Она была дочерью парижского придворного учителя (что объясняло ее образованность) и владелицы винной лавки из Дании (что объясняло ее нордическую внешность и слабость к красному вину), а помимо этого, вдовой жонглера и канатоходцачто, в свою очередь, объясняло ее тягу к сцене.
Муж умер три года назад, упав с каната, и, к сожалению, не оставил ей ничего, кроме жонглерских шариков. Сесиль, вскочив, стала рыться в одном из сундуков, пока их не нашла, но ее попытка продемонстрировать свое жонглерское искусство провалилась из-за низкого потолка. Шарики разлетелись в разные стороны, и, поймав несколько в лицо, я, спасаясь, спряталась за подушку. Мы обе похихикали и единогласно решили, что пора спать. Собрав остаток сил, я еще воспользовалась ее туалетомстоявшим за ширмой стулом с откидной крышкой и горшком под ним.
Подожди-ка, сказала она. Там кое-что есть. Я сейчас быстренько его опорожню. Она открыла ставень и с размаху выплеснула содержимое горшка на улицу, после чего вернула горшок на место. К слову о лужах, в которые я неоднократно вступала по пути сюда. Пока я за ширмой справляла малую нужду, Сесиль захлопнула ставни и забралась в постель. Я растянулась на полу, который после всего выпитого вина показался мне и вполовину не таким жестким, как поначалу.
Спокойной ночи, Анна, донеслось до меня бормотанье Сесиль. Сладких снов!
Тебе тоже, пробормотала я в ответ, уже проваливаясь в сон.
Свечи погасли. За окнами уже светало, через пару часов на пороге объявится Филипп, к его приходу мне нужно быть в самой лучшей форме. И скоро я увижу Себастьяно наконец. Его образ проводил меня в сон.
День первый
Утром я проснулась с абсолютно квадратной головой, а язык по ощущениям походил на полумертвое мохнатое нечто, на которое я наступила прошлой ночью. Со стоном я повернула голову, пытаясь уклониться от яркого света, сверлящего правый глаз. Солнечный луч, проложив себе дорогу сквозь щель в ставнях, пыльным мечом рассекал пространство комнаты. Кто-то колотил молотком внутри моей черепной коробки, отчего все вокруг грохотало. Спустя несколько секунд я заметила, что колотили и снаружи, в ставни.
Сесиль! Анна! Вы еще спите?
Филипп! Мгновенно проснувшись, я вскочила. То есть я хотела вскочить, но на самом деле мучительно, медленно, с кряхтением тащила себя вверх, чему вдобавок препятствовала простыня, обвившая ноги, подобно гигантской змее. Повсюду вокруг меня валялись подушки, я спала на голых половицах. Казалось, тело мое упало откуда-то с большой высоты, по крайней мере, я так это себе представляла, от боли я с трудом держалась на ногах. И что хуже всего, я не понимала, что болит сильнееголова или все остальное тело.
Сесиль! Анна! нетерпеливо раздавалось с улицы.
Я не сплю! прокряхтела я в направлении окна.
Девять пробило! крикнул в ответ Филипп.
Проспала! В ужасе я озирала комнату. Больше всего на свете мне хотелось тут же бежать к Филиппу, чтобы он сразу повел меня к Гастону, ведь тот единственный знал, где искать Себастьяно. Но в таком состоянии я ни за что не решилась бы выйти на люди.
Сейчас-сейчас, крикнула я.
Обувь. Мне непременно нужна обувь.
Сесиль, ты не одолжишь мне какую-нибудь обувку?
С кровати донесся стон. Голова с белокурыми взлохмаченными волосами шевельнулась и снова затихла на подушке. Оттуда донеслось тихое похрапывание. Быстро Сесиль наверняка не проснется. Простоты ради я расценила стон как «да», а недолгое шевеление как кивок.
Из разбросанной повсюду обуви она спокойно могла бы пожертвовать одной парой. К сожалению, с первого взгляда было понятно: все слишком мне велико. Но чересчур большие туфли лучше, чем никакие. После недолгой примерки я выбрала пару кожаных сандалий на шнуровке, их по крайней мере можно было закрепить на ноге, пусть даже подошва спереди и торчала на три пальца из-под ступни. Одеваться мне, к счастью, не пришлось, потому что на ночь я ничего не снимала. Мешкообразное одеяние было из такой грубой ткани, что парочка лишних заломов или пятен вообще не бросались в глаза.
Теперь осталось чуть-чуть освежиться.
Я в спешке сходила на горшок, затем схватила гребень с гримировального столика Сесиль и, взглянув в зеркало, испуганно отшатнулась. Выглядела я ужасающе. Бледная, лохматая, глаза ввалилисьпросто прародительница всех зомби. Причесываясь, я выдирала волосы клочьями, повсюду были колтуны. Чтобы длинная грива опять не разлохматилась, я заплела ее в плотную косу и подвязала одной из шелковых лент, валявшихся на полу. Теперь вид был уже сносный. На настенной полке стоял тазик с водой для мытья, но воду эту, видимо, уже использовали, а кувшин рядом был пуст. Плевать, уж руки-то помыть сгодится и такая. Напоследок пшикнуть на себя из одного из флаконов с духами со столика Сесиль, резко запахло фиалками, два раза как следует ущипнуть щекипожалуй, этого достаточно. Чистку зубов пришлось перенести на потом, пусть даже решиться на это было и нелегко. Может, Филипп организует мне глоток воды по дороге. Кофе у них тут не водится, с этим придется подождать еще несколько десятков лет, о чем я узнала чисто случайно и только потому, что первые кофейни появятся в Венеции. И точно так же ждать и ждать еще до широкого распространения чая и какао.
До свидания, сказала я Сесиль. И большое спасибо за все. Сандалии я отдам Филиппу, он занесет их тебе позже.
Реакции не последовало, она спала как убитая.
Разбитая с похмелья и от бессонной ночи, я покинула комнату Сесиль. Дверь в дом была распахнута настежь, на улице с радостным визгом играли дети. Они гонялись за квохчущей курицей, которая возбужденно хлопала крыльями. Теперь я поняла, почему перед пробуждением мне снился сон про каникулы на ферме. Шум усиливал работу молотка в голове. Яркий свет дня так слепил глаза, что мне сперва пришлось щуриться, пока я к нему не привыкла.
Филипп ждал около дома с одолженным фонарем в руках. Он послушно принес его назад хозяйке. Я вызвалась быстренько забросить фонарь Сесиль, на что он с благодарностью согласился. В награду за это я могла сделать несколько приличных глотков воды из фляжки, что висела у него на поясе. После этого вопли детей перестали казаться мне такими уж пронзительными, и солнечный свет выносить тоже стало легче. Но было довольно жарко, я уже начала потеть. В моем настоящем времени был март, а в прошлое я прибыла летом. Ранним утром здесь уже стояла гнетущая жаравеская причина отправиться в путь не откладывая.
По мне, так мы можем идти, сказала я.
При свете дня я могла наконец как следует рассмотреть все вокруг. Сесиль жила в четырехэтажном доме с облезлым фасадом, да и вся улица выглядела не особо уютно. Филипп сообщил мне названиеРю Персе, чтобы я нашла дом, если понадобится сюда вернуться. Хотя я считала, что такой вариант исключен, потому что мне вовсе не хотелось еще раз спать на полу. У Себастьяно наверняка пристанище получше. Там мы смогли бы вместе скоротать время до возвращения, а если особое поручение, которое следовало выполнить, препятствует его возвращению в настоящее, мы бы выполнили его сообща. Вместе с ним я бы все преодолела. И до самого возвращения больше не покинула бы его. Рядом с Себастьяно я могла вынести все. Может, у него там есть банный ушат и кусок хорошего мыла. Это уже во многом облегчило бы мне жизнь.
Я с любопытством обратилась к Филиппу.
Это ты передавал Себастьяно сообщения Гастона?
Он кивнул.
С сообщениями от Гастона я был у него дважды. В первый раз он заподозрил меня в дурных намерениях, на что я ответил, что его появление на мосту нужно не мне, а написавшему сообщение. Во второй раз он приказал мне убираться и передать тому, кто меня послал, что, если у этого человека есть к нему дело, пусть пожалует собственной персоной. Что Гастон и сделалчем это кончилось, ты знаешь.
Филипп вел меня по кварталу, где сновало очень много людей. Одни толкали перед собой тележки, нагруженные овощами или дровами, другие тащили корзины или кадушки. Одеты почти все были бедно, на женщинах поверх длинных юбок были грязные фартуки, на мужчинахпотертые штаны до колен и сношенные башмаки, детив дешевых деревянных сабо. Некоторые выглядели совсем уж оборванцами. На общем фоне моя грубая одежда совершенно не выделялась. Филипп же, напротив, смотрелся одетым почти нарядно. Правда, его одежда тоже была простой, но чистой и ухоженной и на удивление хорошо на нем сидела. Длинные светлые волосы он тщательно причесал и перевязал сзади бархатной лентой. Кроме того, его белая рубаха и чулки были без единого пятнышка и почти без заплат, что в семнадцатом веке уже кое-что значило. Из-за жары он снял головной убортемный берет по моде этого времении закатал рукава рубахи.
На следующем углу он указал на узкий дом с выступающим верхним этажом и фахверковым фасадом.
Здесь я живу. Это дом моих родителей. Мой отецпортной. Я обучался тому же ремеслу, что и он, но он сейчас почти все делает сам. Видать, я только через несколько лет возьму дело в свои руки. А пока я занимаюсь набросками, придумываю новые фасоны. Люблю рисовать.
В высшей степени замечательно! На самом деле я сказала только одно слово, а именно «класс!»А как ты нашел эту дополнительную работу у Гастона?
Он недавно заговорил со мной, когда в очередной раз пришел к нам на примерку. Он шьет одежду у моего отца. Филипп смущенно откашлялся:Кстати, мне ужасно жаль, что я принес для тебя такое убогое платье, но Гастон посчитал, что оно должно быть самым что ни на есть простым.
Неужели, сказала я. Язвительное замечание, вертевшееся на языке, я предпочла оставить при себе. Филиппа вряд ли стоило за это упрекать, а вот Гастону я попозже непременно выскажу все, что думаю.
Внезапно Филипп сменил тему.
И о чем же таком вы с Сесиль разговаривали? Вопрос прозвучал как бы невзначай.
Я посмотрела на него с удивлением. Уши его слегка покраснели. Конечно, это могло случиться из-за жары, но спустя секунду я увидела, что краснеет и лицо, и тут уж мне все стало ясно. Прошлой ночью мне не показалось. Он по уши влюблен в Сесиль. Но взаимно ли? Ничего такого я не заметила. Она явно на два-три года старше. И весит килограммов на двадцать больше. Хотя это совершенно не важно. Как известно, противоположности притягиваются. А она как-никак одолжила ему лампу, что уже говорит по крайней мере о симпатии. Так почему бы симпатии не развиться во что-то большее?
Филипп откашлялся, и я поняла, что он ждет ответа.
Да ну, мы просто болтали ни о чем. Она мне кое-что рассказывала из своей жизни, под вино. Про себя я не очень-то много могла рассказать. Блокировка, ты же знаешь. Я только упомянула, что родом из Германии, что люблю костюмированные действа и с удовольствием хожу в театр (на этот раз я так и сказала: костюмированные действа и театр, для упрощения преобразования).
А обо мне она что-нибудь сказала?
Нет, а должна была?
Он покраснел еще больше.
А о муже говорила?
О жонглере? Да, про него она упоминала и шарики показала. Какая трагедия, что он сорвался с каната. Мне очень жаль ее. Такая молодая, и уже вдова
Я имел в виду не жонглера. Другого.
Другого? я оторопела. У нее что, еще один был?
И до сих пор есть. Владелец парфюмерной лавки на мосту Нотр-Дам. Мы сейчас мимо пойдем, нам нужно на правый берег. Но сперва пройдем вот по этому мосту.
Я в замешательстве огляделась по сторонам.
По какому мосту?
Ну, по мосту Сен-Мишель, он ведет назад на остров Сите, он указал на улицу перед нами с рядами домов по обеим сторонам. Что это мост, можно было догадаться, лишь посмотрев в сторону, где чуть-чуть виднелась река. Поэтому я не обратила внимания, что ночью мы, оставив остров Сите, перебрались на левый берег Сены. Я старалась запоминать дорогу и все, что попадалось по пути, но это было действительно непросто. Дома были высокие и стояли впритирку, улицы все казались похожими друг на друга и, помимо того, совершенно не отличались от мостов. И все-таки по дороге я увидела одно возвышавшееся над городскими крышами громадное здание, которое знала: две мощные, широкие башни и одна стройная, высокаяНотр-Дам, самый большой и роскошный собор Парижа.
Перейдя мост, больше похожий на обычную улицу, мы прошли мимо другого собора, и здесь я почувствовала, что начинаю ориентироваться. По крайней мере, место показалось мне смутно знакомым. Но, вероятно, я заблуждалась, ведь вообще-то мы уже должны были выйти к реке. Не мог же остров Сите оказаться настолько широким, и в семнадцатом веке тоже. Мы прошли по оживленной улице со множеством лавочек. Шляпник, ювелир, перчаточник, пекарь На прилавке стояла корзина, а в нейпотрясающе ароматные свежие булочки. Мне очень хотелось прихватить одну с собой, на потом, когда пройдет головная боль и появится аппетит, но для этого Филипп должен был одолжить мне немного денег. Я как раз собралась его попросить и тут заметила, что он в неестественном напряжении замер у одной лавки.
Витрин в этом времени еще не было, просто откидывали большую деревянную скамью (лавку) и использовали ее как прилавок, отсюда и произошло слово «лавка» в значении «магазин» (часть мимоходом полученной информации, которой я нахваталась, путешествуя во времени). В нашем случае речь шла о парфюмерном магазине, не нужно было даже видеть товарэто определялось по запаху. Дурманяще благоухали самые разные эссенции, от цветочных и фруктовых до экзотических. Я чихнула, и тут до меня дошло.
О, да ведь это, должно быть, его лавка, сказала я. То есть мужа Сесиль.
Я огляделась в легкой растерянности. Филипп рассказывал, что лавка находится на мосту Нотр-Дам, значит, мы сейчас должны быть на мосту. Что-то не похоже. Здесь вплотную друг к другу высились дома в четыре-пять этажей. Сены не было и в помине.
Филипп напряженно вглядывался в сумрак лавки.
Если застану как-нибудь этого парня одного, убью.
Смысл заявления я уловила не сразу, потому что все еще пыталась сориентироваться на местности.
Что? С чего это? Что он тебе такого сделал?
Не мне. Сесиль.
Объяснить подробнее он не успел: к прилавку, заваленному мешочками с ароматными травами и надушенными носовыми платками, из помещения вышел человек в зеленом шелковом камзоле, расшитом золотом.
Мадам. Месье. Он слащаво улыбался. Чем могу служить? Спустя несколько мгновений он узнал Филиппа, и на лице его нарисовалось раздражение. Что вам опять тут нужно? Перестаньте мне докучать! Разве нет других мостов? Вы нарочно всегда ходите именно по этому?
Видимо, это и был нынешний муж Сесиль. Или уже бывший, это как посмотреть. В любом случае жили они врозь, потому что в ее комнате я не заметила ничего, что указывало бы на присутствие мужчины.
Ему было около сорока. Уже почти лысый, он и в остальном не выглядел человеком, которому есть что предложить такой женщине, как Сесиль. За исключением, может, парочки флаконов духов. Их у Сесиль стояло довольно много, я сама недавно воспользовалась одним, но сразу же об этом пожалела. От меня и сейчас еще исходил пронзительный запах фиалок, почище чем от какого-нибудь освежителя воздуха. Но с этим прилизанным типом мне было не сравниться. Его окутывало облако ароматов, от которых хоть в обморок падай. Я могла бы поклясться, что хлеб и вино с прошлой ночи давно уже переварились в желудке, и все же ощутила прилив тошноты. Я отступила на несколько шагов назади чуть было не попала под колеса мчащей мимо повозки. Как следует выругавшись, кучер придержал свою клячу, а я отошла еще дальше, на другую сторону улицы. Филипп ничего этого не заметил, он вступил в перепалку с типом в зеленом. Несмотря на шум, до меня доносились кое-какие обрывки их ссоры.
мерзкий развратник! бросил он владельцу лавки.
Вас это ни в малейшей степени не касается! вопил парфюмер. Инет, я не буду драться с вами на дуэли! Какими бы страшными оскорблениями вы меня ни осыпали!
Колеса повозки так грохотали, что ответ Филиппа я разобрала лишь частично, но и этого вполне хватило, чтобы прояснить его точку зрения.
распорю и скормлю крысам ваши потроха, жалкий вы трус!
Повозка с шумом удалилась, а из соседней лавкималенькой фабрики, производящей золоченые рамы для картин, вышли две элегантно одетые женщины, еще больше потеснив меня на обочину. Они прошествовали совсем близко от меня, держась так, словно весь мост Нотр-Дам принадлежит только им. Одна из них примененным походя силовым приемом вжала меня в стену дома. Я собиралась возмутиться, но в эту секунду краем глаза заметила кое-что меня поразившее. И нерешительно повернулась к лавке, у входа в которую стояла. На откинутом прилавке были разложены шелковые шали с бахромой, расшитые платочки и рулоны кружевной каймы. Раскрытая шкатулка предлагала богатый выбор разных пуговициз стекла, рога, дерева, слоновой кости, кованого серебра необъяснимым образом во мне росло ощущение, что эту лавку я откуда-то знаю. Так, будто когда-то здесь уже бывала. Но создавали это впечатление, как мне тут же стало ясно, не пуговицы, а товар, вывешенный на стене внутри помещения: маски.