Гринь УльянаКняжья травница
Глава 1. Во спасение
Ноябрь 5 число
Они пришли, когда сумерки накрыли лес, а луна ещё не взошла.
Варвары, как есть варвары: ни тебе доброго вечера, ни тебе можно войти. Сначала громыхали кулаками по тяжёлой двери, потом выбили замок и ворвались в избушку. Я тряслась от страха, но, когда увидела их головы в лёгких шлемах, успокоилась. Нет, ничего весёлого, конечно, не предвидитсячто-то с князем или с кем-то из княжьего терема. А хотя бы не хазары.
Собирайся, ведьма, светлый князь тебя требует!гаркнул один из нихс порванной ноздрёй. Да, я видела его на княжьем подворье. Десятник. А ещё двое подхватили меня под локти и подняли на ноги. Я запротестовала:
Аккуратнее! Пусти! Сама пойду.
Десятник кивнул. Меня выпустили. Я огляделась. Раз травница понадобилась, значит, кто-то серьёзно заболел. Середина осени, вроде бы рано для переохлаждений, разве что упал кто и голову расшиб. Надо взять всё, что возможно. Всё, что я могу взять. Потому что, если не хватит, придётся посылать одного из этих, а он разнесёт мне всю избушку в поисках нужной вещи.
Мне нужно собрать травы,сказала, ни к кому особо не обращаясь.Подождите снаружи.
Отвернулась за мешочком, в котором носила свои ведьмовские причиндалы, и замерла, прислушавшись. Заразы! Эти солдафоны даже с места не двинулись. Топнув ногой, я рассердилась. Ах так? У меня есть верное средство, чтобы их напугать!
Уперев руки в боки, я прищурилась и тихо, но чётко начала:
Бамбара, чуфара!
Десятник вздрогнул и отступил. В детстве я очень любила «Волшебника Изумрудного города» и всё ещё могла цитировать с любого места.
Скорики, морики!
Вокруг меня образовалось свободное пространство.
Турабо, фурабо...
Солдаты жались к двери, бросая жалобные взгляды на своего начальника. Я решила добивать. Взметнув руки вверх, провыла дурным голосом:
Я нашлю на вас белый мо-о-ор! Лорики, ёрики!
Толкаясь в узком косяке, дружинники высыпали наружу. Десятник, как и положено шефу, покинул избушку последним. Я вздохнула, качая головой:
Как дети, ей-богу.
Ладно, ну их. Взяв заплечный мешок, я оглядела стройные ряды склянок и кисетов. Сколько времени мне понадобилось, чтобы привести в порядок тот базар, который царил у прошлой травницы! Я всё перебрала, сортировала, расставила и разложила по полочкам. Полочки, кстати, своими руками сделала, чуть пальцы не отбила молотком.
Так, что мне может понадобиться? Я прищурилась, размышляя, и сказала:
Заживить раны.
Несколько баночек вспыхнули почти сразу жеярким зелёным цветом, медленно затухающим до блёклости. Я сложила их в мешок и сказала:
Ожоги.
Кисет на нижней полке загорелся, как светофор, зелёным, а потом красным. Да, понимаю, надо быть осторожной в дозировке.
Понос.
Нерешительный зелёный напомнил мне, что в здешних краях понос зовётся дриснёй. Ладно, я выучу. Не бейте травницу, она лечит как умеет!
Боль. Сердце. Камни в почках. Чесотка.
Вроде всё. Собрала то, с чем уже сталкивалась при лечении. Закинув мешок за спину, вышла из избушки:
Я готова.
Десятник смотрел с опаской. Но долг для него был превыше всего, поэтому он подвёл ко мне своего коня и кивнул:
В седло, травница.
Икнув, я зажмурилась. Ненавижу ездить верхом! В этом сумасшедшем мире я могу смириться с чем угодно, но только не с надобностью карабкаться на лошадь.
Десятник вскочил в седло привычным движением, а потом подхватил меня под мышки и посадил перед собой. Я даже пикнуть не успела! Пикнула уже после, когда он навалился на меня, понукая лошадь, и обволок запахом конюшни.
Эй, не боишься, значит, белого мора?!
Все мы умрём,философски буркнул десятник.А лучше когда-нибудь от белого мора, чем сейчас от княжьева меча.
И пустил лошадь противной тряской рысью.
Счастье, что до города недалеко! Минут десять, но и их мне хватило, чтобы совершенно отбить седалище. Впечатляющих размеров ворота в высоченном, в три мужских роста, частоколе открылись будто по мановению руки, однако я уже знала, что для этого требовалась сила минимум четверых дружинников. Мы въехали на широкую улицу, выложенную досками, кое-где потрескавшимися от влаги и бесчисленных копыт. Я выглянула из-под капюшона плаща, крепко держась за луку седла. Что всегда удивляло в этом городеогромные двух и трёхэтажные терема, улицы, где могли спокойно разъехаться два грузовика, и люди. Как ни старалась, не могла вспомнить, видела ли я такую одежду на картинках в интернете. Женщины всегда в сарафанах до земли, увешанные бусами и оберегами, в платках, повязанных на меховые шапочки. Всё вроде русское народное, а другое. Чужое, непривычное, странное.
Сейчас, когда стало темно, на улицах зажгли большие факелы, и они освещали нам путь до самого княжьего терема. Обогнув его улочкой, десятник осадил коня и спешился, потом сдёрнул меня, как курицу с насеста, потащил к маленькой дверце в стене. Я подчинилась, только фыркнула, чтобы он меня услышал:
Даже не с парадного крыльца!
Моя б воля, тебя вообще не позвали б,буркнул десятник, втолкнув меня в сени. Я даже не нашлась, что ответить, задохнувшись от обиды. И хорошо, что промолчала. Не стоит никому знать, что я не люблю местных жителей почти так же сильно, как и они меня. Впрочем, не люблюэто мягко сказано. Они меня боятся, а я их презираю.
Дружинник последний раз ткнул меня в спинукак раз в направлении к узкой лестнице, на ступеньках которой ждала дородная тётка в пышном сарафане и рогатой кике на голове, сбившейся на сторону. Она огляделась по сторонам, наклонилась ко мне и зашептала:
Травница, травница, князю нужна пока, а потом ко мне заглянешь, а? Нужно мне зельице одно!
Загляну,процедила я сквозь зубы. Как пить дать, зельице ей нужно приворотное...
А теперь, волей Сва, подымайся быстрее, ждут тебя с нетерпением!
Подобрав подол, чтобы не запнуться на крутой лестнице, я принялась подниматься по ступенькам. Запыхавшаяся служанка ползла сзади. Что меня ждёт, что аж в княжью горницу впустят?
Узким коридором мы пошли по анфиладе горниц, и прислужница отворила богато расписанную дверь. Пригнувшись, я вошла. В нос ударил запах свечей, пота, крови, удушливый запах смерти. Что у них здесь...
Я даже не закончила думать, как увидела на кровати роженицу. Это же княгиня. Бедная! В лице ни кровиночки. Конечно, вся кровь на простынях. Повитухасухонькая старушкасуетится в углу. Там свалены тряпки в крови, там дымятся пучки трав, погружая комнату в сизый туман. Где же ребёнок? Я огляделась.
Тяжёлая рука схватила меня за плечо.
Травница! Лечи её!
Подняв лицо, я встретилась взглядом с глазами князя. Такие же тёмные и живые, как в тот день, когда я увидела его впервые, они смотрели гневно, будто это я была виновата в неудачных родах.
Князь, мой князь. Почему же ты сразу меня не позвал, зачем позволил жене мучиться. Как теперь спасти её?
Я дёрнула плечом, освобождаясь, шагнула к кровати. Протянув руки к роженице, медленно провела ими над животом. Уже не в первый раз я делала это, но всегда с восторгом. Все, буквально все внутренние органы вспыхнули красными очертаниями. Матка в огне, печень, селезёнка, правая почка. Левая ещё держится, пытается перебить зелёным алые всполохи, но ей осталось недолго. Переместив руки чуть выше, я почувствовала, как в груди рождаются обида, злость, досада, и к лицу приливает жаркая волна, грозящая превратиться в слёзы. Как жалко! Как жалко, что такая молодая девушка, едва успевшая познать счастье любви и семейной жизни, едва ставшая матерью, обречена!
В том, что княгиня умирает, не было никаких сомнений. Весь её живот был наполнен узелками метастазов. Даже если я удалю их один за другим, организм изношен до конца. Она не выживет, да и я рискую собственным здоровьемтут на несколько дней работы. Я даже не стала искать саму опухоль. Незачем. Скорее всего, выходя замуж за князя, девушка уже была больна. Не повезло. В этом мире, в это время либо ты, либо тебя. В нашем мире можно и нужно бороться с раком, медицина придумала способы и лекарства. А тут. Увы.
Я сжала ладони в кулаки и отступила. Голос князяудивлённый и злойхлестнул, как плеть:
Лечи её! Спаси мою жену!
Её не спасти, я сожалею,пробормотала, не оборачиваясь. Поверь мне, мой князь, если бы я могла. Я бы сделала это! Но уже слишком поздно!
Он шагнул ко мнея ощутила это спинойи схватил за плечи, развернул к себе. Глаза горели яростью и сумасшествием. Мне стало страшно, но всего на миг. Поэтому, когда он встряхнул меня, когда выхватил из-за пояса украшенный головой ягуара кинжал и приказал сквозь зубы:
Лечи её немедля! Иначе я тебя.
Закричала в ответ, толкнув его в грудь изо всех сил:
Я не могу! Убей меня, снеси мне голову, сожги, зарежья не смогу ничего сделать, чтобы спасти твою жену!
Воздух между нами накалился до такой степени, что поднеси свечуи он взорвётся. Пальцы князя на рукояти кинжала побелели, зубы скрипнули, желваки на скулах двинулись вверх-вниз, а потом он отпустил меня, отшатнулся к стене, закрыл ладонью лицо:
Как же теперь... Ни жены, ни ребёнка...
Ребёнок!вспомнила я, словно меня ударили.Где ребёнок?
Умер,бросил князь, махнув рукой куда-то в угол. Я шагнула к повитухе:
Покажи ребёнка!
Преставился младенчик,прошептала та.Владыка всезнающий Велес-зверь заберёт его в своё подземное царство и даст другую жизнь.
Дура! Я оттолкнула повитуху и склонилась над крошечным ребёночком, измазанным в крови. Его даже не обтёрли. Девочка, маленькая, сморщенная, с тоненькими, как веточки, ручками и ножками. Я обняла ладонями воздух над ней, надавила, чувствуя кожей, как он уплотняется, как звенит и дрожит, зажигая органы младенца зелёным. Блёклым, в серый, но зелёным! Лёгкие не дышат, шея пульсирует красным, сердечко размером с абрикос бьётся редко, слишком редко. Но мозг не пострадал, ещё пока не пострадал. Пуповина не обрезана, на другом конце послед. Надо спасать малышку!
Пальцами я разгладила два сморщенных комочкавверх, вниз, вправо, влево. Распрямляйтесь же! Коснулась шейки, провела по трахее, которая светилась светлым оливковым всполохом, и та вдруг вспыхнула ярко и весело. Сердце. Нажала, ещё раз нажала. Погладила. Ткнула чуть сильнее. Ну же, давай! Живи, девочка! Дыши! Ты должна дышать! Нет ничего, что тебе мешает теперь, я всё поправила, всё отремонтировала!
Ведьма,с тайным страхом шепнула повитуха.Возьми отцову рубаху, заверни младенчика.
Зачем?спросила сквозь зубы.
Родовая сила в отцовой рубахе.
Оботри хоть,я с сомнением бросила взгляд на стиранную-перестиранную вышитую по подолу и рукавам длинную мужскую рубашку.Кровь смой.
Опосля! Сейчас пусть силы наберётся. Глянь, оживила ж. Ведьма и есть ведьма.
Я досадливо поморщилась. Поверь мне, бабуся, я не выбирала свой дар. Никто не спросил меня: эй, детка, не хочешь ли немного волшебства в твоей жизни? Ладно, пусть шепчутся, пусть ненавидят меня от страха, сейчас для меня главноеспасти княжью дочь.
Льняная ткань обволокла девочку, укутала, как будто материнское чрево, я осторожно прижала малышку к себе, баюкая. Она дышала часто, плохо, но дышала. Повернувшись к князю, я улыбнулась призывно:
Посмотри на свою дочь, светлый князь. Она жива. Дай ей имя.
Он взглянул на меня, на умирающую жену. Глаза князя почернели, он глухо сказал:
Займитесь княгиней.
И вышел из горницы. Нет, его можно понять, но в чём виновата девочка? Я отогнула уголок рубахи, погладила новорождённую по щёчке и сказала ей тихонечко:
Твой папа обязательно полюбит тебя, кроха. Пусть твоё имя будет Отрада. Вот вырастешь и будешь солнышком для всех!
Повитуха толкнула под локоть:
Помоги покойницу обмыть, ведьма.
Я бросила взгляд на роженицу. Та дышала тяжело, с натугой, словно всё больше и больше погружалась в пучину смерти. Но дышала. А её уже покойницей назвали...
Кормилицу найди для девочки,велела повитухе.Да поскорее. Да чтоб чадо только родилось, надо хорошего молока!
Уж найду, найду,заворчала, обидевшись старуха, приняла младенца из моих рук. Я только плечами пожала. Мне до её обидок как до Луны.
Я присела рядом с умирающей, взяла её за руку. Прости меня, княгиня Слада, я ничего не могу для тебя сделать. Только быть с тобой до самой смерти. Облегчить твою боль. Травы мои ни к чему, нет там таких сильных обезболивающих. И опухоль тоже не убрать.
Вздохнув, я погладила пальцем её ладонь. Женщина мелко дрожала всем телом, несмотря на духоту в комнате. Холодно ей. Я развязала завязки её рубахи и бросила сидевшей в углу прислужнице:
Помоги переодеть её.
Велес-батюшка, да уж ей всё одно.та отложила штопанье и тяжело поднялась.Пущай уйдёт с миром в подземное царство!
Не перечь мне! Помоги лучше.
Вдвоём мы переодели умирающую, перестелили простыни, и я накрыла женщину тёплым одеялом, подбитым мехом. Каждый миг я чувствовала её боль, прожигавшую внутренности, и сердце сжималось от жалости. Эх, будь что будет, не могу видеть, как она мучится!
Положила руки на живот, всё ещё растянутый и дряблый после родов, очертила круг, пытаясь поймать средоточие боли. Опухоль была в желудке. Как только выносила ребёнка? Ведь есть не могла нормально, наверное, всю еду возвращала. Я погладила опухоль, представила, будто она противное и злобное животное, сказала ей про себя: «Оставь её, не боли, дай умереть спокойно, ты уже добилась своего». И гладила это маленькое чудовище, пока оно рычало в глубине тела, пока не успокоилось и не отступило, не уснуло. Боль стихла, прекратив терзать измученную роженицу, и та вдруг открыла глаза. невидящие, они уставились в потолок, женщина с трудом облизала потрескавшиеся, искусанные губы и прохрипела:
Где... ребёнок...
Здесь, княгиня, не беспокойся о ней,тихо сказала я.
О ней. Это девочка.упавшим голосом ответила Слада.Как жалко.
Хорошая, здоровая девочка, слава Макоши!улыбнулась я, пытаясь подбодрить умирающую мать.Она вырастет и станет красавицей, как ты.
Жалко. Не дала сына князю,женщина глянула на меня влажными от слёз глазами и спросила:Как назвала?
Отрадой.
Хорошее имя.
Хочешь подержать её?
Нет. Не надо. Пусть так, пусть совсем меня не помнит.
Она сжала мою руку, вцепилась в неё так, что стало больно. Я стиснула зубы, чтобы ничем не выдать этого. Слада шепнула из последних сил:
Позаботься о ней, ведьма. Я тебе её доверяю.
Усилие далось ей нелегко, и княгиня прикрыла глаза. Грудь её поднималась всё реже и реже, смерть душила, не давала дышать. Я молча прогнала вставшие в глазах слёзы. Ещё никогда на моих руках никто не умирал. А в меде говорили, что первую смерть не забываешь. Конечно, такое не забудешь.
Княгиня угасла в один миг. Просто вдохнула с натужным хрипом и больше не выдохнула.
Я разжала её пальцы, вытянув свою руку, встала. Подумав, накрыла ей лицо одеялом, вытерла слёзы. Где там этот Велес, когда придёт за ней? Опаздывает. И усмехнулась. Я же не верю в этих богов! Я ни в каких богов не верю. Ни рая, ни ада нет. И женщина в кроватитеперь уже просто мёртвое тело. А я свою работу сделала, мне пора возвращаться в лес.
Повитуха баюкала обмытую и спелёнатую девочку на руках, и я, взявшись за саквояж, сказала старухе резко и весомо:
Отвечаешь за неё головой. Проверю!
И вышла из комнаты.
Поскорее на свежий воздух! Поскорее надышаться осенним лесом и прелой листвой, запах которой высвобождается при каждом шаге! Поскорее вернуться в свой новый дом, к которому я уже худо-бедно привыкла... Там сухо, тепло, аромат свечи мешается с ароматом зверобоя, ромашки и мяты, подвешенных в пучках под потолком. Там моя кружка чая.
Но, когда я запуталась в переходах и, под испуганные взгляды челяди, покинула терем с парадного, высокого и богато украшенного резными фигурками, крыльца, увидела стоявшего над перилами князя. Он опирался ладонями на балясины и просто смотрел вдаль, на уходящее зарево заката. Горизонт над лесом горел пожаром, и я подумала: завтра будет ветер. Хотела уже пройти мимо, но не смогла. Приблизилась, встала рядом, избегая касаться рукавом рукава. Мне не нужно было его касаться, уже этой близости хватало.
Умерла?
Вопрос прозвучал неожиданно, и я кивнула, потом спохватилась, ответила:
Да.
Он молчал, как будто ему нужно было время, чтобы осознать, поэтому добавила мягко: