Ти Джей КлунВолчья песнь
Для Эли, из-за всех тех ссылок на Tumblr.
Ты знаешь, каких.
Эта жажда настоящая.
«О, пожалуйста, не уходи. Мы тебя съедим, мы так тебя любим!».
Морис Сендак, «Там, где живут чудовища»
ГЛАВА 1
ПЫЛИНКИ/ХОЛОД И МЕТАЛЛ
Мне было двенадцать, когда папа поставил чемодан у двери.
А это тебе зачем? спросил я из кухни.
Он обреченно вздохнул и, замешкавшись на мгновение, обернулся:
Когда ты вернулся домой?
Недавно, по коже пробежал зуд, словно что-то не так.
Папа бросил взгляд на старые настенные часы, пластик циферблата которых давно потрескался.
Что-то я припозднился. Слушай, Окс, покачал он головой.
Казалось, он взволнован и смущен. Папа бывал всяким. Пьяницейвспыльчивым и размахивающим кулаками. Очаровательным дьяволомсо смехом, раскатистым словно рокот мотора старого Harley-Davidson WLA, который мы чинили с ним летом. Но он никогда не испытывал неловкости и стеснения как сейчас.
Усилившийся зуд начал сводить меня с ума.
Знаю, ты не шибко умный мальчик, произнес он, глянув вновь на чемодан.
Что правда, то правда. Избытком мозгов я не страдал. Мама утверждала, что со мной все в порядке. Отец же считал заторможенным. Мама как-то высказалась, что жизнь не гонка. Тогда папа был сильно пьян, начал кричать и крушить все вокруг. Он не поднимал на нее руку. По крайней мере, в ту ночь. Мама долго плакала, но он не ударил ее. Я позаботился об этом. После того как он, наконец, захрапел в своем старом кресле, я прокрался в свою комнату и спрятался под одеялом.
Да, сэр, согласился я.
Отец снова посмотрел на меня, и даже на смертном одре я буду клясться, что увидел в его взгляде толику любви.
Не зря твое имя означает «бык». Ты и есть как бык, такой же тупоголовый, продолжил он.
Это не звучало как грубость. Просто факт.
Я пожал плечами. Не впервой приходилось слышать от него такое, хотя мама и просила его прекратить. Все в порядке. Он ведь был моим папой. И знал меня лучше, чем кто-либо.
К тебе будут дерьмово относиться, предупредил он. Большую часть жизни.
Я крупнее большинства сверстников, заметил я, как будто это все объясняло. Так и есть. Люди боялись меня, хотя я не собирался причинять им зла. Я был большим. Как папа. Он был крупным мужчиной, с пивным животом.
Люди не поймут тебя, продолжал он.
О.
Они не примут тебя.
Мне это и не нужно, я очень хотел, чтобы люди принимали меня, но понимал почему этого не случится.
Я должен идти.
Куда?
Подальше отсюда. Послушай
Мама знает?
Отец рассмеялся, но потом, похоже, понял, что смешного тут мало.
Конечно. Возможно. Она знала, что все к тому идет. И, наверное, уже давненько.
Я шагнул к нему.
Когда ты вернешься?
Окс, люди будут злыми. Просто игнорируй их. Не высовывайся.
Люди не злые. Не всегда, я знал не так уж много людей. У меня не было друзей. Но знакомые мне люди не казались злыми. Не всегда. Они просто не знали, как со мной быть. По крайней мере большинство из них. Оно и понятно. Я и сам понятия не имел, что с собой делать.
И тогда папа сказал:
Мы не увидимся какое-то время. Возможно, очень долго.
А как же автомастерская? спросил я его.
Он работал у Гордо. Когда папа возвращался домой, от него пахло маслом и металлом. А пальцы чернели от смазки. У него были рубашки с вышитым на них красными, белыми и синими нитками именем «Кертис». Я всегда думал, что это удивительно. Мне казалось, это знак великого отличия, раз твое имя вышито на рубашке. Иногда он брал меня с собой на работу. Показал, как менять масло, когда мне было три года. Как заменить колесов четыре. Как восстановить двигатель Chevy Bel Air Coupe 1957 годав девять. В те дни я приходил домой и чувствовал, что от меня тоже пахнет смазкой, маслом и металлом, а когда засыпал, то грезил о рубашке с вышитым на ней именем«Окснард». Или, может, просто «Окс».
Гордо плевать, все, что ответил папа.
Это показалось ложью. Ведь Гордо волновало многое. Он был грубоват, но однажды сказал мне, что когда я подрасту, то смогу прийти и договориться с ним о работе.
Парни вроде нас должны держаться вместе, сказал Гордо. Я не знал, что конкретно он имел в виду, тем не менее мне хватило самого факта, что он считал будто я достоин этой работы.
О, все, что смог вымолвить я.
Я не сожалею о тебе, признался папа. Но сожалею обо всем остальном.
Я ничего не понял.
Ты имеешь в виду?
Но я не знал, что он имел в виду.
Я сожалею о своем пребывании здесь, объяснил он. Не могу этого выносить.
Ну и ладно, сказал я. Мы можем исправить это. Можем просто уехать куда-нибудь.
Это не исправить, Окс.
Ты зарядил телефон? спросил я, потому что он постоянно забывал это сделать. Не забудь зарядить телефон, чтобы я мог позвонить тебе. У меня новая математика, которую я не понимаю. Мистер Ховс сказал, я могу попросить тебя помочь.
Хоть я и знал, что отец решит математических задач не больше, чем я. Новая математика называлась пре-алгеброй. Этот предмет пугал меня, потому что был трудным, пока был пре-алгеброй. Что же будет, когда начнется сама алгебра?
Я узнал его выражение лица. Ярость. Он был в бешенстве.
Ты что, блядь, не понимаешь? рявкнул папа.
Нет, ответил я, сдерживая дрожь.
Потому что действительно не понимал.
Окс, начал папа. Никакой математики. Никаких телефонных звонков. Не заставляй меня сожалеть и о тебе тоже.
О, произнес я.
Ты должен стать мужчиной. Вот что я пытаюсь вдолбить тебе. На тебя обрушится тонна дерьма. Ты должен отмахиваться и продолжать двигаться вперед. Его кулаки крепко сжались по бокам. Я не знал почему.
Я могу быть мужчиной, заверил я, надеясь, что от этого папе станет лучше.
Я знаю, сказал он.
Я улыбнулся, но папа лишь отвел взгляд.
Я должен идти, в итоге вымолвил он.
Когда ты вернешься? спросил я.
Пошатнувшись, папа подошел к двери. Вздохнул. Взял чемодан. И вышел. Я слышал, как завелся его старый грузовик. Тот чихал и пыхтел, пока разогревался. Видимо, ему требовался новый ГРМ. Нужно напомнить папе об этом позже.
* * *
Мама вернулась домой поздно вечером после двойной смены в закусочной. Она нашла меня на кухне на том же месте, где я был, когда отец вышел за дверь. Теперь все было иначе.
Окс? Что происходит? мама выглядела очень уставшей.
Привет, мам, произнес я.
Почему ты плачешь?
Я не плачу, ответил я.
И я не плакал, потому что теперь был мужчиной.
Она коснулась моего лица, большими пальцами вытирая влагу со щек. Ее руки пахли солью, картошкой фри и кофе.
Что произошло?
Я посмотрел на нее с высоты своего роста, потому что мама всегда была маленькой, а я за последний год сильно перерос ее. Жаль, мне не вспомнить день, когда это произошло. Он казался монументальным.
Я позабочусь о тебе, пообещал я. Тебе не придется ни о чем волноваться.
Мамин взгляд смягчился. Я видел морщинки вокруг ее глаз. Поникший подбородок.
Ты и так всегда заботишься обо мне. Но это она замолчала и прерывисто вздохнула. Он ушел? спросила она, и ее голос прозвучал так тихо.
Я накрутил ее локон на палец. Такие же темные, как у меня. Как у папы. У нас у всех темные волосы.
Что он сказал? спросила мама.
Что теперь я мужчина, ответил я. Это все, что ей нужно было услышать.
Она смеялась до тех пор, пока не сломалась и не расплакалась.
* * *
Уходя, он не взял деньги. Во всяком случае, не все. Не то чтобы у нас было, что брать.
Он также не взял фотографии. Лишь немного одежды. Бритву. Грузовик. Некоторые инструменты.
Не видь я его собственными глазами, то подумал бы, что отца никогда и не было.
* * *
Спустя четыре дня я позвонил ему. Посреди ночи.
Раздалось несколько гудков, затем я услышал сообщение о том, что номер больше не обслуживается.
На следующее утро пришлось извиниться перед мамой. Я так крепко сжал телефон в руке, что тот треснул. Она сказала, что все в порядке, и мы больше никогда не говорили об этом.
* * *
Мне было шесть лет, когда папа купил мне собственный набор инструментов. Не детский. Никаких ярких цветов и пластика. Все холодное, металлическое и настоящее.
Содержи их в чистоте, велел он. И не приведи Господи что-то окажется не на своем месте. Если они заржавеют, я с тебя шкуру спущу. Я не для того их тебе дал. Ты понял?
Я с благоговением провел по инструментам пальцами, ведь они были подарком.
Хорошо, сказал я, не находя слов, чтобы выразить свою благодарность.
* * *
Как-то утром, спустя пару недель после его отъезда, я зашел в их (ее) комнату. Мама взяла дополнительную смену в закусочной. Когда она вернется домой, у нее опять будут болеть лодыжки.
Солнечный луч тянулся из окна, падая на дальнюю стену, а в нем кружили маленькие пылинки.
В комнате пахло им. И ею. Ими обоими. Запахи родителей смешивались воедино. Пройдет много времени, прежде чем его запах исчезнет. Но это случится. В конце концов.
Я открыл дверцу шкафа. Одна сторона по большей части пустовала. Но некоторые вещи остались. Маленькие кусочки жизни, которой больше не существовало. Например, его униформа. Четыре рубашки висели у задней стенки шкафа. Нашивка «У Гордо» курсивом красовалась на них.
И вышитое «Кертис». Кертис, Кертис, Кертис.
Я провел кончиками пальцев по ряду рубашек.
Снял с вешалки последнюю. Накинул себе на плечи. Она оказалась тяжелой, пахла мужчиной, потом и тяжелым трудом.
Хорошо, Окс, произнес я. У тебя все получится.
И начал застегивать пуговицы. Пальцы цеплялись за них, слишком большие и грубые. Я был неуклюжим и глупым. Руки и ногинепослушными и неловкими. Казалось, я слишком велик даже для себя самого.
Застегнув последнюю пуговицу, я закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Вспомнил, как мама выглядела сегодня утром. Фиолетовые круги под глазами. Поникшие плечи. Она сказала:
Веди себя сегодня хорошо, Окс. Постарайся не влипать в неприятности.
Будто находить неприятности на свою головуединственное, что я умел. Будто это случалось со мной постоянно.
Открыв глаза, я посмотрел в зеркало, висевшее на дверце шкафа. Рубашка оказалась слишком велика. Или я слишком мал. Не знаю, что ближе к правде. Я выглядел как ребенок, играющий в переодевание. Словно притворялся кем-то.
Нахмурившись, я взглянул на свое отражение и понизив голос сказал:
Ямужчина.
И не поверил себе.
Ямужчина!
Я поморщился.
Ямужчина.
В конце концов я снял с себя отцовскую рубаху и повесил ее обратно в шкаф. Закрыл дверцы, а пылинки все продолжали кружить в лучах заходящего солнца.
ГЛАВА 2
КАТАЛИТИЧЕСКИЙ НЕЙТРАЛИЗАТОР/СОН НАЯВУ
Автосервис Гордо.
Привет, Гордо.
Да? Кто это? буркнул он будто не узнал.
Окс.
Окснард Матисон. Как раз думал о тебе.
Правда?
Нет. Какого хера тебе надо?
Я улыбнулся, потому что знал, это показное. Странно было ощущать, как на лице непроизвольно растянулась улыбка.
Я тоже рад тебя слышать.
Да, да. Давненько не видел тебя, малец, я давно не заходил, и Гордо злился.
Знаю. Мне пришлось я не знал, что сказать.
И как давно спермодонор съебался?
Пару месяцев назад.
Пятьдесят семь дней. Десять часов. Сорок две минуты.
Ну и нахер его. Ты ведь понимаешь это, верно?
Я понимал, хотя он все равно оставался моим отцом. Так что, может и нет.
Конечно, ответил я.
Твоя мама в порядке?
Да, нет. Вряд ли она была в порядке.
Окс.
Нет. Я не знаю.
Гордо глубоко затянулся и вздохнул.
Перекур? спросил я. И почувствовал боль, это было так знакомо. Я почти ощутил, как запах дыма обжег легкие. Представил Гордо сидящим как обычно за автомастерской. Он как всегда курит и хмурится. Вытянул длинные ноги, скрестив в лодыжках. Масло под ногтями. Яркие цветные татуировки на руках. Вороны, цветы и образы, смысл которых я никак не мог понять.
Да, смертельные штучки.
Ты можешь бросить.
Я ничего не бросаю, Окс.
Даже старые псы учатся новым трюкам.
Мне двадцать четыре, фыркнул он.
Старик.
Окс.
У нас проблемы, наконец выпалил я.
Банк? спросил он.
Она думает, я их не вижу. Письма.
Как давно они приходят?
Не знаю, мне стало стыдно, я не должен был звонить. Мне пора.
Окс, настаивал Гордо. Как давно?
Семь месяцев.
Гребаный ублюдок, разозлился он.
Он не
Не надо, Окс. Просто не надо.
Я тут подумал.
О боже.
Могу я? язык словно отяжелел.
Говори уже.
Могу я устроиться к тебе? протараторил я. Просто нам нужны деньги, и я не могу позволить ей потерять дом. Это все, что у нас осталось. Я пригожусь тебе, Гордо. Я буду стараться, буду работать на тебя вечно. Рано или поздно это все равно должно было случиться. Нельзя ли устроить все прямо сейчас? Прости. Мне нужна работа, потому что я должен быть мужчиной, у меня запершило в горле. Хотелось глотнуть воды, но ноги не слушались.
Молчание в трубке затянулось.
Думаю, больше слов я от тебя еще не слышал.
Обычно я не особо разговорчив, очевидно.
Да уж, казалось, это его забавляет. Вот как мы поступим.
* * *
Он дал маме деньги, чтобы оплатить ипотеку. Сказал, это будет вычитаться из зарплаты, которую он будет платить мне «из-под полы», пока я не смогу работать на него легально.
Мама заплакала. Сначала хотела отказаться, но потом поняла, что не может сказать «нет». Вновь расплакавшись, она согласилась, а Гордо взял с нее обещание рассказать ему, если снова возникнут трудности. Мама смотрела на него так, будто он достал звезду с неба, улыбнулась чуть шире. Слегка рассмеялась. И, может, даже немного повиляла бедрами.
Она не знала, что однажды, когда мне было лет шесть, я видел Гордо с парнем. Он придерживал его за локоть, пока они шли в кино. Гордо громко смеялся, а глаза сияли как звезды. Поэтому вряд ли он заинтересуется моей мамой. Я больше никогда не видел Гордо с этим парнем. Хотя и ни с кем другим не видел его тоже. Хотелось расспросить об этом, но вокруг его глаз появилась напряженность, которой раньше не было, поэтому я не стал. Люди не любят, когда им напоминают о грустном.
Письма и телефонные звонки с угрозами из банка прекратились.
Потребовалось всего шесть месяцев чтобы расплатиться с Гордо. Ну, по крайней мере, он так сказал. Я не понял, как вышло так быстро, казалось, это должно занять больше времени. Но Гордо заявил, что мы в расчете, и на этом все.
После этого я почти не видел денег. Гордо объяснил, что открыл для меня счет в банке, на который будут начисляться проценты. Я не знал, что значит начисление процентов, но я доверял Гордо.
На черный день, объяснил он.
Мне не нравилось, когда наступали черные дни.
* * *
Когда-то у меня был друг, звали его Джереми. Он носил очки и нервно улыбался по каждому поводу. Нам было девять. Джереми нравились комиксы и рисование, и однажды он подарил мне рисунок, где изобразил меня супергероем. На мне был плащ и все такое. Я тогда подумал, что лучше этого в жизни ничего не видел. Потом Джереми переехал во Флориду, и когда мы с мамой стали искать Флориду на карте, она оказалась на совершенно другом конце страны, далеко от нашего городка в Орегоне.
Люди не остаются жить в Грин-Крик, сказала мама, пока я пальцами прослеживал дороги на карте. Здесь ничего нет.
Мы остались, заметил я.
Она отвела взгляд.
* * *
Мама ошибалась. Люди оставались. Не многие, но все же. Она осталась. Я остался. Гордо остался. Ребята, с которыми я ходил в школу, хотя они могли покинуть город после выпуска. Грин-Крик был на последнем издыхании, но все же продолжал бороться за жизнь. У нас имелся продуктовый магазин. Закусочная, в которой работала мама. Макдональдс. Кинотеатр с одним экраном, где шли фильмы семидесятых. Винная лавка с решетками на окнах. Магазин париков, витрины которого украшали головы манекенов с красными, черными и желтыми волосами. Автомастерская Гордо. Заправка. Два светофора. Одна на всех школа. И все это посреди леса и Каскадных Гор.