Все чаще поглядываю на дверь. Сейчас? Филин сидит вполоборота, в одной руке стакан с самогоном, любуется танцами. Не заметит ли моего отсутствия?
Иди, я его займу.
Что? Мне кажется, я ослышалась. Поворачиваю голову.
Пересмешник смотрит на меня прямо и по-прежнему трезвыми глазами.
Ну, ты так часто смотришь на выход, поясняет. На губах легкая улыбка.
Это странно и непривычно. Мне хочется спросить, зачем ему это нужно и что он за это попросит на Птицеферме редко кто-то что-то делает для другого просто так. Но потом решаю: что бы ни двигало Пересмешником, моментом нужно пользоваться: если управлюсь быстро, скажу, что разболелся живот и провела время в туалете.
Поэтому просто киваю и встаю.
* * *
Быстро в свою комнату. Взять молоток, засыпать в карманы платья гвозди, кусок пластика для «заплатки» под мышку, в свободную руку фонарь.
На крышу есть люк, в потолке, прямо из коридора. Лестница из металлических скоб. Когда-то на люке был электронный замок, теперь шпингалет.
Зажимаю фонарик в зубах, сбрасываю неудобные ботинки в них только убиться, и босиком взбираюсь по лестнице. Дергаю шпингалет. Не поддается. Видимо, Чиж, который недавно чинил крышу над своей комнатой, задвинул его слишком сильно.
Матерюсь минут десять и уже почти выбиваюсь из сил, когда наконец справляюсь с задачей. Что ж, вернуться быстро не получится.
Люк открывается и тут же вырывается из моих пальцев, с грохотом врезаясь в поверхность крыши ветер страшный. Несколько минут стою на верхней ступени, прислушиваясь, но никто не бежит, чтобы проверить, откуда шум. Все заняты песнями, танцами и выпивкой хорошо.
Выглядываю. Дождя еще нет, так, легкая морось. Но на крыше уже скользко и мокро. Она покатая, неудобная и опасная.
Выдыхаю, как перед прыжком в холодную воду, и выбираюсь наружу.
Так, главное не смотреть вниз. От выхода на крышу до нашей спальни всего ничего, должно получиться.
Передвигаюсь по водостоку на краю крыши приставными шагами, животом прижимаюсь к мокрой холодной черепице. Платье мгновенно впитывает влагу. Ноги дрожат. Волосы я благоразумно стянула в тугой пучок на затылке, а вот подол платья развевается на ветру, бьет по икрам, путается между ног. Завязать бы его на поясе Но для этого нужно положить молоток, а если уроню его, вся эта вылазка окажется напрасной. Поэтому не рискую.
Почти ползком добираюсь до нужного места. Вот она, дыра насквозь. Приложить кусок и прибить задача, с которой справится и ребенок. Ровно и красиво мне не надо, главное крепко.
Однако изначальный прогноз всегда излишне оптимистичен, и моя возня затягивается не меньше чем на полчаса. Или это субъективно и на самом деле прошло не так много времени? Ветер воет, дождь усиливается. Я уже мокрая насквозь.
В какой-то момент молоток таки вырывается из скользких от воды пальцев и летит вниз. Пытаюсь поймать, даже, кажется, успеваю коснуться его рукояти, но тут поскальзываюсь сама.
Короткий полет и удар.
Темнота.
Глава 4
Короткий полет и удар, выбивший воздух из легких.
Вспышка боли, на мгновение парализовавшая все тело, слезы из глаз.
Потом темнота. Но не спасительная, приносящая забытье другая.
Нет, это не темнота, это черный фон.
Эй, Янтарная
Прием
Буквы. Белые на черном. Вспыхивают красным, а затем ложатся ровными белыми строками печатный текст.
Предупреждаю, я сейчас запаникую и начну тебе звонить
Я нервный, ты в курсе
Звонить? На Птицеферме нет техники, нельзя никому звонить
На все том же черном фоне мигает курсор и выходит системная надпись: «Собеседник печатает Вам сообщение».
Звонок, сообщение Нет, это не здесь, не отсюда. Но как же сложно понять и вспомнить откуда, когда.
Янтарная, считаю до пяти, а если ты не отвечаешь, то звоню и бужу твою соседку
«Собеседник печатает Вам сообщение», «Собеседник печатает»
Пя-а-а-а-а-а-ать
Четыре
Три
Не понимаю. Хочу понять.
Все мое сознание тянется, рвется к невидимому счетоводу. Тяжело и больно, словно продираешься через кисель, с кандалами на ногах и в железном обруче, сдавившем голову. Каждый шаг боль. Впереди ничто, лишь черный экран.
Ты сдурел? Я попить отходила.
О, жива!
Балбес
Балбес На это слово что-то отзывается внутри. Из зоны солнечного сплетения поднимается волна непонятных мне, но очень сильных чувств. Нет, не волна лавина. И я понимаю: «балбес» не ругательство и не оскорбление. В этом слове нежность, улыбка и запах хвои.
Почему хвои?!
Напрягаюсь, пытаюсь пробиться через заслон из черного киселя. И тут же получаю отдачу: вспышка боли оглушительная, дезориентирующая, разрывающая голову надвое.
Черный экран идет трещинами, из которых льется ослепляющий свет, бьет по глазам. Кусочки «мозаики» расходятся, расплываются, на миг повисают в воздухе и осыпаются с шелестом, будто кто-то швырнул на пол кипу бумаг.
Моя ладонь в чьей-то руке. Рука мужская, пальцы длинные, тонкие, но все равно крупнее моих. Аккуратные, коротко стриженные ногти. Свежий ожог на безымянном пальце и мизинце с внутренней стороны ладони.
Нет, это не Он держит меня за руку, а я Его. Верчу пораненную кисть, рассматриваю.
Я всегда говорила, что ты балбес, произношу со вздохом. Не слышу свой голос, но точно знаю, что это говорю я. Слова просто появляются в голове как мысли. А если бы руку оторвало?
Брось, Янтарная. Всего лишь ожог
А это не моя, чужая реплика. В ней тепло и беззлобная насмешка. Однако сжимаю губы в прямую линию злюсь?
Не делай такое лицо, я живее всех живых.
Не злюсь испугалась.
Попробовал бы умереть, фыркаю, пряча истинные чувства. Чего-то боюсь.
Я же говорил, что ты меня любишь, беззаботно смеется собеседник в ответ.
Не вижу его лица, не слышу голоса. Перед глазами лишь обожженная ладонь. Все еще бережно держу ее, касаясь тыльной стороны кончиками пальцев, чтобы не причинить новой боли.
Не льсти себе, огрызаюсь. Пошли, герой, тебя нужно сдать медикам.
Насовсем?
На опыты!
В ответ снова смех. Сначала приятный, а затем обрастающий эхом и превращающийся в гром, сотрясающий все мое тело
Вспышка света.
Картинка разбивается вдребезги и разлетается на куски, бьет обломками по лицу.
Пытаюсь отвернуться, защитить глаза. Выставляю вперед руки, но острые осколки проходят сквозь них и больно впиваются в кожу, а мои руки хватают лишь пустоту.
Падаю. Снова и снова.
Падаю.
* * *
Прихожу в себя от холода.
Я в воде. Лежу на спине, вытянув руки по швам, а по мне течет вода. Она повсюду: снизу мое тело омывает целый ручей, сверху впивается ледяными иглами дождь. На моем лице горячие слезы и холодные капли, но слезы быстро остывают и смешиваются с дождем, стекают струями по щекам, забивают рот и нос. Трудно дышать.
Судорожно хватаю ртом воздух, как будто только что вынырнула с глубины. Пытаюсь рывком подняться и сесть, но вместо этого получается лишь перекатиться на живот да успеть подставить руки, чтобы не упасть лицом в холодную жижу.
Поднимаюсь с трудом. Тело одеревенело, не слушается.
Наконец удается встать на четвереньки. Дождь продолжает лить, застилая глаза. Провожу рукой по лицу, убирая воду, а затем оставляю ладонь козырьком у лба. Вокруг темно, но из окон барака льется мягкий свет. Внутри строения мелькают тени, слышны громкие голоса, смех, чья-то заунывная песня, не соответствующая взрыву на миг заглушившего ее хохота.
Часов у меня нет, но, судя по тому, что праздник еще в разгаре, а солнечные батареи не разрядились и лампы светят по-прежнему ярко, прошло не так много времени. Хотя по ощущениям целая вечность.
Отплевываюсь от неприятной на вкус воды и заставляю себя подняться на ноги. Сгибаю и разгибаю руки тоже целы. Боли нет, во всяком случае острой. Только в голове стоит звон.
Янтарная
Словно шепот, шелест в голове.
В этот момент спазм сводит желудок, и я успеваю разве что шагнуть на непослушных ногах к ближайшему кусту и согнуться под ним пополам. Меня выворачивает. Потом еще и еще.
Перед глазами все плывет, и какая-то часть меня, еще способная соображать, отдает себе отчет в том, что, видимо, я заполучила сотрясение мозга после падения. Другая часть меня мечтает лечь, здесь, под холодным дождем, и сдохнуть.
Эй, кто там допился? доносится до меня чей-то голос. Из-за головной боли и шума дождя не сразу могу его идентифицировать.
Вскидываю глаза, одновременно вытирая губы тыльной стороной ладони: ко мне пьяной походкой направляется Чиж, на ходу застегивая ширинку. Вода течет по его лицу и почему-то обнаженному торсу, но это соседа ничуть не смущает. Он вообще выглядит как довольный кот, обожравшийся сливок.
Какая встреча! раскрывает объятия. Кажется ик я поторопился надевать штаны. И шагает ко мне, вытягивая губы в трубочку.
Выворачиваюсь и с силой бью его в плечо, отталкивая, но меня все равно успевает обдать запахом перегара.
Чиж, не удержав равновесие, садится прямо в лужу.
Бегу к крыльцу откуда только силы взялись? Холодная жижа хлюпает под ногами, икры обдает ледяными брызгами.
Убью суку! орет Чиж мне вслед, силясь подняться и оседая вновь.
Оборачиваюсь только уже на верхней ступени крыльца. Но вид барахтающегося в грязи человека не вызывает у меня сочувствия.
Убью и трахну! продолжает угрожать тот.
Скрываюсь в бараке. Захлопнувшаяся дверь отрезает от меня поток ругательств и обещаний.
Нет, сначала трахну! Потом убь
Опускаю засов на двери пусть охладится. Рано или поздно кто-нибудь услышит его вопли и впустит внутрь. Или тоже пойдет по нужде и откроет дверь.
* * *
Фонарик остался валяться где-то в грязи на месте моего падения, ботинки у люка. Так что бреду на ощупь по темным коридорам босиком и, должно быть, оставляя живописные следы на полу.
Вваливаюсь в свою комнату и стекаю спиной по двери. Остаюсь на полу, уткнувшись лицом в колени, обтянутые мокрым насквозь подолом платья.
Меня запоздало начинает трясти, но не от того, что я чуть не разбилась, а от того, что увидела после.
Это ведь не галлюцинация, правда? Это воспоминания? Янтарная это я?
Что это? Прозвище? Фамилия, имя или производное от них?
Но, как ни напрягаюсь, в голове только серый туман да привязавшийся запах хвои. На Пандоре нет хвойных деревьев. Здесь вообще почти нет деревьев, а те, что есть, кривые, рассохшиеся, с мелкими листочками.
Нет, этот запах не отсюда. Как и Янтарная.
Откидываю голову на дверь и сижу с закрытыми глазами, силясь восстановить тяжелое дыхание.
В какой-то момент мне чудится, что сквозь прикрытые веки проникает свет. Яркий, не такой, как от фонаря с солнечной батареей.
Резко распахиваю глаза, но вокруг темно. Только запах влаги, витающий в помещении, да шум дождя за распахнутым настежь окном. Показалось
Заставляю себя подняться и дойти до стола, на котором стоит лампа, такая же, как и все здесь, на солнечной батарее. Забудешь зарядить пиши пропало. А зарядишь расходуй бережно на случай, если солнечных дней долго не будет.
Щелкаю клавишей, и комната озаряется тусклым оранжевым светом. Осматриваюсь: по стене под трещиной в потолке стекает тонкая струйка воды, образуя небольшую лужицу на полу. Из разлома в пластике появляются новые капли, медленно набухают, а потом срываются вниз.
Некоторое время стою и как завороженная смотрю на танец капель. Потом отмираю, беру на столе чашку и ставлю на пол под течь, рядом бросаю тряпку. Все-таки я почти успела заделать дыру. Если бы не полезла, сейчас комната уже превратилась бы в бассейн.
Мне бы вернуться в столовую, чтобы показаться Филину на глаза и избежать проблем в дальнейшем. Но у меня абсолютно нет на это моральных сил.
Кое-как смываю с себя грязь водой, оставшейся в тазу после утреннего умывания. С волосами ничего не поделаешь, поэтому лишь расчесываю пальцами, чтобы убедиться, что в них не осталось комков грязи или веток, а затем снова закручиваю в тугую шишку на затылке. Зеркала нет, так что только надеюсь, что смыла с себя все потеки грязи, оставшиеся после купания в луже. Потом переодеваюсь в свой открытый сарафан прохладно, но не хочу в темноте доставать зимние вещи со дна шкафа.
Нужно забрать ботинки и закрыть крышку люка.
Подхватываю со стола лампу и выхожу в коридор. Тут теплее, чем в комнате с открытым окном, но душно, и, несмотря на удаленность от столовой, воздух пропитан алкогольными парами. Сегодня Филин расщедрился не на шутку обычно подобные мероприятия прекращаются гораздо раньше, чтобы не истратить весь самогон за один вечер. Похоже, в ближайшие дни Сова будет освобождена от стирки, готовки и работы на огороде ради восполнения запасов спиртного.
Янтарная
Снова этот шепот в голове. Или шелест?
Меня шатает, голова кружится. Приходится привалиться плечом к прохладной стене и переводить дыхание.
Кто ты, Янтарная? Вернее, кем ты была? Потому что в том, что Янтарной называли меня, я не сомневаюсь.
Снова пытаюсь вспомнить, но только сильнее начинает болеть голова. Прижимаю ладонь тыльной стороной ко лбу.
Нет, это определенно работает не так: только напрягаешься, как шепот, наоборот, исчезает, а перед глазами все плывет, зато стоит отвлечься, как голос в моей голове снова оживает.
Никогда не поздно попытать удачу
Ты в пролете
А теперь не понимаю, голоса ли это или снова переписка. Шелест-шепот в голове. Но при этом тепло где-то под грудью некоторые считают, что именно там обретается душа, человек, который называл меня Янтарной в видении, много для меня значил. Друг, брат, муж?
Но память снова закрыта. Только если раньше она представлялась мне девственно-чистым белым листом, то теперь непроходимым болотом, окутанным серым туманом.
Наконец нахожу в себе силы оторваться от стены и продолжить путь. Не рухнуть бы
Заворачиваю за угол и улавливаю какой-то странный звук не то стон, не то писк. Прислушиваюсь: похоже на писк. Мыши? Сколько живу на Пандоре, не видела здесь животных. Из живности у нас какое-то время были только тараканы, но и те приехали с одной из поставок.
Уже собираюсь идти дальше, решив, что это все-таки мышь, как та вдруг громко сморкается совершенно точно по-человечески. А затем вновь возвращается писк. Однако теперь я понимаю, что это не писк, а жалобный плач.
Мало ли на Птицеферме причин, чтобы плакать? Думаю, у каждого найдется с десяток. И лезть в них Мы все здесь вынужденные пленники не друзья. Поэтому разумнее было бы пройти мимо
Но я уже оказалась не в том месте и не в то время и уйти не могу. Полагаю, коридор у люка уже и так затопило водой, хуже за несколько минут не станет. И я заворачиваю в прилегающий коридор, откуда доносится плач.
Этот коридор заканчивается тупиком. Раньше тут было окно, но его давно выбили, а затем залатали двумя кусками пластика, прибив их к раме крест-накрест. А подоконник остался. На этом подоконнике и сидит тот, кого я сперва приняла за мышь. Кто-то очень маленький, сжавшийся в комок, обнявший тощие колени руками и спрятавший в них лицо.
Олуша?
Можно было бы ошибиться, но на Птицеферме таких габаритов больше нет ни у кого.
Девушка испуганно вздрагивает, вскидывает заплаканное лицо.
Кто здесь? Как всегда, тихо, тоненьким голосом, который и правда похож на мышиный писк.
Верно, у меня лампа в вытянутой руке Олуше слепит глаза и она не может меня рассмотреть.
Приглушаю свет еще сильнее, поставив на минимум, и подхожу ближе.
Это я.
Гагара, вздыхает девушка и отворачивается. Обнимает тощие плечи. Уходи.
Я сказала бы так же.
Поэтому спрашиваю прямо, без лишних предисловий:
Помощь нужна?
Лишние разговоры это по части Чайки и Кайры. А мне бы не вмешиваться. Только, когда услышала плач, я уже вмешалась.
Мне никто не поможет. Горько, с надрывом, обреченно. А потом новый поток слез.
Я не психотерапевт, а соседний коридор заливает через люк дождь, и, кажется, у меня все же сотрясение. Иначе почему меня все еще поташнивает, а перед глазами плывет полупрозрачное нечто, напоминающее микроорганизмы под стеклом микроскопа?
Так что разворачиваюсь, чтобы уйти. Однако не успеваю.
Филин отдал меня Момоту! догоняет меня то ли крик, то ли стон.