Что-то мягко ударило и заскользило вдоль борта корабля, но Роджер не обратил на это внимание. Сквозь сон донеслось:
Акулы никогда не спят.
О, боже, прошептал он, о, боже.
Он хотел помолиться о душах погибшихи не мог подобрать слов.
Роджер без конца ворочался, пытаясь отогнать дурные мысли, однако в голове звучали слова, которые услышал от светловолосого парня во время их безумной драки. «Ради всего святого! Ради всего святого, отпустите ее!»
О, боже, повторил Роджер, и на этот раз он молился.
На следующий день в середине вахты Роджер решил заглянуть в грузовой трюм. Наблюдая за членами команды, он быстро усвоил одно правило: ничто так не привлекает внимание, как желание сделать что-то незаметно. Если бы его спросили, что он тут делает, он ответил бы, что услышал шум и решил проверить. Что, впрочем, было недалеко от правды.
Роджер не стал устанавливать лестницу, а повис на руках на краю люка и спрыгнул. Если за ним последуют, он сразу поймет и укроется.
Он пробирался по узким проходам между бесконечными рядами ящиков. Воздух был наполнен запахом мокрого дерева со слабыми нотками ароматного чая. Отовсюду доносились шорохи и скрипы, хотя внешне никаких признаков присутствия человека не было. Все же что-то подсказывало его, что здесь кто-то есть.
«Вдруг кто-то из зараженных пассажиров и в самом деле прячется? думал он про себя. Ты же ничем не сможешь помочь. Чего тебя сюда понесло, приятель?»
Ответ был прост: он не простил бы себе, если бы не попытался помочь нуждающимся. Возможно, быстрая смерть в океане была бы менее мучительной, чем продолжительная агония, но он верил в лучший исход.
Небольшая тень мелькнула в темном углу трюма. «Крыса», подумал Роджер, отвернувшись. И вдруг мимо его головы пролетел какой-то предмет, с треском разбившийся о стену. Он прикрыл голову, ожидая очередного броска, и прыгнул в сторону противника, навалившись всем весом на чье-то хрупкое тело. В руке Роджер сжимал тощее запястье Мораг Маккензи.
Какого черта? вскрикнул он. Что вы здесь делаете?
Ничего. Прошу, отпустите меня, пожалуйста. Она понимала, что бороться с ним бессмысленно, так как он превосходил ее в весе примерно вдвое, поэтому Мораг прибегла к мольбам. Ради вашей собственной матери, сэр, пожалуйста, не убивайте его.
Я не собираюсь никого убивать, ответил Роджер, тише!
Он встряхнул женщину, чтобы привести в чувство.
Из темного угла возле якорной цепи раздался детский плач.
Его услышат! Ради всего святого, пустите меня к нему!
Голос Мораг звучал настолько умоляюще, что он молча отпустил ее. Женщина бросилась на звук, карабкаясь через ржавые звенья огромной цепи. Он медленно последовал за ней, понимая, что бежать ей некуда. И нашел их в самом темном углу, между неотесанными бревнами и громоздкой цепью, неразличимые тени в темном закоулке.
Я не причиню вам вреда, сказал он мягко.
Постепенно глаза стали привыкать к темноте, и Роджер увидел белую грудь, которой Мораг кормила ребенка.
Что вы тут делаете? спросил он, хотя ответ был очевиден.
Прячусь.
Ребенок болен?
Нет! Она склонилась над малышом.
Тогда почему
Обычная сыпь. Такое часто бывает.
Вы уверены? спросил Роджер как можно мягче и потянулся к ее ребенку.
Свободной рукой Мораг ударила его. Он отдернул руку, зашипев от боли.
Что вы творите?
Назад! У меня нож! Я не позволю его забрать, я убью вас, клянусь!
Поднеся руку ко рту, Роджер почувствовал сладковатый вкус крови. Это была всего лишь небольшая царапина, но он знал: женщина убьет любого или погибнет сама, если кто-то из членов экипажа ее найдет.
Впрочем, Боннет убивать бы не стал, ведь по прибытии за нее можно выручить круглую сумму. А вот вытащить ее на палубу, вырвать из рук ребенка и бросить его за борт он мог. Роджер содрогнулся, вспомнив мрачные быстрые тени под водой, которые уже давно преследовали их судно.
Я не трону его. Но если это оспа
Нет, клянусь! Мораг схватила его за рукав. Говорю же, это молочная сыпь, я видела такое сотни раз и легко могу отличить молочную сыпь от оспы.
Роджер немного замешкался, но все же принял решение: если она ошибается и ребенок болен, то, вероятнее всего, она тоже заражена, и попытка вернуть ее в пассажирский отсек приведет к эпидемии. Но если она права, и это всего лишь сыпь, никто не станет разбираться и полагаться на удачу, ребенка отнимут.
Я не выдам вас, сказал он. Вам понадобится провизия и пресная вода, иначе пропадет молоко, а без него ребенок погибнет.
Мораг дышала громко и хрипло. Оставалось надеяться, что это лишь простуда, вызванная пребыванием в холодном сыром трюме.
Покажите мне ребенка.
Нет! Ее глаза яростно сверкнули, как у загнанной в угол крысы, а приподнятая верхняя губа оголила белые зубы в страшном оскале.
Клянусь, я не отниму его, просто осмотрю.
Чем вы клянетесь?
Он выпалил первое, что пришло на ум:
Жизнью своей любимой и своих будущих детей!
Мораг еще сомневалась, однако немного расслабилась. Откуда-то донесся негромкий шорохкрысы.
Я не могу сходить за едой, эти твари уже покусали меня, пока я спала, а его они сожрут живьем.
Он протянул руки к малышу, внимательно прислушиваясь к звукам с палубы. Как скоро члены экипажа спохватятся, что Роджера нет на посту?
Мораг все же оторвала ребенка от груди. Тот возмущенно закричал, но после недолгих укачиваний успокоился. Роджер принял мальчика на руки. Ему не часто доводилось нянчиться с младенцами, и его переполняли смешанные чувства: такой маленький и грязный комочек, такой живой и беззащитный.
Придерживайте ему головку.
Хорошо. Взяв одной рукой малыша под голову, Роджер сделал пару шагов назад, поднося ребенка под тусклый луч света.
Лицо ребенка было покрыто красными пятнами. Переборов неприязнь, Роджер развернул пеленки. Глаза малыша были ясными, а ручки и ножки двигались вполне естественно, не напоминая судорожные спазмы умирающего.
После вчерашней ночи Роджер кое-что представлял об оспе и теперь, осмотрев ребенка, успокоился.
Хорошо, прошептал он, я думаю, вы правы.
Мораг расслабила руку, сжимавшую рукоять ножа. Осторожно вернув ей ребенка, Роджер почувствовал внезапно нахлынувшую ответственность.
Мой маленький Джимми, тише, все хорошо, мама рядом, шептала Мораг.
Сколько продержится сыпь, если это молочная лихорадка?
Дня два или три. Сыпь не исчезнет полностью, но станет значительно меньше, всем будет очевидно, что это не оспа, и мы вернемся.
Два дня. Если ребенок болен, он либо погибнет, либо справится с болезнью. И она тоже.
Вы сможете прятаться здесь так долго? Ведь крысы
Смогу, решительно ответила Мораг. Я сделаю все, что в моих силах. Вы нам поможете?
Да, я не оставлю вас.
Роджер поднялся и протянул ей руку. Поколебавшись, Мораг взяла его за руку и тоже встала. Ростом она едва доставала ему до плеча и по сравнению с ним казалась ребенком. В темноте трюма можно было подумать: вот девочка качает куклу
Сколько вам лет? неожиданно спросил он.
Вчера было двадцать два, а сегодня, пожалуй, не меньше сорока.
Маленькая рука выскользнула из его ладони, и Мораг исчезла в темноте.
Глава 39Азартный игрок
Ночью спустился туман. К рассвету корабль двигался в таком густом и плотном облаке, что за поручнями не видно было воды. Только плеск волн подтверждал, что «Глориана» плывет по морю, а не по воздуху.
Сквозь плену тумана солнце не пробивалось. К тому же ветер утих, и паруса безжизненно повисли. Подавленные моряки бродили по палубе, словно призраки, чуть ли не сталкиваясь друг с другом.
Полумрак сыграл на руку Роджеруему удалось пройти по кораблю незамеченным и украдкой спуститься в трюм. За пазухой он нес немного еды, которую сберег с ужина.
Туман спустился в трюм. Белые клубы вились у лица и у ног, пока Роджер пробирался между бочек с водой. Здесь было совсем темно; оттенки сумрака менялись от бледно-серого до темно-коричневого.
Ребенок спал. Роджер видел только кусок щеки, на которой по-прежнему держалась сыпь. Пятна воспалились. Мораг заметила сомнение в его взгляде, но ничего не сказала, просто взяла руку Роджера и положила на шею ребенку.
Слабый пульс размеренно бился под его пальцами, кожа была горячей, но влажной. Успокоившись, Роджер улыбнулся Мораг, и та слабо улыбнулась в ответ.
За месяц, проведенный в трюме, она исхудала и перепачкалась, а в последние два дня с ее лица не сходило испуганное, забитое выражение. В немытых волосах, свисающих вдоль лица, копошились вши, под глазами залегли круги, от нее пахло мочой и калом, прокисшим молоком и застарелым потом.
Плотно сжатые губы были бледными, как и само лицо. Роджер нежно взял ее за плечи, наклонился и поцеловал.
На верхних ступеньках лестницы он оглянулся. Она все еще смотрела ему вслед, держа на руках сына.
На палубе было тихо. Мирно журчала беседа невидимых рулевого и боцмана. Роджер опустил крышку люка на место, и биение сердце стало замедляться. Прикосновение к Мораг еще согревало руки. Два дня. Может быть, три. Возможно, получится, Роджер, по крайней мере, был уверен, что Мораг права, у ребенка не оспа.
Матросам ни к чему спускаться в трюм, несколько бочек с пресной водой достали буквально накануне. Надо только накормить ее попозже, как только представится случай, если, конечно, она не уснет
Резкий удар судового колокола раздался в тумане, как напоминание о времени, которого, казалось, больше не существовало; в вечном полумраке оно словно замерло.
Роджер шел к корме, когда рядом раздался громкий скрежет. В следующее мгновение корабль задрожал под ногами, словно в него врезалось что-то огромное.
Киты! раздался крик.
Силуэты двух матросов, стоявших у грот-мачты, замерли, и Роджер понял, что тоже врос в палубу, словно вкопанный, напряженно прислушиваясь. Сперва заскрежетало где-то рядом, затем чуть подальше. Моряки оцепенели. Каждый тяжело дышал, представляя, как корабль плывет бок о бок с огромными животными.
«Интересно, они большие? подумал Роджер. Пробить доски могут?» Он напрягал зрение, тщетно пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в тумане.
От глухого удара поручни, за которые он держался, содрогнулись, тут же последовало еще несколько толчков в борт. Снизу донеслись приглушенные крики: преградой между пассажирами в трюме и толщей воды служили лишь доски корабельного корпуса толщиной в несколько дюймов, сотрясающиеся от ударов могучих тел. Трехдюймовые дубовые доскипрепятствие не серьезнее папиросной бумаги для огромных животных, что плавали рядом.
Рачки, произнес позади голос с певучим ирландским акцентом.
Роджер подпрыгнул от неожиданности. Тут же раздался низкий смешок, и из тумана возник капитан Боннет. В зубах он зажал сигару, красный огонек которой, то вспыхивая, то тлея, освещал его лицо. Корабль содрогнулся от следующего удара.
Киты чешутся о доски, чтобы избавиться от паразитов, прилипших к шкуре, небрежно сказал Боннет. Мы для них не больше, чем плавающий камень. Он затянулся, выпустил дым и бросил тлеющий окурок за борт. Тот исчез в тумане, как падающая звезда.
Роджер невольно громко выдохнул. А капитан не заметил, как Роджер выбирался из трюма?
Борт не пробьют? спросил он, пытаясь подражать небрежному тону капитана.
Боннет прикурил еще одну сигару и помолчал. Его присутствие выдавал только тлеющий огонек на кончике.
Как знать? Любая из морских тварей может потопить нас, коль разозлится. Однажды я видел останки корабляразъяренный кит разнес его в щепки. Борт выступал на три фута, а вокруг плавали обломки. Затонул со всем экипажем, двести душ разом.
И вы не тревожитесь?
Боннет выпустил очередную порцию дыма.
Чего переживать понапрасну? Мудрый человек полагается на волю богов и молится, чтобы Дана осталась с ним. Капитан повернулся к нему. Вы знаете Дану, Маккензи?
Дану? растерянно переспросил Роджер, и тут в памяти забрезжил слабый свет: в детстве миссис Грэхэм напевала ему какую-то песенку: «Дана, Дана, приходи, мне удачу принеси, милость ниспошли богов, и богатство, и любовь».
Боннет весело хмыкнул.
А ведь вы даже не ирландец. Хотя я сразу распознал в вас человека ученого, Маккензи.
Я знаю Дану, которая приносит удачу, сказал Роджер, надеясь, что именно эта кельтская богиня окажется сведуща в мореплавании и станет на его сторону. Он шагнул назад, намереваясь уйти, но цепкая рука схватила его за запястье.
Человек ученый, тихо повторил Боннет, все веселье испарилось из его голоса, но далеко не мудрый. Вы вообще молитесь, Маккензи?
Роджер напрягся, почуяв, что предстоит сражение.
Да, мудрый человек не тревожится о том, что не в его власти. Однако на этом корабле, Маккензи, все в моей власти. Захват на запястье стал крепче.
Роджер выдернул руку из захвата. Он стоял напротив капитана, зная, что никто не придет на помощь и бежать ему некуда.
Чего ради? равнодушно спросил Боннет. Девчонка не красавица. Впрочем, ученый муж тоже. Вы рисковали моим кораблем и моим делом ради близости теплого тела?
Никакого риска, просипел Роджер. Подойди, подумал он, и руки его сжались в кулаки. Подойди поближе, я захвачу тебя с собой. У ребенка не оспа, обычная сыпь.
Простите великодушно, что ставлю свое невежественное мнение выше вашего, мистер Маккензи, но капитан здесь я, ядовито произнес Боннет.
Ради бога, это ребенок!
Вот именно! И ценности не представляет.
Для вас?
Воцарилось молчание, нарушаемое только скрежетом в белом тумане.
А для вас что за ценность? спросил безжалостный голос. Зачем?
Ради теплого тела. Да, ради него. Ради прикосновений и нежных воспоминаний, ради ощущения жизни, не сдающейся перед лицом смерти.
Из жалости. Она беззащитна, и кроме меня ей помочь некому.
Боннет чуть отступил, и Роджер подобрался, готовясь отразить нападение. Однако капитан лишь пошарил по карманам, извлекая из них кучу мелкого хлама. Среди прочей мелочовки отыскался серебряный шиллинг.
Маккензи, а вы человек азартный?
Он бросил ему шиллинг. Роджер машинально поймал монету.
Давайте заключим пари, ухмыльнулся капитан. Выпадет орелон будет жить, решкаумрет.
Монета в ладони была теплой и твердой. Руки стали влажными от пота, но ум работал четко, холодный и острый, словно нож для колки льда. Он посмотрел на капитана, просчитывая, как внезапно напасть на него и выкинуть за бортв царство китов и акул, а рука, будто сама, подбросила монету вверх. Вращаясь, она ударилась о палубу. Мышцы сковало от напряжения.
Похоже, сегодня Дана на вашей стороне, сэр, донесся мягкий ирландский говор Боннета, наклонившегося над монетой.
Роджер выдохнул, чувствуя, как камень свалился с плеч, и вдруг капитан разогнулся и схватил его за плечо.
Прогуляйтесь со мной, Маккензи.
Роджер чувствовал дрожь в коленях, однако тело послушно передвигалось, ступая след в след за силуэтом Боннета. На корабле стояла гробовая тишина. Прошло немало времени, прежде чем Роджер осознал, что капитан продолжает говорить, повествуя о своей жизни.
Боннет был родом из Слайго. Он рано осиротел и быстро научился заботиться о себе самостоятельно. Сперва устроился юнгой на корабль, чтобы прокормиться, но жалованье было столь скудным, что он подыскал себе работу на берегу в Инвернессерыл котлован под фундамент дома, строящегося недалеко от города.
Мне едва исполнилось семнадцать, говорил капитан, я был самым молодым из рабочих. Не знаю, почему они меня невзлюбили. Возможно, за мою ершистость, может, завидовали молодости и силе, а может, просто считали меня чужаком. Так или иначе, вскоре котлован вырыли и начали возводить стены.
Боннет прикурил очередную сигару и выпустил клуб густого дыма, нависшего над головой.
Вскоре котлован вырыли, повторил он с сигарой в зубах. Когда я отправился в свою времянку, меня остановили двое парней, с которыми я работал. У них была бутылка виски, и они предложили с ними выпить. Мне следовало насторожиться, ведь они были подозрительно дружелюбны, раньше подобного за ними не замечалось. Тем не менее я согласился. Я выпил, потом выпил еще и еще; в конце концов, я сильно захмелел, потому что прежде пил лишь пиво. На улице стемнело; и тут эти двое схватили меня за руки и швырнули в грязный сырой подвал недостроенного дома.
Там собрались все рабочие. У кого-то был фонарь, и среди прочих я увидел Безумного Джоуи. Безумный Джоуи был бездомным, жил под мостом, питался гнилой рыбой и разными помоями. У него не было зубов, а вонял он так, что резало глаза.