И руны читать умел. Судьбу человеческую по ним распознавал, хотя и знал: не любит того Пряха-матка. Не для таких, как он, ручнички судьбоносные расшивает.
Подворовывал, как тот рыжий хлопец, которого он нынче ночью ворожебником сделал. Но все больше - гадал. На выставах крупных обитался, в городах великих, где люду - тьма. И всегда найдется тот, кто отдаст алтын за развлечение. Особенно если развлечение то - не дурость вовсе.
А это понимали вскоре все, кто подходил к провидцу Путяте.
И молва о нем шла, а горстки алтынов в карманах росли. Видно, так и встретились они с Чародейкой. Неспроста та встреча состоялась, как теперь понимал он. А дальше...
Разве возможно противиться любви, впервые по-настоящему сердце тронувшей. Когда-то он думал, что нельзя...
Когда-то, да только не сейчас. Колдунья заглушила в нем дар небожителей. Только может ли смертная лишить того, что дали сами боги?
Слуга прислушался, пытаясь разобрать хоть слово. О, если бы он снова мог слышать!
Но Госпожа болезненно сжала руку, заставляя ту снова онеметь. Напомнила ему о том, кем была. Смертной? Нет! Но и не божиней...
Глаза того испуганно опустились к ладони и в ужасе расширилась.
Узорная изморозь побежала дальше, вот-вот достигая плеча. И рука снова опустилась - безвольная, лишенная жизни.
- Ты больше не услышишь Его, понял? И имя свое не вспомнишь!
И он обреченно кивнул.
Глава 3.
Пронзительно кричал ворон, созывая сородичей на пир.
- Кар-рр! Кра-аа! Кар-рр! Кра-аа! Кар...
Тонкая короткая стрела - не чета здешним - оборвала надоедливый крик жадной птицы. Слетятся еще? Пусть! Лишь бы молчали!
Запах гари, казалось, пропитал гиблое место. Он витал в воздухе, забирался в ноздри, небольшими хлопьями оседал на снег.
Нестерпимо хотелось снова ощутить сладкий аромат тонких лепешек, что старая Айша пекла на широком камне. Щедро сдобренные медом и россыпью кедровых орешков, они всегда нравились детям. В Шатровом Городе подчас поднималась резвая беготня шустрых ножек - каждый спешил угоститься лакомством.
Нельзя думать о доме. Не время еще!
Высокий статный мужчина задумчиво стоял посреди выжженного села. Медвежью шкуру, что покрывала его плечи, окрасило в сизый цвет. И темные волосы, ниспадавшие до самых плеч, гляделись седыми от гари. Только кожа его гляделась еще темнее, измазанная кровью да сажей. И лишь по ней, да по короткой изогнутой сабле можно было догадаться, что стоящий - степняк.
Несколько домов еще тлели, остальные же давно превратились в угли. За время странствия по Земле Лесов он думал, что привык к вони гари, но сегодня его мутило.
Так много павших. С обеих сторон. Только селян многим больше.
И кровь. Повсюду.
Этот терпкий сладковато-соленый запах разбередил старые видения, не раз терзавшие его в забытой жизни. И ведь они уже было оставили его, но нет!
Где-то сбоку вспыхнула солома, спрятанная под крышей добротной избы. И эта вспышка оглушила воина.
Крики. Чьи?
Степняк не понимал. Был ли он здесь, или сознание уносило его в те видения, от которых он едва спасся?
С треском обрушилась небольшая пристройка, осыпая воина снопом искр. Боль полыхнула яркой зарницей, приведя его в чувство.
А ведь боль всегда была его спутником. Хранителем, не допускающим главного - забытья. Нет, тело больше не чувствовало страданий. Но дух... помнил и чтил, как чтят предков. Ведь когда-то и эта боль стала предтечей воина. Она схоронила того, другого юношу, которым он был когда-то. И породила нового.
Он смахнул осевшую на ворот широкой рубахи сажу и принял протянутую фляжку с водой:
- Знаешь, Ашан, - сказал тот, что остановился рядом, - ты ведь всегда можешь вернуться. Отец бы желал этого, да и я всегда видел тебя рядом с собой. Степняки ждут твоего слова как моего, и не мне сказывать, как преданны.
Говоривший глядел на Ашана узкими глазами, в которых тот видел свое отражение. Почерневшая под солнцем Степи, кожа казалась еще одним пятном сажи среди свежего снега, выпавшего накануне. Кожей он походил на Элбарса, да только сердцем - никак.
- Нет, брат, - закачал он головой, - клятва прозвучала. Огнедержец слышал ее, значит, помнит. Гнева богов побойся...
И он сжал предплечье Элбарса:
- Пойдем, брат. Нам бы до Белограда к ночи добраться. За ним Белое Княжество падет.
Элбарс сокрушенно покачал головой, только Ашан уже не видел этого. Он шел к воинам, стоявшим в стройном порядке. Уцелевшие лошади пытались встать на дыбы, чуя запах крови и смерти, но всадники крепко держали поводья.
Затянутые в скуряную броню, они несли на стягах морды барса, оскаленные и хищные. И Лесное Княжество почти легло под копыта лошадей. Остался Белоград. За ним - желанная цель.
Степняки приветствовали военачальника поднятием пик и грохотом железа, но Ашан поместил саблю в ножны. Сигнал молчать.
Воины замерли, а над ними разнесся грозный голос командира:
- В Белограде многих ждет смерть. Стены его высоки, а камень крепок. В бойницах - лучники, и, слышал я, мастерство их едва ли не равно нашему. Только Белоград боится. Чуете смрад этого города? Княжество Унислава Белого пало - пришло время степняков. Вы возьмете из города дары и отвезете своим темноглазым женам, а уж они вас обласкают.
В войске послышались голоса одобрения, но Ашан высоко поднял руку, прося тишины:
- Если повезет - спустя оборот луны будете дома. Победителями, одаренными славой.
Ашан ни минуты не сомневался в воинах, бок о бок с которыми провел не одну битву, подле которых ночевал в Степи и ел из одной миски. Нет, не за то он боялся. Страх сковывал душу потому, что цена была слишком велика.
Острые пики поднялись в небо все как одна, и Ашан поблагодарил степняков, прижав кулак к сердцу. Братья - в жизни и в смерти.
Он резко вскочил на гнедого скакуна и склонился к тревожной морде:
- Тише, тише, - Ашан гладил лошадь по холке, успокаивая животное и ободряя его, - скоро все закончится. Тебе не долго осталось носить на себе проклятого.
Он шептал что-то еще, пока скакун не перестал дыбить шерсть. Дыхание животного чуть выровнялось, и только тогда воин позволил проклятью взять над собой верх, едва заметно выпустив личину скакуна наружу - так, чтобы понял лишь конь. Чтоб почувствовал: Ашан сильнее. А затем командир резко хлестнул по бокам:
- Вперед!
Лошадь мгновенно сорвалась с места, и горелое село осталось позади.
Морозное утро сыпало в лицо горсти колючих снежинок, и степняк упивался этим чувством. Он вдыхал полной грудью, пытаясь прогнать из легких запах гари и смерти, и вскоре ему это удалось.
Рядом с Ашаном летели его воины. Рассыпанные по полю широким полумесяцем, степняки несли смерть Униславу Белому.
Почему именно это Княжество?
Командир знал, что в отрядах шептались. Только его авторитет не позволял им усомниться в силе решения. Он - свой. Брат по сабле и духу.
И незачем степнякам знать о мести, ради которой Ашан принял проклятье. В городе их ждут дивные дары. Старый Князь долго обворовывал соседей, чтоб собрать полную казну. Только негоже дряхлеющей плоти носить редкие каменья самоцветные. Куда краше они будут сиять на тонких смуглых пальчиках рдеющих от удовольствия степнячек.
Командир на скаку склонился к лошадиной гриве и громко заговорил. Скакуну не важно, что ему скажут. Главное, чтоб успокоили. И он успокаивал животину, гладя ту по мускулистой шее.
Ашан понимал: животное чует звериную натуру. Как и понимал, что с каждым днем удержать норов гнедого будет все сложнее. Проклятие тяготило его, но он ни разу не пожалел, что принял его.
Да будь цена выше стократ - он не пожалел бы ничего! Сладкое предвкушение разливалось по телу, и командир позволил себе насладиться им.
Воин устремился в лес. Конечно, можно и через Тракт, да только там их наверняка ждут. А терять братьев больно. Хотя и говорят, будто нет у проклятого души. Есть она, и болит как человечья. Хоть и воет по-волчьи.
Ашан остановил скакуна. Не сказать, что услышал - скорее, почуял. Да, за прожитые зимы он научился чуять страх. А здесь его боялись. Он отчетливо ловил ноздрями зловонный запах, понимая, что и на этой дороге их ждут.
Подозвал знаком Элбарса:
- Впереди засада. Нужно разделиться, идти звериными тропами, чтобы встретиться у ворот.
- Разделиться? - Брат глядел на него в недоумении. - Если мы разделимся, то потеряем боевой строй. Разбитых на несколько групп, нас будет проще убить. А Унислав и так знает, что мы идем. Ты уверен? Что сказало тебе о засаде?
Степняк почти знал - догадывался - о проклятии брата, да только такой человек, по поверью Степи, заслуживал смерти. Любой из его воинов, узнай он о подобном, мгновенно занесет стрелу в тетиву. И не дрогнут пальцы, отпуская тонкое древко на смерть проклятому. Убить зверя почтут за честь. Только зверь ли его брат?
Он недоуменно потер низкий лоб и с надеждой спросил:
- Брат, я пойду за тобой. Скажи только, куда?
И Ашан ответил:
- Разбей войско на небольшие отряды. В каждом - по сотне человек. Обойдем Белоград с восьми сторон. Обрушим на него рой горящих стрел, а затем сожжем дотла.
- Ашан...
Элбарс протянул имя брата с надеждой, но тут же понял: зря.
- Ашан, может случиться так, что кто-то из нас не вернется...
- Если это буду я, - ответил воин, - тогда уводи братьев в Степь. Забери дары, которыми щедро поделилась Земля Лесов, а об остальном забудь. Это не твоя война. Почти мою душу, и не вспоминай о проклятии. Я хочу остаться для тебя человеком.
Ашан впервые заговорил о содеянном. Вгляделся в знакомые черты, пытаясь найти в них осуждение, но лицо брата осталось неизменным. Знал? Знал. А все одно любил и почитал его.
Элбарс закрыл глаза, а когда открыл их - проклятый уже скрылся с отрядом.
Степняк сплюнул горькую слюну на снег и воззвал воинов в путь. Что ж, чутье Ашана никогда не подводило его. Умный и смелый, он не зря получил это имя от отца.
"Ашан".
Волк.
Что ж, пусть ему везет!
***
Осада Белограда длилась уже несколько часов, и потери с обеих сторон росли. Нельзя сказать, что отряд Ашана утратил многих воинов: всего около десятка. Но каждого он знал в лицо, как и помнил их жен, ожидавших у горящих очагов.
Здесь тоже пахло огнем и дымом, но с каждой годиной все больше - смертью.
Он устало потер жгущие от усталости глаза и решился на крайнее.
- Ты, - командир указал рукой на ближайшего воина, что стоял почти бок о бок с ним, - скачи по войску, прикажи оставить осаду. Пусть ждут. Я открою ворота. Наступать мгновенно!
И он зашагал глубоко в лес, пытаясь не замечать удивленного взгляда, сверлящего спину. Если люди прознают о проклятье, ему не сыскать места на земле Степи. Даже те, кто был ему братом всего минуту назад, оголят пику, чтоб пронзить звериное сердце. Да только жизни братьев дороже куска плоти, тревожно бьющейся о ребра.
И Ашан продолжил путь.
Ночью в лесу он был не единожды, но каждый раз помнил: здесь живет сила, которая неподвластна живым. И от нее не спастись, не укрыться. Только, может, удача и на этот раз не покинет его?
Он все углублялся в девственный лес, и его ноги утопали в снегу уже по колено. Еще с десяток шагов - и он почти замер, не смея двинуться дальше. Если войдет глубже - встретит беленицу. Иль гадюшницу. Кто его знает? Слава богам, хоть огневики пока не показались...
Воин ненавидел Земли Лесов. Люто и истово. Ненавидел за то, что они когда-то предали его.
Он мигом сбросил с себя одежду и обернулся.
Кровь горного орла тут же загрохотала в голове, а в горле появился вкус добычи.
Да, голод всегда терзает такого, как он.
Голод и запах крови.
Орел повел головой и взмахнул крылом. С ночного неба ему был виден лес и высокие стены Белограда. Унислав не ждет его в палатах белокаменных. Что ж, это его ошибка. Правитель должен быть готов ко всему.
Ашан видел восемь степных отрядов с войском. В глазах же орла отражались огни над телами убитых. Огонь, мерцающий багрянцем, - так проклятый видит кровь. Запах багрового цвета жижи резко ударил в ноздри, и орел чуть не сбился с курса. Терпкая, солоноватая. Совладать с собой - редкостный дар. И, пожалуй, не знай Ашан столько смертей, он бы подчинился проклятью. Да только смерти он видел едва ли не больше, чем самой жизни.
Взмахнув крыльями, горная птица скрылась за облаками. Конечно, в Белограде не верят в проклятых Степью, да только и рисковать не стоит.
Под ним раскинулись белые стены из гладкого камня, какого не достать среди песчаной Земли Шатров. И орел замер. Притих и встречный ветер, боясь спугнуть удачу. А внизу суетились люди. Кричали. Плакали. Кто-то молился, только совсем тихо.
В основном, женщины и дети. Мужики все были на стенах. Среди них тоже пахло кровью, но страхом - больше.
На площади рассыпана еда, повозки брошены. И раненные лошади ржут, понимая, что их добьют.
Страх.
Больше всего Ашан ненавидел именно его. Не смерть и голод - страх.
Он бросился вниз, и, обернувшись, кинулся к воротам.
Стража в четыре воина. Наверное, остальные расставлены по периметру стен. Княжество захлебывалось в бессилии, и стоило только подтолкнуть...
Ашан обернулся волком, метнувшись в сторону самого крепкого мужа. Один рывок - и горло того порвано, оголяя изношенные сосуды с кровью. Воин стар, и не его вина, что продержался так недолго.
Два других пытались сражаться, да только где им тягаться с волком?
А вот четвертый...
Этот сильный. Лицо в шрамах, изуродовано. От рук тянет гарью и тисовым деревом лука - стрелок. Значит, спустился помочь.
Ашан ранил его, уже обернувшись. В лютую стужу он сражался нагим. Человеком. Без оружия и стрел - по-другому не мог. Братья научили его уважению к крови противника. Воин Белограда же бился достойно, заслужив тем самым кровавую дань. И степняк преподнес ее. Позволил ранить себя, лишь затем нанеся последний удар. Когда же окровавленное тело стрелка упало на истоптанный снег, проклятый смахнул багряную каплю с брови и надавил всем весом на рычаг. Его воины успеют. Он знал это, как и знал, что должен вернуться в лес. Там остались одежда и скакун.
И в небо снова взвился горный орел.
***
Отчетливо пахло воском и пылью. Затхлостью, сыростью, сквозняками...
Палаты Белограда казались капищем в тусклом свете догоравших свечей. На троне, укутанный в дорогой куний мех, сидел Унислав. Его спина была пряма, а лицо сурово. И хотя другие испугались бы, Ашан слышал, как сильно стучит его сердце. И как оно пропускает удары, заслышав звук шагов.
Унислав разумеет, что проиграл. Знает, но надеется на мир. Хотя и править-то уже нечем.
А когда-то он был статен, могуч. Князем звался в Северных Землях, и его боялись не только степняки - соседние Княжества платили дань. Кто золотом, кто кровью, кто землей. Все одно, плату взимали.
Дитя в проклятом воине помнило те дни. Как и то, за что понесло кару.
Пробужденный гнев разъярил волка, и воин едва совладал с собой. Уж и кровь забила в глазах, затягивая их багровой пеленой. Да только гниль и падаль он рвать зубами не станет. Противно.
Ашан шагал тихо, аккуратно ступая по каменным плитам. Тот, кого он купил, уговаривал его ступать лишь по белым...
Да только кровь, пущенная из живота, развязала язык: лишь красный узор был безопасен.
- Вижу, ты купил моих людей, - с неодобрением в голосе проскрипел Унислав. С каждым шагом Ашана его лицо становилось все старше, и когда до ступеней оставалось несколько шагов, степняк понял: перед ним - старик. Седой и сгорбленный. Хоть и пытается выгнуть спину к каменному трону.
И пальцы судорожно сжимают позолоченные головы волков, украшающих княжье место. На ладонях - россыпь грубых узлов, окаймляющих суставы. И запах болезни...
- Нет, - спокойно ответил воин, - за деньги он соврал. Ты хорошо держал слуг. Да только смерти они все одно боятся больше.
Старик кивнул. Он поменял положение тела, и Ашан понял: Князь устал.
- Я не стану убивать твоих людей, Унислав. Как и не стану грабить их дома. Мои воины возьмут дары из дворца. Падут лишь покорные тебе. Ты вдоволь испил крови, теперь твой черед кормить воронье.
- Даже не выслушаешь?
Вот, изношенное сердце стучит сильнее. И пот уж пропитал ценный мех.
- Нет, Унислав, твой час пришел. Как и мой - найти прощенье. Испить месть за брата.
- Брата? - Князь с интересом подался вперед, понимая, что это, быть может, его единственный шанс. - Расскажи.
Ашан устало потер лоб. Перерождение и битва отняли у него много сил. Да и брата уже не вернуть. Вот только...
- Два мальца, которых заковали в цепи из-за украденной еды. Суд в Белограде. Головная Площадь, кишащая любопытными носами. И приговор. Помнишь, Князь? Нет? Вспоминай! Младшего изгнали из Княжества, а старшего, взявшего вину на себя... Казнь за краюху хлеба - это справедливо, Унислав, Князь великого Белограда?