- Пойдем от обратного. Какой танец фиолетовый?
- Танец шаманов? - улыбнулся Дрейк, и Джонатан усмехнулся в ответ.
- Давай более привычные для нас.
- Тогда современный танец Новый балет?
- Бинго. Танец свободы, конечно. Итак, синий. Кто что думает? Санни?
- Ну - протянула девушка - Там все очень конкретно, по линиям, четко. У меня возникает ассоциация с классическим балетом.
- Отлично, согласен.
- Голубой - это должно быть что-то гибкое Может быть, брейк-данс? - поспешил высказаться Кен.
- Нет, - покачал головой Деверо. - Слишком жесткие и рубленые движения. Еще варианты?
- Танец живота?
- Слишком мягкий и концентрированный.
- Джаз? Современный? - неуверенно предположила Марта.
- Однозначно. Зеленый?
Мы с сомнением переглянулись. Ну и какой танец самый нежный? Пауза затягивалась.
- Вальс, - подсказал нам Джонатан. - Его практически не используют сейчас, кроме как на благотворительных балах, а раньше это был танец - признание в любви. Попробуете угадать желтый? Нам нужно веселье, легкость и чувственность, но без лишней страсти и определенности.
- Хип-хоп! - тут уже сказали хором.
- Отлично. Оранжевый? Тайя?
- Ну, осталось не много вариантов, степ, например
- Я не прошу перебирать методом исключения, - мужчина нахмурился. - Давай, с чем у тебя ассоциируется этот цвет? С какой страной, погодой?
- Теплый климат, яркие наряды
- Ну и варианты?
- Латина? Сальса? Эти направления?
- Да, - Деверо был удовлетворен. - Ну и, наконец, красный. Танец страсти. Вы не ошибетесь, я думаю, - сказал он и посмотрел прямо мне в глаза.
Я сглотнула. Ну твою ж
Танго.
Надеюсь, мне не придется танцевать его с ним.
Но надежды, понятно, не оправдались. Я была тем еще везунчиком.
Мы с легкостью исполнили как современный танец, так и классические балетные па, «перекрашивая» себя в нужный цвет - соответствующая подготовка у всех была. С джаз-модерном тоже проблем не возникло. Он был симбиозом различных танцевальных техник, которые каждый из нас мог комбинировать в сложном пластическом рисунке. Я сняла обувь - босиком мне было привычнее - и самозабвенно отдалась этому действу, превратившись в текучую воду, в горный ручей, который то разливался по широкой пойме, то с трудом протискивался между камней и срывался небольшим водопадом вниз.
А вот на вальсе мы споткнулись.
И дело даже не в том, что этот танец никто из нас не танцевал - мало ли, чего мы не танцевали - любую связку и движение могли повторить со стопроцентной точностью.
А в том, что благородством и голубой кровью здесь и не пахло.
- Вы кто? Индейцы? Бомжи? Фермеры? Откуда эта грубость и вульгарность?! - распалялся Джонатан. - Это танец высших слоев общества, а ощущение, будто вы только что отмыли грязь и теперь боитесь оттоптать друг другу ноги!
Мы с Дрейком, поставленным мне в партнеры, переглянулись и фыркнули.
- Вам смешно? - близкий голос Деверо заставил меня вздрогнуть. - В вальсе нет ничего смешного. Для многих мужчин это повод признаться, почувствовать близость к той, что, как правило, была недоступна; испытать наслаждение от прикосновения к будущей невесте или
-к тайному объекту желания - юной девушкой, за которой обычно присматривала компаньонка. Позволить себе чуть больше, чем принято в том обществе, ведь под прикрытием поворотов, будто опасаясь, что партнерша оступится, можно прижать её к себе очень крепко, - продолжила я, серьезно глядя на хореографа.
А что, какое-то время исторические романы были моими настольными книгами.
Глаза Джонатана сузились, и в них полыхнуло. Кажется, меня пошлют сейчас прямиком в ад.
- Играешь? - неожиданно он расслабился и усмехнулся. - Хорошо, поиграем. Кьяра, Дрейк, выходите на середину. Вы, конечно, танцоры, но танцор - это еще и актер. Поэтому вы должны полностью вжиться в роль. Кьяра Делевинь будет прекрасная
- воспитанная девственница? Благородных кровей, - с восторгом предложила Марта, и все засмеялись.
- Отлично. А Дрейк?
- Солдат вернувшийся с войны. Со шрамами на душе и сильном теле, - робко сказала Сиана, вызвав согласные крики. Похоже, не я одна любила исторические романы. Мой партнер, правда, на мужественного воина не тянул, но тем интереснее будет нам разыграть эту сцену.
- Одну минутку, - сказала я, прошмыгнула в коридор к шкафу с реквизитом и вытянула длинную юбку для фламенко. Немного не то, конечно, но вальс и короткие шорты как-то не сочетались.
- Начали. И не забываем про цвет.
Я на секунду прикрыла глаза.
.Бальный зал, полный огней.
Мне немного страшно и жарко - это мой первый бал, и я боюсь сказать или сделать что-то не то. Нервно оправила зеленое шелковое платье, а потом и вовсе, не понимая, куда деть руки, начала теребить подол.
Паника нарастала. Объявили первый танец, но никто не спешил в мою сторону. А вдруг, никто меня не пригласит? И я окажусь единственной дебютанткой, что останется без партнера?
Неужели, я никому не понравилась?
В отчаянии я опустила глаза и вздрогнула, когда рядом со мной кто-то произнес:
- Вы позволите?
Я чуть не охнула и залилась румянцем. Это же мистер Дрейк. «Опасный мистер Дрейк», как шепотом говорили в салонах. О нем говорили как о грубом холостяке с таинственным прошлым, но в его зеленых глазах я не увидела ничего опасного. Напротив, мужчина смотрел с интересом и приязнью; а его рука, в которую я вложила свои подрагивающие пальчики, дала ощущение надежности и уверенности.
Мы вышли в центр зала и влились в ряды танцующих.
Я робко посмотрела на отставного солдата и заметила, как расширяются его зрачки. Следовало опустить глаза, но я не могла. Я смотрела не отрываясь, полностью доверившись своему незнакомому партнеру, даже не пытаясь считать шаги, как делала это во время домашних уроков. Мир вокруг исчез, остался только этот взгляд и руки. Одна из них надежно удерживала мою, птичкой пойманную в силки. Вторая прижимала бережно и, одновременно, крепко, чуть сильнее, чем предполагали приличия, но мне, внезапно, стало на них плевать. Я чувствовала жар мужской ладони, обжигающий даже сквозь корсет и ткань платья, вдыхала запах травы и жизни; нас кружил зеленый водоворот моей пышной юбки, а в глазах мистера Дрейка сквозь жажду пробилось восхищение и нежность, окутавшие меня мягким теплом, с которым не хотелось расставаться...
Когда музыка закончилась, мы сделали еще несколько поворотов, не решаясь прервать это состояние, и только потом остановились.
Раздались аплодисменты, и кто-то даже засвистел.
Я присела в шутливом реверансе и, смеясь, подняла голову. Но смех замер, как только я увидела совершенно бешеный взгляд Джонатана. Он хмурился, сжав кулаки, но взял себя в руки и буркнул.
- Отлично. А теперь все повторили.
Как бы я ни восторгалась преподавательским талантом мистера Деверо, но талант портить мне настроение у него, похоже, был даже больше.
Я не понимала, почему он постоянно ко мне придирается?
Сначала его не устроило то, как я танцевала хип-хоп. Несколько не самых приятных комментариев вывели меня из равновесия, но его фраза про мой «зад, которым вы трясете, как кондитер желе», просто взбесила. Конечно, он и остальным не давал спуска, но почему-то именно меня его слова задевали. Однокурсники, привыкшие к разному общению, только посмеивались, меня же окатывало обидой каждый раз, когда он обращал на меня внимание. Умом я понимала, что основная проблема в том, что я воспринимала его не как преподавателя, точнее, не просто как преподавателя, но ничего поделать с собой не могла.
Потом, во время сальсы, просто вырвал меня из объятий Кена, который весьма старательно демонстрировал свои навыки вращения бедрами, и заявил, что если бы ему хотелось посмотреть на бездарную пошлость, он бы нашел куда сходить, а здесь, была надежда, собрались профессионалы.
В общем, к моменту, когда мы добрались до танго, я была уже вымотана до предела и морально, и физически. И с ужасом ждала продолжения экзекуции.
Этот танец я обожала.
Аргентинское танго началось со смешения кровей. В Буэнос-Айрес конца девятнадцатого века, бурлящий от потока эмигрантов со всех концов света, пришли самые разные традиции и музыка. Эмигранты хотели счастливой новой жизни, но счастья на всех не хватило - и его заменил танец. Танго стал незаконным ребенком гаванской хабанеры, польки, фламенко, ритуальных плясок индейцев и еще с десяток вариаций, жаждущих самовыражения. С улиц он переместился в дэнс-холлы на окраинах, оттуда распространился по всему миру. Сначала это был танец-ностальгия, танец-дуэль - для влюбленных, бьющихся за свою избранницу, постепенно превратился в гимн настоящей, пылкой страсти, где мужчина - ведущий, а женщина - ведомая. Она не подчинялась полностью, нет, но всегда шла за удовольствием быть с тем, кто получил над ней пусть временную, но власть.
- Красный. Наполните красным себя, воздух, мысли. Пробудите свою красную кровь. Желание. Чувство. Мы будем танцевать все вместе. Забудьте о конкретных партнерах, боритесь за каждого. Одно должно быть неизменно - как только женщина сделает выбор, она должна следовать за тем, кто оказался рядом с ней.
Я выдохнула с облегчением. Значит никаких тет-а-тет с Джонатаном. Уж я-то постараюсь не попадать в его руки. Мы сменили обувь - немыслимо танцевать танго в кроссовках или балетках - и хаотично встали в центре студии.
И при первых звуках музыки я скользнула чуть в сторону, оказавшись в руках Дрейка.
От спокойствия «мистера Дрейка» не осталось и следа. Глаза парня по-настоящему вспыхнули, и от интимности этого взгляда у меня перехватило дыхание. Он жестко пошел на меня, подавляя своим напором. Прогиб назад с поддержкой, чуть ли не до пола, резкий разворот и меня подкидывают вверх, но упасть не дают. Я чувствую скольжение вдоль тела партнера, оказываюсь на полу, переставляю ногу и вот уже снова льну к Дрейку. Тот разворачивает меня спиной и прижимается всем телом; жаждет победы в честном бою. Мне не привыкать хитрить: я соглашаюсь, умоляю, поддаюсь, немного смягчая его жесткость и контроль - и вот уже он готов мне поверить. А я провожу обманное скольжение и оказываюсь в руках другого мужчины.
Дальше я уже не различаю, с кем танцую.
Красный цвет горит ровно; пламя гудит и отдается стуком у меня в ушах. Чьи-то руки тянут, выгибают, прижимают меня к себе; я успеваю садиться в шпагат, проводить ладонями по плечам, отстраняться, чтобы снова быть захваченной в плен, будучи завоеванной, но не порабощенной. Мое сердце приноравливается к ритму музыки. Мое тело упивается восторгом и удовольствием.
Танго.
Прилюдный акт любви, в котором нет ни пошлости, ни святости, только сам дар жизни.
Я осознаю себя отдельными вспышками сознания: вот нога в вертикальном шпагате на чьем-то плече, губы мужчины практически касаются лодыжки, но я успеваю уйти, чтобы быть подхваченной крепкой ладонью; вот руки смыкаются на мужской талии, я выгибаюсь назад в арку и дыхание партнера касается моих ключиц; я опускаюсь вниз, задевая разгоряченную кожу, раскручиваясь на бедре, взлетаю, обвиваю шею партнера и ловлю губами его выдох.
Я танцевала со всеми, не видя их, не чувствуя, чьи руки мною владеют; но когда на талию легли ладони Джонатана, я распознала их в то же мгновение. Дыхание сбилось, а сердце зашлось в бешеном ритме. Он вдавил мою грудь в свою, отчего соски тут же превратились в две твердые жемчужины, и сделал такой мощный выпад ногой, что ровный огонь внутри превратился в адское пламя, грозящее испепелить меня дотла.
Я рвано выдохнула, а перед глазами поплыло от накатившего возбуждения; нужно было что-то сделать, иначе в следующую секунду я просто вопьюсь губами и зубами, как вампир, в Деверо, и оторвать от него не сможет никакая сила.
Спас предыдущий партнер; не желая отдавать свою добычу, он перехватил руку и несколькими поворотами вернул меня. Этой передышки хватило, чтобы я дала себе команду снова превратиться в «мертвого самурая». Я по-кошачьи прогнулась, взвилась в прыжке, едва удерживая равновесие, и обхватила талию танцора ногами, скрестив лодыжки и откинувшись назад, будто предлагая ему на съедение собственное сердце. Но сзади меня подхватил Джонатан, и стало понятно, что уже не отпустит. Дыхание спёрло, но я уже была готова мыслить разумно. Закинула руки назад, одновременно расслабляя колени и позволила себе доверчиво упасть в руки хореографа. Деверо чуть отстранил меня, но уйти не позволил. Он лишь дал себе немного времени, чтобы наступить на соперника, сцепиться с ним предплечьями и локтями, сделать круг, уничтожая его взглядом и собственной мощью.
Тот сдался.
А я была отдана на милость победителя.
Я тщательно контролировала растекающийся по венам жар, но даже так близость Джонатана сводила с ума, срывая с губ рваные вдохи; мурашками удовольствия пробегая по позвоночнику. А он, почему-то, становился все злее и жестче. Я вела себя уже практически распутно, позволяя ему любой шаг, любое прикосновение, полностью подчиняясь и соглашаясь с линиями его танца. Я выпивала его страстность и напор, понимая, что не даю, практически, ничего взамен, но по-другому было невозможно - если бы я сняла все блоки, то устроила бы здесь что-то совершенно непристойное. У меня мелькнула мысль, что не стоит злить его своим самоконтролем, потому что глаза мужчины стали совсем бешеные, но что я могла сделать?
Лишь подчиняться, снова и снова, умолять о пощаде каждым своим движением, гасить накатывающие волны и позволять терзать, тянуть мое тело, надеясь, что когда-нибудь это закончится.
И это действительно закончилось.
Наверное на музыкальном центре стоял таймер, потому что громкая, шокирующая яростной страстью музыка резко оборвалась, заставив нас замереть в самых разных позах. Мокрых, тяжело дышащих, возбужденных. Все, кроме Джонатана, без сил опустились на пол и пытались отдышаться. Меня потряхивало. Что-то подсказывало, что для меня это еще не конец.
- Все свободны, - отчетливо и холодно сказал Джонатан. - Расходимся. Завтра быть вовремя. Мисс Делевинь Задержитесь.
Я хоть и ждала этого, но вздрогнула, когда услышала его слова. Натянула кофту и брюки прямо на влажное тело, надеясь таким образом хоть немного погасить или хотя бы скрыть дрожь. И когда все вышли, осторожно подошла к злющему Деверо, который резал меня на кусочки взглядом.
- Что это было? - взбешено начал хореограф.
- О чем ты?
- Твой танец Какого хрена ты опять сдерживалась?
- Я
- Что я?! Кьяр-ра - бросил он, яростно перекатив между зубами букву «р», - Я ведь предупреждал Но ты опять это делаешь И именно со мной! Я же видел, ты горела со всеми, но тут же зажалась, когда к тебе подошел я. Да что с тобой происходит?! Ты что, боишься отдать лишнее? Тебе жалко что-либо сверх положенного? Ты серьезно думаешь, я позволю остаться только потому, что ты выучила когда-то созданный мной танец?!
- Я не
Но Джонатан даже не пытался меня услышать.
- Ты не Ты «ни»! Никто! И будешь никем, пока, наконец, не преодолеешь свои барьеры. Маргарет поручилась за тебя, да и мне показалось, что ты нечто большее, чем набор заученных движений. Но не бывает так, что сегодня ты танцуешь, а завтра - нет. Танец - это всегда «да»! И я здесь не для того, чтобы вырывать это «да» силой. Какого хрена я вообще трачу на тебя время?!
- Не трать, - я тоже разозлилась.
- Что?! - от рева Джонатана задрожали стекла, но мне уже было плевать.
- Не трать. Зачем же так мучиться, - голос прозвучал издевательски. - Я просто уйду, и все.
- Уйду, и всё? Вот, значит, как ты живешь? Даже не пытаешься выйти за собственные рамки, за собственные границы, которые ты воздвигла между нами. Нельзя быть свободной только иногда!
Я уже была даже готова объясниться, но остановила себя. Не хватало еще, чтобы Джонатан не только злился на меня, но и презирал.
Простая девчонка и всемирно известный хореограф. Учитель и ученица Даже звучит убого. И пусть я не совсем простая девчонка, но в данный момент это не имело значения.
И пусть я сдерживалась только здесь и сейчас, но это тоже было ни при чем.
Я отвернулась. Джонатан потер виски и заговорил так холодно, что я начала замерзать:
- Кьяра. Ты берешь. Удерживаешь для себя. И не отдаешь. Танец не про ограничения. Танец не про барьеры. И если ты этого не поймешь делать тебе здесь действительно нечего.
Последняя фраза прозвучала, как пощечина. Как и хлопок закрывшейся двери.
Глава 4
Джонатан.
Ничуть не запыхавшись после ранней пробежки, Джонатан поднялся к себе в номер и прошел в душ.
Ему сегодня не спалось. В голове крутилось произошедшее и он всё больше понимал, что был не прав. Да, он знал - видел - что Кьяра не выкладывалась до конца; осознанно контролировала себя, будто не желая показать больше, чем он заслуживает. И это выводило из себя.
Но даже в этом случае она была лучшей танцовщицей из всех, кто ему встречался. А видел он многих.
Она была не просто идеальна физически, несмотря на невысокий рост, не просто точна в каждом своем движении. Она была совершенна в душе танца, чьи искры он научился чувствовать в окружающих. Которыми обладал сам и которые ярко горели у нее внутри.
И речь шла не о безусловном таланте. Не о желании танцевать и умении полностью погрузиться в то, что делаешь. Речь шла о внутреннем наполнении, когда двигаться под свои ритмы становилось так же естественно и важно, как дышать.
Таким людям бывало сложно заняться чем-либо другим. Иногда приходилось это делать - по разным причинам - но их жизнь тогда становилась похожей на жизнь прикованных к аппарату искусственного дыхания. Можно существовать, дышать, даже быть счастливым.
Но так, как с танцем, не будет никогда.
У него, как и у любого честолюбивого хореографа, была потребность раскрыть танцора, вытащить из него всё, о чем тот мог даже не подозревать в себе. А Кьяра имела наглость сопротивляться, и поэтому
Джонатан усмехнулся и уткнулся головой в мозаичную стенку душа, чувствуя как струи воды стекают по напрягшейся шее. Кого он обманывает? Всего лишь отговорки. Нет никаких «поэтому». На самом деле проблема в другом.
Раскрыть её полностью, заставить показать душу танца ему хотелось лишь во вторую очередь.
А вот в первую хотелось совсем иного.
Он жаждал провести руками по обнаженной коже, прижаться к хрупкому на вид, но очень сильному телу. Поймать своими губами учащенное от возбуждения дыхание. Увидеть, как закрываются её глаза и запрокидывается голова, услышать стон удовольствия. Ему хотелось погрузиться в неё целиком, вбиваться снова и снова, жестко, сильно, ставя на ней собственное клеймо. Пока она не закричит от наслаждения.
Он только и мог, что думать о её теле, едва прикрытом одеждой, которую он сам же потребовал носить. А когда Кьяра во время медитации на красный цвет начала источать физически ощутимое удовольствие и страсть, мужчине понадобилась вся его воля, чтоб не перекинуть девушку через плечо и не утащить в свой кабинет. Где он мог бы разложить её на столе, раздвинуть точеные ноги. Сделать своей.
Пришлось уйти в самый дальний угол, иначе бы не сдержался. И если он думал, что хуже быть не может, то сильно ошибался. Все стало гораздо хуже, когда Джонатан увидел, как её касаются чужие руки. Ему как - будто как-будто скрутили все внутренности, когда Дрейк прижал её желанное - чертов парень хорошо погрузился в сцену - тело к себе. Этот вальс только слепой назвал бы невинным. Его танцевали два человека, которые полностью забыли об окружающем мире и жаждали остаться наедине. И то, что она может утонуть в отношениях с другим мужчиной, пусть даже на один миг, пусть даже понарошку, ударило ему в голову волной бешенства.
Он чувствовал себя полным идиотом.
И уже не мог смотреть, как перекатываются её мышцы во время прыжков, как становится влажной от интенсивной нагрузки кожа, как она вращает бедрами, прижимая их к чужим телам. А потом наступило время танго, и она полностью раскрывалась со своими однокурсниками, позволяя владеть собой, прикасаться к себе, по-настоящему желать себя, а как только оказалась в его объятиях, это наваждение закончилось.
Он мог сколько угодно говорить себе, что сорвался из-за отказа в искренности. Это тоже было бы неправдой.
Джонатан покачал головой.
Неправильным был не срыв - он никогда не притворялся мягким или спокойным, не трясся над своими танцорами, он мог орать, требовать и выгонять за малейшую провинность.
Неправильным было отношение, его злость на то, что девчонка находилась в объятиях других. Что пылала в их руках. У него не было эксклюзивных прав на желание. Не было прав на злость - такое отношение предавало танец, уничтожало саму его суть.
Ведь тот всегда был про прикосновение. Нежное, страстное, болезненное, сильное, прощальное - разное. Даже когда танцор исполнял партию в одиночестве, он прикасался - к себе, к зрителям, к энергии. И если он однажды возненавидит чужие прикосновения или позволит себе на них реагировать, то закончится как хореограф.
Даже когда речь идет о Кьяре.
Если он пойдет на поводу своей страсти, то потеряет её как танцора. Поэтому он должен подавить в себе всякие желания.
Ему стало спокойнее.
Джонатан вздохнул, вытерся, вышел из душа и посмотрел на часы. Было все еще раннее утро. Самое время заняться бумагами, потом отправиться в Академию. А там Пожалуй, хоть он и не привык этого делать, ему надо извиниться.
Кьяра.
Я медленно шла по улице, время от времени прикладываясь к стаканчику с любимым карамельный маккиато из Старбакса. Все обязательные занятия на этой неделе уже пройдены; а значит, можно было появиться в академии в полдень. Потому я никуда не торопилась.
Но и дома не сиделось.
В голове было пусто и гулко. Вряд ли из-за того, что меня снова мучила бессонница - я могла не спать без особого вреда для себя по несколько суток. Просто после эмоционального шторма наступило затишье; и не могу сказать, что оно мне нравилось. Уж слишком близко я была от того, чтобы спрятаться за стеной безразличия. А я не любила прятаться.
Джонатану не стоило на меня орать, но во многом он был прав. Нельзя выбирать, перед кем раскрываться, а перед кем - нет.
И пусть у меня и были причины, чтобы поступать именно так: я боялась, что страсть помешает мне танцевать и
Похолодела и резко остановилась, невзирая на недовольные окрики прохожих, вынужденных поменять траекторию движения; я осознала, в чем именно только что призналась самой себе. Отпрянула от раздраженной толпы и уселась на ступеньках какого-то магазина.
Раз слишком сильное чувство стало для меня помехой и я уже не могла танцевать так, как умела, что потом, в нужный момент, не помешает мне другое, не менее сильное чувство - паника, например?
С каких это пор я боюсь? Всю осознанную жизнь в каждой спорной ситуации я действовала из любви. Это был осознанный выбор - каждому приходится его делать. Поступать с любовью или со страхом, выбирать между тем, что нам хочется и тем, что нужно. На что мы могли бы дерзнуть, поверив, и полюбив себя, и тем, что нам остается, когда боимся двигаться дальше. Выбирая то, что любим - движение вперед, танец, наслаждение - мы никогда не проигрываем, в конечном итоге, потому что только так можно изменить жизнь. Страх на изменения не способен, он тащит в прошлое, вынуждает оставаться на месте, в состоянии ложной безопасности, что вовсе не защита от неудач.
Именно страх управлял мной последние дни. Он умудрился застлать мне глаза настолько, что я отказалась от Танца, да еще и подавила себя и свои чувства. С чего меня вдруг начало беспокоить, заметят ли что-то мои сокурсники или Джонатан? Я же не собиралась нападать на него на глазах у изумленной публики - даже если кто и ощутит мои желания, то только как часть танца. Потому что я в состоянии сделать их таковыми
Других вариантов нет. Именно этому меня учили все, кто встречался на моем пути.
Ничто не должно мешать мне чувствовать. Жить. Танцевать. Не могу себе этого позволить, иначе проиграю, даже не сделав попытку. Ведь можно на что-то надеяться только в том случае, если раскрыться полностью, отдав всю себя. И если, танцуя, я чувствую ужас, злость, страсть - да что угодно - то просто должна сделать это частью общего рисунка, а не дверью, которая станет преградой для внутреннего огня.
И уж тем более мне не стоило бояться своего желания. Как я умудрилась забыть о том, что танец и страсть всегда шли рука об руку?
Даже рассмеялась от облегчения, найдя, наконец, точку согласия с самой собой. Джонатан сильно ошибся, устроив мне эту выволочку - и, в то же время, был тысячу раз прав. Нет, я вовсе не жадничала; мне не было жалко отдавать себя. Мои ограничения имели другую природу, но я собиралась от них избавиться.
Хотел, чтобы я убрала все барьеры? Я это устрою. Больше никакой сдержанности. Больше я не буду бояться. Никаких страхов, никаких сожалений. Да и что мне, собственно, терять?
Ох, берегитесь мистер Деверо. Кьяра выходит на тропу войны. Я практически летела по тротуарам в сторону академии, чувствуя небывалую легкость и свободу. И предрешенность происходящего. Прошлась по полупустым коридорам, чтобы порепетировать самостоятельно в «нашей» студии.
И почти не удивилась, когда увидела там Джонатана.
Джонатан.
Высокий прыжок и приземление на колени; арка назад, на грани возможностей, мягкий перекат и легким движением он снова на ногах.
Джонатан отрабатывал одну из связок - без музыки, ему достаточно было ритмов, звучащих в голове - когда дверь распахнулась и на пороге появилась Кьяра. В неизменной толстовке с капюшоном - интересно, как она выглядит в платье? - и широких штанах, закрывавших роскошные ноги и крепкую, круглую попку, в которую он до одури хотел вдавить пальцы, оставляя синяки.
Замерла в проходе и уставилась на него своими невероятными глазищами.
Еще и губу закусила.
Джонатан чуть не взвыл. Все его намерения быть сдержанным и последовательным выветрились из головы. Инстинкты орали, чтобы он хватал эту самку - его самку - тащил в пещеру и не выпускал оттуда, пока окружающим, а главное, ей самой не станет понятно, кому она принадлежит.
Мужчина вздрогнул.
Твою ж мать У него точно не в порядке с головой. Или с другой частью тела. Правы были друзья - нужно жениться. А пока найти себе какую-нибудь страстную цыпочку.
А еще раньше перестать пялиться на Кьяру.
Он сделал над собой усилие, отвернулся и хмуро бросил:
- Занятия только через полтора часа.
- Я знаю, - она снова закусила губу, будто не понимая, как это на него действуета, может, действительно не понимала? - Я хотела позаниматься, пока никого нет, но не буду вам тебе мешать.
- Стой, - Джонатан отрицательно мотнул головой, заставляя себя выбросить посторонние мысли. - Я хотел тебе кое-что сказать.
Опять замерла и смотрит выжидающе.
Может, все-таки линзы? Он ни разу в жизни не видел такого необычного цвета.
- По поводу вчерашнего
Кьяра наклонила голову, показывая, что внимательно слушает, но промолчала.
- Хочу извиниться. Былогрубо. Просто меня бесит, когда кто-то не проявляет свой потенциал до конца. Ты ведь можешь больше, но тебя что-то останавливаетВ общем, был не прав.
- Нет.
- Что нет?
- Ты был прав. Я трусливо хотела уйти возможно, именно потому, что ты был прав. Но теперьНе буду.
- Не будешь что? Уходить?
- Сдерживаться. И уходить тоже.
Джонатан повернулся к девушке и улыбнулся.
- Хорошо. Может... прорепетируем вместе?
Идиот! Он действительно это сказал? Вот прямо взял и предложил сейчас, когда сам в таком взвинченном состоянии, репетировать вместе? Вдвоем, в миллиметре друг от друга, когда нет сдерживающего фактора в виде других студентов?
Псих. Или просто мазохист, мечтающий о том, чтобы его яйца взорвались.
А она опять таращится, теперь, правда, с искренним изумлением. Ну и чего удивляется? Он же её хореограф, это нормально - отрабатывать вместе движения. Можно подумать, он предложил ей переспать прямо на полу студии
Дьявол.
Не сметь об этом думать!
- К-конечно, - девушка чуть запнулась, а потом неожиданно улыбнулась роскошной, открытой улыбкой, которая впервые была обращена только к нему.
И Джонатан понял что это будут самые сложные полтора часа за сегодня.
Кьяра.
Джонатан меня удивил. Сначала тем, что извинился - хотя вовсе не обязан был этого делать. Потом, что предложил отработать танец. Но еще больше я удивилась, когда поняла, что сегодня только я чувствовала себя свободной
Его странное, не поддающееся пониманию напряжение можно было, практически, пощупать.
Но та легкость, что я вновь ощущала, была непробиваема даже для этого напряженного внимания. Раскованность в сочетании с уверенностью в себе и совершенно безбашенным желанием удивлять - гремучая смесь, от которой потряхивало меня саму
А если прибавить к этому возбуждение, разлившееся при взгляде на его чуть поджатые губы, складку между бровями, которую так и хотелось разгладить, то становилось понятно, что это будут долгие полтора часа наедине.
Как же меня к нему тянуло!
Жаль, что я встретила его так поздно. Что он настолько далек.
И что его интерес ко мне, похоже, не имеет ничего общего с моим.