Анна ГрэмДень 21. Книга первая
Пролог
Я ехала домой по Лоуренс-стрит, надеясь избежать встречи с патрульными. Пришлось задержаться на работедо начала комендантского часа осталось всего десять минут, об этом услужливо оповестила меня радиостанция «Новый день». Новый день давно превратился в унылый глубокий вечер, и мне так хотелось провести его дома, не тратя время на пустые препирательства с копами.
В унисон радио угрожающе заскрипел громкоговоритель на светофоре. Звуки механического голоса порой пугали меня, как маленькуювозможно, тот, кто записал для нас это предупреждение, давно уже умер, и мы каждый день слушаем голос мертвеца. Мёртвый голос над Мёртвой зоной, несмотря на то, что до неё было полдня пути. Я никогда не страдала фатализмом, но во всём этом было что-то зловещее: тусклая луна, пустота улиц, запах свежей пыли, так напоминавшей мне смертельный океанский бриз
Чтобы взбодриться, я покрутила колёсико радио, нашла старую, шуршащую и щёлкающую запись симфонического концерта, после хлопнула себя по карманам, проверяя, на месте ли моё удостоверение: ездить мне разрешалось даже ночью, но это спасло бы меня от нудной беседы с полицейским о безопасности и важности соблюдать установленный порядок. Удостоверение было на месте, я крепче сжала руль и, дождавшись зелёного света, тронулась. Я ехала домой, выбрав узкую дорогу с односторонним движением, пересекающую Седьмой райондовольно мерзкое местечко, особенно ночью.
Я не знала, зачем вообще на этой части улицы светофор, она была безжизненна в любое время суток. По обеим сторонам стояли одноэтажные халупы, большинство из них были заброшены, а те, в которых ещё горел свет, были обнесены основательным забором с неумело или второпях накрученной колючей проволокой. Здесь ни у кого не было машин.
В сердце квартала стояли трехэтажки из красного кирпича. Ржавые остовы пожарных лестниц торчали над крышами, словно костлявые руки, молящие о помощи, и терялись в глухих квадратах дворов. В одном из этих дворов притаилась автомастерская, а, скорее, авторазборя поняла это по наспех нацарапанной на фанере вывеске с кривой стрелкой, указывающей внутрь. Где-то чадил подожженный мусорный бак или барбекю, разницы никакой, воняло и то, и другое обычно одинаково. Отголосками эха звучал рэп. За этими окнамиокнами в мелкую клетку защитных решётокжизни было гораздо больше. Эти клетки напоминали мне тюрьму, а тюрьмаПатрика Коэна. Тюрьма и Патрик, Патрик и тюрьма. Это было нечто тождественное для меня. Я побывала в тюрьме, даже не будучи осуждённой, Патрик создал для этого все условия прямо в нашем с ним доме. Радует, что всё уже позади. Я бы бросила эти воспоминания в костёр, если бы могла просто вынуть их из головы, но, въехав на освещённую неоном площадку, я лишь только отмахнулась от них. До следующего раза.
Даже в этом убогом районе были злачные места. Ядрёно-фиолетовая надпись «Бар» уродовала крепкую железную дверь, обрамляя кружком света крыльцо и то, что за крыльцоммусорную нишу с полными баками пивных бутылок. Эта ниша едва вмещала в себя компанию из трёх мужчин и одной тощей девчонки. Её голые ноги в мини-юбке мелькали то тут, то тамеё толкали от одного к другому, словно перебрасывались мячом. Я остановилась. Не раздумывая ни секунды.
Разошлись, чётко поставленным голосом скомандовала я и зачем-то показала удостоверение.
Ты коп? Нет? Ну так вали и подотрись своей инспекторской бумажкой! Понабрали тупых баб
Ублюдок закончить не успел. Да, я не коп, а инспектор Первого Подразделения Отдела по ликвидации последствий Катастрофы. Патрулирование улицы в мои обязанности не входит и полномочия мои в Чистой зоне ограничены, но я умею бить морды. И не выношу насилия. Оксюморон, но тем не менее.
Бить морды нас учили ещё в Академии, оттачивали навыки мы в спортзале при Отделе и на стрельбище. Стрелять я здесь точно не имею права, но вот сломать нос и двинуть острым носком туфли в пах могу. Могу с разворота вломить локтем в челюсть и увернуться от размашистого, летящего мне в лицо удара, а после из полуприседа ударить снизу вверх по эрегированному члену, едва прикрытому треугольником приспущенных трусов. Но я одна, а их трое.
Удар, и в глазах потемнело, скула вспыхнула горячей болью, боль расползлась по всему лицу. Я успела выставить блок, пока меня толкали к щербатой стене всё ещё открытой пивнушки, из которой, похоже, девчонку и вытащили. Как она там вообще оказалась? Где её родители? Где патруль вообще? Кто-нибудь вообще следит за этим дерьмовым районом?
Мои гневные мысли выбил очередной удар. Попали в челюсть. Во рту загорчилоя прокусила щёку, но не упала. Пространства для махания кулаками осталось малодрака превратилась в возню и лапанья: ублюдок дёрнул меня за пояс штанов, оскалился, распахивая щербатый рот, обдал меня гнилостной вонью. Я ответила ему лбом в зубы. Осколок резца оцарапал мне кожунадеюсь, я не подцеплю от него какую-нибудь дрянь. Девчонка визжала, ублюдки пыхтели, собирая себя по асфальту, у меня вырисовывались плохие прогнозы на исход этой дракиОтдел рисковал потерять ценный кадр. Я хмыкнув, встала в защитную стойку, выкинула вперёд кулаки. Ну, кто там самый смелый?
Коротко взвыла сирена. Трёпанный полицейский «Форд» медленно выкатился из-за угла. Он был похож на сытую гиену с огромным брюхом, набитым падалью. Я выплюнула кровь и опустила руки.
На мне не видно синяков, такая уж у меня особенность. Из-за этой особенности я долго не могла развестись: чтобы доказать факт регулярных избиений, мне пришлось развесить в доме дополнительные камеры, на что, в свою очередь, мне долго пришлось добиваться разрешения. Патрик Коэн, мой бывший муж, работал надзирателем в тюрьме, и все записи с камер нашего дома он тщательно просматривал и подчищал. Говорят, в мире до Катастрофы с этим было куда проще, сейчас же для развода нужно веское основание: политика Нового объединённого правительства нацелилась на прирост населениянас осталось мало.
На мне не было синяков, хотя я знатно получила по лицу, пытаясь выдрать из рук пьяных ублюдков четырнадцатилетку, опоздавшую к комендантскому часу. Зато завтра на ковре у начальника я буду выглядеть свежо и прекрасно, возможно, лишь немного опухнуэто зависело от силы удара. От удара могла лопнуть кожа, и тогда я была бы похожа на восковую куклу с кровавой полосой бутафорского шрама. Стоило найти зеркало и аптечкуболь раздирала лицо, я не могла трезво оценить характер повреждений.
Ехать в больницу я отказаласьглупо занимать койку из-за такой ерунды, мест и так вечно не хватает. Получив из рук блюстителей закона, медлительных, как навозные мухи, копию протокола, я наконец-то уехала. Малолетка были спасена и отправлена домой. Её родителей ждал большой штраф.
Глава 1
«Всё началось с одной крошечной бактерии. Сильва. Так её назвали. Её запустили в Мировой океан для очистки его от нефтяных загрязнений»
Дожидаясь старшего инспектора, я в сотый раз от скуки перечитывала стенд напротив его кабинета. Электронное табло покрылось россыпью пикселей, и историческое эссе сменилось на информацию о погодеперемены ветра не ожидалось. Свежайший яблочный пирог из пекарни жёг мне ладонь даже через толстый картон упаковки, кофе стыл в стаканчике на соседнем сиденье. Максвелл опаздывал.
На меня смотрели стены приёмной. Скупая серость, яркий свет и стекло. Ни единого яркого пятнаничего, что радовало бы глаз, не было даже пластиковых растений в пластиковых горшках, как, например, в том же госпитале. А чему радоваться, когда ты весь день сидишь уткнувшись в монитор или носишься по городу в мыле? Мы часто перемещались, собираясь в офисе лишь для планёрок, но в последние месяцы в доверенном нашему подразделению квадрате было спокойно. Спокойно, что даже скучно. Отчасти ещё и поэтому я вчера ввязалась в драку.
Иен Максвелл, здоровенный темнокожий мужик, упакованный в чёрную униформу со знаками отличия, спешил по коридоруя услышала гроханье его шагов издали. Он опаздывал на целых пятнадцать минут.
Белл, он поприветствовал меня раскатистым басом и сухим кивком головы. Я, подхватив кофе, нырнула следом за ним в кабинет.
Накосячила, не спрашивая, утвердил Максвелл, как только я водрузила коробку с пирогом прямо поверх его рабочих бумаг.
Он знал, что я пыталась его задобрить. Несмотря на суровый вид, старший инспектор Иен Максвелл был жутким сладкоежкой: он обожал сдобы, шоколад и кофе-глясе. Мне от такого набора стало бы дурно: я предпочитала чёрный кофе. Что касается сладкого, палочки из лакрицы были моим максимумом. Отчасти поэтому Максвелл был равномерно здоровенным и ввысь, и вширь.
Целиком и полностью признаю свою вину и готова понести любое дисциплинарное наказание, оттараторила я, глядя, как старший инспектор кончиком указательного пальца приподнимает крышку коробки. «То, что нужно», без труда читалось на его лице.
Устроила драку. Напала на двух гражданских
Трёх, поправила я, оглядываясь на неприметный шкафчик, гдея точно зналаМаксвелл хранил вскрытую бутылку виски. Моя фляжка почти опустела, а чёрный кофе без чайной ложечки виски, это не кофе
Одного уже отпустили, всего лишь пара зубов и нос
Жаль, выдохнула я. Жаль, что только пара зубов и нос. Я надеялась нанести чуть больше увечий.
Максвелл хмыкнул, уловив мой сарказм. Отхлебнув кофе, он довольно сощурился и, откинувшись в кресле начал меня распекать. Неохотно, из-под палки, растягивая слова и зевая, но честно и тщательно, как того требовала инструкция. Он много говорил о моей безответственности, о халатности, о важности моей должности, ценности каждого сотрудника и всего Отдела в целом, особенно в такие неспокойные времена. О том, что я не должна была влезать, куда не надо, максимум, следовало вызвать копов и валить домой, и не нарушать комендантский час. Я делала вид, что внимательно слушаю эту речь, переминаясь с ноги на ногу в тоскливом ожидании её окончания.
Из-за перегородки показалась голова Браунинга, старшего аналитикаон с нескрываемым любопытством разглядывал меня. Наверное, пытался узреть следы побоев, которых, конечно же, не было, и убедиться, что на мне их по-прежнему не видно. О том, что меня отметелили, знало, вероятно, всё Подразделение. Меня раздражал его пристальный, цепкий взгляд. Да и всё стадо аналитиков, сидящих в опенспейсе сразу за кабинетом Максвелла, порой раздражало меняони любили поумничать, и мнили о себе бог весть что. Закатив глаза, я отвернулась.
Надеюсь, больше ты такого не повторишь, Белл, подытожил Максвелл и, бросив взгляд в окошечко камеры наблюдения, с облегчением выдохнул. С формальностями было покончено.
Никогда, вскинув голову, с жаром пообещала я. От резкого движения челюсть заныла, и я поморщилась.
Хорошо тебе досталось?
Нормально, ощупывая лицо, ответила я.
Моё «нормально» несло в себе двойной смысл: нормально, которое «здорово отделали» и нормально, которое «ерунда, порядок». Конкретизировать я не стала, Максвелл не стал уточнять.
Зачем полезла?
Триггер сработал.
Благодаря нашему психологу я выучила модное слово. Триггером для меня продолжало быть всё, что связано с Патриком и нашем с ним «стилем» общения. Даже спустя два года после развода мои «триггеры» оставались неизменными.
От беседы с психологом я тебя отмазал, но ты держи себя в руках, договорились? Всем не поможешь. Это не наша работа.
Я угукнула, сделав несмелый шаг в сторону шкафчика. Судя по всему, Максвелл против ничего не имел, поэтому я, выйдя в слепую зону камеры, открыла дверцу, вынула бутыль, отвинтила крышечку. В мою крохотную стальную, плоскую, как смартфон, фляжку, полился живительный высокоградусный нектар.
Есть что-то? пряча флягу во внутренний карман, спросила я.
Пока тихо, но Браунинг нашёл занятный цифровой след. Смотрим за ситуацией.
Ясно.
Ничего не ясно. Снова сидим и готовимся к чему-то. «Что-то» так бы я охарактеризовала нашу работу, онавсегда неизвестность.
Во время затишья у нас следовало заниматься «самообразованием»: потреблять информацию, восполнять пробелы знаний о Катастрофе и доновейшей истории, прокачивать физический скилл: топать на стрельбище или в спортзал. На спорт моя челюсть была не согласна, поэтому я отправилась в свой кабинеткаморку, которую я выбила у Максвелла, когда разделять одно с ним пространство на двоих я уже была не в состоянии: моя склонность к уединению начинала превращаться в социопатию.
Когда я проходила мимо опенспейса аналитиков, Браунинг сделал вид, что поглощён своими расчётами и не замечает меня. Тем лучше, не люблю здороваться с коллегами, прощаться и вообще каким бы то ни было образом взаимодействовать. Несмотря на то, что взаимодействовать приходилось.
Наше Подразделение, как и двадцать два других Подразделения Отдела, состояло из двух инспекторов, двух групп быстрого реагированиягруппы подчинялись напрямую старшему инспектору Максвеллуи группы разведывательной из десяти человек, подчиняющейся напрямую главе Подразделения Хоуп Стельман и её заместителю Клиффорду Треймеру. Также к Отделу относились несколько крупных лабораторий и клиник. «Глав» мы ни разу не видели вживую, они восседали где-то в правительстве, в глубине материка, подальше от океанав самом безопасном месте. Разведка плотно взаимодействовала с аналитиками, а от аналитиков уже плясали мы, поэтому умники считали себя крутыми ребятами, несмотря на то, что пушки были у нас.
Максвелл заметил меня на итоговом экзамене в Академии. Меня и троих ребят с факультета аналитики и it-технологий, включая Браунинга, пригласили на стажировку в Отдел. После все четверо подписали бессрочный трудовой контракт. Мы не могли уволиться по собственному желанию. Мы могли лишь уйти в отставку по выслуге лет или умереть. Я согласилась на все эти условия, потому что работа в Отделе по ликвидации последствий Катастрофы заставляла меня чувствовать себя важной. Чувствовать, что я что-то значу, что мои решения имеют вес, что яэто я, потому что дома я не могла быть собой.
Дома я превращалась в безмолвную тень. Переступая порог, я тускнела, словно лампочка, убавленная на минимум, превращалась в одного из тех заключённых, которых Патрик водил, словно псов, по периметру здания тюрьмы. У него были свои непреложные правила и порядки, которые поначалу натыкались на моё ярое сопротивление, но потомя не заметила, какстали и моими правилами. Где была я, а где Патрикс каждым днём эта грань стиралась.
Он наказывал меня даже за не вовремя вымытую тарелку, Патрик прекращал унижать меня только тогда, когда видел мои слёзы, это было его стоп-сигналом, апофеозом, маркером отлично выполненной задачитипичное поведение садиста-манипулятора, как позже объяснил мне психолог. И я была уверена, что заслуживаю такого отношения. А позже началось самое интересное. К насилию психологическому добавились проверка теории о синяках
Максвелл всё замечал, он приблизил меня к себе и на правах наставника помог мне вылезти из всего этого. Он стал для меня вторым отцом, потому что помог родиться заново, заново стать собой. И пусть многого уже не исправить, я достигла главногоя освободилась от него.
На моем рабочем столе героически погибал кактус: я то заливала его, то неделями забывала полить. Со мной даже растения дохнут, я не умею заботиться о другихтак говорил Патрик, его голос до сих пор порой звучал в моей голове. Усмехнувшись, я выдернула корешок из почвы, уколола палец. Забота о другихне моё, глупо пытаться себя переломить, а драка накануне вечеромэто всего лишь моё желание подраться. Триггер. Я выбросила кактус в мусорный контейнер. Привычка к постоянному самоанализу отнимала у меня времяя открыла и закрыла челюсть, хрустнула шеей и запустила ноутбук.
Со дня Катастрофы прошло всего восемьдесят летодна человеческая жизньи за эти годы жизнь человечества круто поменялась. Точнее, она круто поменялась в течение первого года, после того, как погиб первый заражённый. Маленькая бактерия Сильва, созданная спасти Мировой океан от критических, необратимых загрязнений, в итоге убила больше народу, чем Первая и Вторая Мировая войны вместе взятые. Всего за год токсичными стали рыба, вода, береговая линия и даже воздух вблизи открытого океана, токсичными стали тела погибших. Этот год был годом оценки ущерба, который никак не хотел прекращаться. Пока мы занимались оценкой, зараза проникла на материки вместе с пассажирами кораблей, с морскими животными, с грузами и даже с ветром, воздухом и осадками: в тот год не стало Японии, Австралии, Мексики и западной части Европы. Огромный поток мигрантов понёс токсин глубже на материки, и тогда начались меры. Мир замер в ожидании и в изоляции в собственных домах. Миллионам позволили умереть, потому что медицина была бессильна. За этот год случилось несколько гражданских войн и переворотов, возросла преступность, паника угрожающей волной неумолимо откидывала цивилизацию на десятки лет назад. Лишь общими усилиями вновь созданного на базе ООН Объединённого правительства удалось остановить этот беспредел. Материки были поделены на три зоны: Чистую, Промежуточную и Мёртвую. Были возведены метеорологические щиты, защищающие землю от зараженных осадков и ветра. Была создана вакцина. И мыОтдел по Ликвидации последствий, потому что последствия были с нами даже спустя восемьдесят лет. Потому что океан продолжал нести смерть.