, как Клэр кладет тарелки, вилки и ложки. Нам нужны новые тарелки. Они были все разными, купленными на гаражной распродаже, у одной вилки загнут зубец.
Эй, произнес я. Прости.
За что? Голос Клэр звучал спокойно и старше своего возрастауже девятнадцать, а я был старше. Сколько, двадцать один? Почти двадцать два? Хотя пара лет в вампирском стазисе означали, что я, вероятно, ближе к ее возрасту в реальном исчислении, нежели на бумаге. Ты болел. Не о чем просить прощения.
Я не болел. Я я понял, что не знаю, как это назвать. Так что я вздохнул и заменил на:царски облажался.
Она на секунду подняла голову и улыбнулась. Это была милая улыбка, нежная, и на мгновение заставила меня чувствовать себя почти правильно.
Думаю, здесь это обыденная ситуация, сказала она.
Ах, да, зависит от местности.
Разве нет?
Она была права. Это так. У Шейна багаж за плечами; черт, у него целый вагон. И у Евы тоже. Клэр она вошла в этот хаос, и, черт возьми, осталась в нем по причинам, которые я до сих пор не мог понять. Любовь. Верность. Мужество. Не знаю, смогу ли когда-нибудь почувствовать подобную отвагу снова, но очень надеялся.
Она до сих пор не отвела взгляд. Я ждал, что она скажет что-то еще, но она этого не сделала, так что я пожал плечами и повозился с ложкой, словно важно, чтобы все лежало идеально ровно.
Шейн уже толкнул речь, сказал я. Я понимаю.
Правда?
Что ты хочешь, чтобы я сказал тебе, Клэр? То, что я понимаю, как облажался? Понимаю. Что я хочу стать лучше? Я попытаюсь.
Нет, сказала она, и было что-то твердое под ее спокойным, тихим голосом. Ты не будешь пытаться. Попытки дают разрешение потерпеть неудачу, а ты не можешь проиграть. Ты должен стать лучше. Ты должен жить.
Я не смел смотреть на нее, потому что то, как она это сказала она знала. Она знала раньше Шейна, наверное, раньше меня, о моем токсичном, самоубийственном отчаянии. Я задавался вопросом, была ли она просто слишком внимательной, или Ева поделилась с ней. Возможно и то, и другое.
Девушки Стеклянного Дома были чертовски умными.
Я сел на свое обычное место, Ева внесла в большой кастрюле спагетти. Шейн принес напитки и поставил передо мной полный стакан воды. Я взял его и быстро выпил половину большими глотками. Даже тогда вкусвкус водыбыл неприятным. Спагетти вкусно пахли, но когда я откусил скользкие макаронные изделия, все, о чем я думал, было ощущение, что мои зубы проникали во что-то другое, что-то с текстурой кожи и вен. Подступила желчь, и я боролся с желанием выплюнуть неправильный, чуждый вкус томатного соуса. Я заставил себя жевать и глотать.
Второй укус был легче. Нужно откусить всего два раза. Я видел, как Шейн наблюдает за мной, намеренно накрутил спагетти на треть вилки и проглотил. Он молча отсалютовал мне колой.
Итак, сказала Ева таким тоном, что было ясно, что она собиралась игнорировать слона за столом, судя по всему, на площади Основателя в пятницу будет поминальная ночь. Мы в деле или нет?
А торт будет? спросил Шейн.
Возможно?
В деле.
Поминальная для кого? спросил я и увидел быстрый обмен взглядами между остальными тремя. Быстрый, но существенный. Мертвых вампиров?
Всех мертвых, сказал Шейн. Амелия хочет, чтобы мы все держались за руки и пели. Я даже свой платочек возьму. Его сарказм был глубоким и горьким, но я знал, что под ним было что-то настоящее; он просто не хотел, чтобы кто-нибудь это заметил. Даже мы. Тем более. Торт.
Клэр послала ему острый взгляд.
Шейн.
Извини, сказал он и засунул спагетти в рот. Я сделал то же самое. Четыре укуса. Новый рекорд. Я отпраздновал новым глотком воды. На вкус уже не так плохо. Кто-то должен держать повстанческое пламя. Впервые у всех из нас есть пульс. Мы должны отпраздновать, а не сидеть сложа руки, как хорошие маленькие граждане Амелии.
Не волнуйся, сказал я ему. Никто и не думал, что ты хороший маленький гражданин.
Он бросил в меня кусочек чесночного хлеба. Мне удалось поймать его ртом, что сделало меня счастливым, и я заслужил тихие одобрительные аплодисменты от жены. Разговор шел дальше, а затем мы переключились на менее удручающие вещи, такие как книги, фильмы и последняя игровая приставка Шейна, которую он хотел опробовать, что я был готов позволить, потому что геймер. Мы не играли некоторое время. Мне было не до этого.
Так что после того, как я съел десять вилок ужина и выпил полный стакан воды, мы сидели на диване, обзывались и стреляли в виртуальных врагов, и это было почти правильно.
Почти.
***
На следующий день я пошел в музыкальный магазин, подготовил гитары к уроку. Обычная жизнь. Пришло несколько клиентов Ребенок лет пятнадцати по имени Тео Гомес, который копит на бас-гитару, на которой я позволял ему практиковаться, когда он или его мама, Нина, вносили платеж. Они мне нравились. У Нины не было музыкального таланта, но ей нравилось, что у ее сына есть страсть к музыке, она тихо сидела и читала книгу, пока я показывал ему, как извлекать звук.
Я люблю свою работу. Это не мой магазин, но я ощущаю его своим; его владелецвампир, Мередит Увальд, которая, видимо, когда-то была оперной певицей, когда опера была кровавым спортом и выживали только настоящие дивы. Она никогда не бывала здесь, но музыка была по-прежнему важна для нее, судя по тому, как она финансировала это место.
Я гордился тем, что сделал его прибыльным.
Тео и я погрузились в широкий мир рок-н-ролла, когда открылась входная дверь и вошел кто-то еще. Тео не заметил; он был полон решимости овладеть аккордом. Я поднял голову, как и мама Тео, чтобы вежливо улыбнуться незнакомцу.
Ее улыбка дрогнула и угасла примерно в то же мгновение, когда я понял, что парень в дверях держал пистолет.
Я слышал, как Нина отчаянно втянула воздух, видел, как натянулись ее мышцы, и сказал:
Всем спокойно. Нина? Спокойно.
Бандит удивился, что я не один. Это была вторая вещь, которую я заметил. Первое, очевидно, пистолет, который был маленьким и автоматическим, способным убить меня даже наполовину удачным выстрелом. Я ожидал наступления паники, но как ни странно, на этот раз чувствовал себя спокойно. Даже уверенно. И я смотрел мимо пистолета на выражение боли на его лице. Нина выглядела так, словно подумывала встать, но книга в мягкой обложке не защитит ее от пули, и я вытянул руку, чтобы сказать ей, чтобы сидела сложа руки, и сделал шаг вперед. Попытки Тео резко прекратились, когда он осознал проблему.
Мама? сказал он, и я услышал, как он не слишком осторожно отложил гитару. Мама?
Парнишке было четырнадцать. Я не мог позволить ему оказаться в самом центре всего этого.
Тео, оставайся на месте. Нина, вы тоже.
Парень с пистолетом сделал еще один шаг, и теперь он был больше, чем силуэт. Латиноамериканец, довольно хорошо сложен, старше меня, но не намного. Потное лицо, Из-под грязной бейсболки торчали темные волосы.
Не узнаешь меня, Гласс? спросил он.
Узнал. И я не знаю, почему он был здесь, направляя смертоносное оружие прямо мне в лицо.
Диего Карденас, сказал я. Мы вместе учились в школе, старик.
Не старикай мне, сказал он и вытер лоб. Он вспотел, хотя было нежарко, по крайней мере пока. Еще недолгая волшебная техаская весна, хрупкая и быстро исчезающая, как призрак. Не смей говорить со мной так, словно мы друзья.
Мы не были лучшими друзьями, но и врагами не были. Диего и я иногда ошивались вместе. Я не знаю, почему он был здесь, сейчас, с пистолетом. Не могу вспомнить со времен школы что-то столь тягостное.
Что бы ни происходило, они не имеют к этому отношения, сказал я. Пусть Тео и его мама уйдут, хорошо? Мы можем решить эту проблему самостоятельно.
И они побегут к твоим друзьям-копам? Черта с два. Диего указал пистолетом на Нину. Вставайте, леди. Возьмите ребенка и идите в соседнюю комнату.
Майкл? Голос Нины дрожал, она медленно поднялась на ноги, все еще сжимая книгу в руке с побелевшими костяшками. Это была книга Джорджа Р. Р. Мартина, достаточно большая, чтобы все-таки остановить пулю.
Делайте, как он говорит, ответил я. Все хорошо.
Она не стала спорить. Она схватила Тео за руку, и я мог видеть, что он думал о таком смелом поступке, как остаться. Я покачал головой и сказал ему:
Тео, иди. Все будет хорошо.
Это был хороший знак, что Диего просто не перестрелял нас всех, подумал я, но это не очень успокаивало, когда я наблюдал, как Нина тащит сына обратно в офис. Она закрыла дверь, и я услышал щелчок замка. Через несколько секунд они уже будут звонить в полицию.
Все, что я должен был сделать, это оставаться в живых и заставлять его говорить, но мне не нравилось, как он смотрел на меня. Он готовился к чему-то. А я терзался вопросом, почему не наступает приступ паники. Показалось странным, что в этот момент, когда я на самом деле могу быть ранен или убит, ужас казался очень далекой вещью. О, я был напуган, но это был бдительный страх, а не парализующий. Мой страх был полезен.