Видимо, он задремал, конструируя будущее, потому что телефонный звонок прервал совсем уж звездную эйфорию.
Мерлин? Клашка заболел, чеши сюда живо! приказала Джимми. Без тебя не обойдемся! По дороге забеги в игрушечный магазин, возьми двадцать красных шариков, двадцать зеленых и двадцать желтых. Даи кофе принеси, у нас кофе вдруг кончился!
Он хотел соврать, что болен, что помирает, но Джиммин голос пропалспорить было не с кем.
Вот так и вышло, что он принял душ и пошел покупать воздушные шарики для новой игры.
В офисе, как всегда, было шумно и радостно. Мерлин, по дороге решивший, что принесет заказанное и смоется, не сумел уйти. Там же выяснилось, что делала Джимми на заброшенной базе отдыха. Она планировала устроить там последний пункт игры, к которомугонка на скорость по ночным грунтовкам, а финалночной шашлык и пляски у костра. Такого она еще не затевала, для плясок требовались девчонки, как Мерлин подозреваллегкомысленные девчонки, и Нюшель, подруга Яна, уже звонила в студию, где учили танцу живота.
Странным было другоечто она не подошла и даже не окликнула.
Потом Лев Кириллович проверял на Мерлине поздравительные куплетысмешно или не смешно. Потом девчонки натянули на него Клашкин заячий костюм, а Джимми поклялась, что говорить не придется, только прыгать по-кенгуриному, чтобы уши тряслись.
Поздравление заказал дядя жениха, поздравительной бригаде следовало выдвигаться в десять вечера, чтобы в одиннадцать уже быть в зале. Джимми поехала вместе с бригадойона знала невесту и хотела, раз уж так вышло, поздравить ее лично.
Мерлин в заячьем образе вызвал у гостей гомерический хохот, а когда он принялся скакать рядом со Львом Кирилловичем в смокинге, то уже и смеяться никто не могтолько икать.
Не знали мы всех твоих талантов, сказала Джимми. С меняпремия!
Бригаду не желали отпускать, и толстая тетка в парчовом платье, ведущая свадьбы, потребовала, чтобы поздравители сплясали вместе с гостями.
Танцевать Мерлин не умел. Ему было стыдно проделывать эти странные телодвижения, шевелить бедрами, трястись, стоя на одном месте, поворачиваться то так, то сяк. Однако его втянули в круг. Он старался двигаться поменьше, но Джимми, разыгравшись, встала прямо перед ним. Отплясывала она так, что начались овации.
Но, танцуя, она норовила поймать его взгляд.
Он это понял не сразу. И то, что во взгляде был не призыв, а вопрос, никак не мог уразуметь.
Потом Джимми вообще не обращала на него внимания, а сидела со старшим поколением и слушала, как мастерски травит анекдоты Лев Кириллович. Она не торопилась уводить поздравительную бригаду. Мерлин вылез из заячьего доспеха, чтобы не порвать его и не испачкать, упаковал белый комбинезон с пришитой ушастой шапкой в сумку и дальше не знал, куда себя девать. На столах было много всякой всячины, и он пристроился к блюду с баклажанными рулетиками.
В третьем часу ночи Джимми сказала, что пора и честь знать. Она вызвала два такси, чтобы развезти ребят, сама оказалась в одной машине с Мерлином и Даником.
Даник был ее давним приятелем, долговязым тридцатилетним мальчиком с огромными удивленными глазами и уже заметными залысинами.
Дань, склероз у меня. Ты когда родился, в марте или в апреле? вдруг спросила она. Помню, что весной, а когдахоть тресни
В мае я родился. Имеешь шанс поздравить.
Так мы в офисе знаешь как отпразднуем! А ты когда?
Мерлин, уже задремавший, не сразу понял, о чем речь. Наконец врубился.
Тридцатого октября, сказал он.
Тебе, значит, этой осенью исполнится восемнадцать?
Ну да
Ясно
Она, пошевелив пальцами, произвела какие-то подсчеты.
А помнишь, как Яна поздравляли? спросил Даник. Судя по интонации, он ждал бурных воспоминаний, но Джимми ограничилась кратким:
Естественно.
Это словечко приволок в «Беги-город Лев Кириллович и произносил его так: «ессссссно», словно алкоголик, который не в состоянии справиться со фонетической сложной конструкцией.
Даника отвезли первым.
Выручай, сказала Джимми Мерлину. Я руку потянула, вот тут, а нужно сумку втащить наверх.
Не столько сказала, сколько приказала
Откуда в багажнике такси вдруг взялась тяжелая сумка, он так и не понял.
Они поднялись к Джимми. Мерлин чувствовал себя неловконочью женщина зазвала в свое жилище Но, с другой стороны, она велела таксисту ждать. Должно быть, все дело именно в сумке и в пострадавшей кисти правой руки.
Он никогда не бывал в гостях у Джиммии все же квартира была чем-то знакома. Он даже знал словечко для такого знакомства«дежа вю». Не вся, нет! Но старое трюмо в прихожей, уже почти антикварное трюмо, увенчанное резными деревянными фруктами с листочками, но ваза на журнальном столике, пестрое стекло, полосы которого закручиваются по спирали, но ряд зеленых книжек на полке
Вот тут я живу, сказала Джимми, и стараюсь ничего не менять. Когда папа умер, мы с мамой жили вместе еще около года, потом она познакомилась с Павлом Робертовичем, вышла за него и переехала к нему, а я осталась тут. Вот зеркалоэто моя первая покупка в хозяйство, мне тогда было семнадцать лет, правда, классное зеркало?
Ничего классного в этой овальной штуковине Мерлин не видел. Он посмотрел на себя и пригладил волосы.
А вот еще реликвия, Джимми показала головку Нефертити на книжной полке и ничего больше не добавила.
Она словно бы чего-то ждала.
Опыт общения с женщинами у Мерлина был невелик, основные знание он приобрел, когда вместе с приятелями несколько раз смотрел порнуху, а любовные линии в кино презиралот них веяло пошлостью. Однако даже ему было ясноДжимми не имеет сексуальных намерений, хотя, может, очень удачно их скрывает. Но заглядывает в лицо, в глаза, что-то хочет услышать
А вот главная ценность в этом доме, Джимми показала рукой, и Мерлин послушно обернулся.
Этот портрет нельзя было не заметить. Одна темная и широкая металлическая рамка чего стоила
Юноше на портрете было не более двадцати трех летгладкое лицо еще не нажило вообще никаких морщин. Но это было не ангельское личиковзгляд темных глаз твердый и упрямый, губы сжаты, как у человека стойкого и уверенного в себе. Прядь светлых волос падала на лобпримерно так, как у Джимми. Однако что-то в портрете было несовременное, давнее
Мерлин посмотрел в глаза юноши и прочитал в них вызов. Как будто незнакомец спрашивал: а это кто еще такой?
Сам-то ты кто такой? беззвучно спросил его Мерлин. Висишь тут непонятно зачем, и совершенно твоя рожа мне не нравится, я не девчонка, чтобы от таких рож балдеть, и даже странно, что ты имеешь что-то общее с Джимкой.
С каждой долей секунды этот человек становился все неприятнее и неприятнее. Он и смотрел из своей рамки как-то издевательски. Он словно сообщал: я тут главный, я тут хозяин, а ты как приперся, так и вылетишь отсюда.
Вылетишь ты, вон в то окно, беззвучно пообещал ему Мерлин. Сейчас тут я, хотя, хотя
Входя в Джиммину квартиру, он имел одно желаниеизбавиться от сумки и сбежать. Конечно, он понимал, что когда женщина, на ночь глядя, затаскивает мужчину в свой дом, у нее на уме может быть всякое. Но думать об этом всяком совершенно не хотелось. Все-таки разница в возрасте была огромной. Однако портрет вызвал в нем совершенно неожиданную ревностьМерлин и не подозревал, что вообще способен ревновать Джимми. Когда ее обнимала и целовала команда «Беги-города», он только морщился от телячьих нежностей.
Этот, на портрете, хвастался тем, что отнял у него Джимми. Только что язык не показывал. Мерлин ощутил это так остро, что дыхание перехватило и дурь в голову шибанулакак перед дракой.
И эта дурь сдвинула в голове какие-то шторки, обнажила тайный пласт памяти.
Все произошло мгновеннокак при передаче пакета данных в электронном формате. Мерлин ощутил себя столбом посреди реки, который омывают разом несколько струй, горячих и прохладных, сверху и снизу, прикасаются на миги все, нет их больше.
Он увидел девочкупятилетнюю, серьезную, с огромной заколкой в темных волосах, и ее жесмеющуюся, на велосипеде, и ее жес дорогим фотоаппаратом, подаренным на шестнадцатилетие, и услышал мужской голос, свой и не свой; этот голос произнес:
Маришка!
Ивсе, и не стало больше Мерлина, но проявился иной человек, взрослый, неловкий, странноватый, из породы тихих и упорных неудачников, которые делают жизнь другого человека единственным оправданием своей собственной несостоявшейся жизни. Обычно этоматери, но случаются и безумные отцы, способные умереть от ревности
Маришка была дочерью этого внезапного человекавот что явственно понял Мерлин, и одновременно понял, что восставший из слоистой памяти мужчинаон сам.
Он жил в этой квартире, он по утрам причесывался перед этим трюмо, он приволок полосатую стеклянную вазу, потому что дочь пожаловаласьцветы не во что ставить; и струи неслись мимо; каждая, прикасаясь, будила еще что-то, еще что-то.
Маришка сидит на трюмо и шнурует высокие ботинки; Маришка фотографирует букет в вазе; Маришка стоит в дверях, волосы встрепаны, рот полуоткрыт, а он смотрит на нее снизу вверх, потому что лежит на постели и не может поднять голову.
Все это прилетело разоми улетело, оставив следкак зыбь от ветра на песке. Поток информации омыл душу и мгновенно иссяк, осталось только ощущениеМаришка отныне главное, что есть в жизни, Маришкаи любовь к ней, свободная от всего пошлого, любовь-защита, любовь-каменная-стена
Мерлин повернулся к Джимми, он был в смятении, он хотел назвать ее настоящим именем, но язык не поворачивался.
Он смотрел на женщину, уже не очень-то молодую, а видел дочьвидел осунувшееся личико и короткие, ежиком, темные волосы, прямые, густые и жесткиекак у него самого. Дочь уродилась в отца. У Маришки были его губы, его подбородок, его бровишире и гуще, чем положено девочке. Его любопытство к технике, наконец
А она смотрела на негово взгляде был вопрос: ты понял, ты догадался?
Но как раз вопроса он не услышал. Для него взгляд Джимми был почему-то тревожным.
Он провел рукой по лбуклассический жест борьбы с наваждением.
Спасибо, Мерлин, сказала она, а теперь иди, такси ждет. Спасибо, милый
И он ушел.
В голове была сумятица, время какое-то непотребноесередина ночи. Мерлин решил, что не домой нужно ехать, а куда-нибудь туда К Лешему? К Чиче?
С Чичей он уже давно не встречался. Наверно, с осени. Чича жил своей безумной жизньюгде-то с кем-то путешествовал, ухаживал за больным дедом, шил на заказ кожаные штаныкогда бывал относительно трезв, собирал у себя цыпляттак он называл подростков, которым родители никак не могли угодить, и всякое слово провоцировало скандал и бунт. Ему нравилось возиться с цыпляткамион их учил жить, как в свое время Мерлина. Тот, кто прошел Чичину школу, со временем должен был сам стать очень хорошим родителемон знал то, чему в школах не учат.
Мерлин попросил шофера сделать крюк, чтобы проехать мимо Чичиной берлоги. Если горит в двух окошках светто там и застрять.
Свет горел. Мерлин расплатился и пошел на второй этажбарабанить в Чичину дверь.
Чича проводил мастер-класс по изготовлению конопляного молока. Слушателями и дегустаторами были два парня и девушка лет пятнадцати. Они набились в маленькую кухоньку, на плите стояла здоровенная кастрюля и благоухала. Судя по времени суток и нетерпению на лицах, отрава уже уварилась и была почти готова к употреблению.
Заходи, сказал Чича. Ты вовремя! Последняя кастрюля сезона! Запас кончился!
Он имел в виду сушеную коноплю.
Мерлин знал, где он ее берет, сам показал ему местечко на окраине, где летом кустились конопляные джунгли. Но сам он уже очень давно не пробовал молочка. В голове была такая сумятица, что оно могло оказаться даже полезным.
Итак, братия! Оно там мокнет уже два с половиной часа. Этого достаточно. Конечно, чем больше уваритсятем сильнее. Можно и пять часовесли жить надоело. Значит, повторяюна такую кастрюлю идет четыре литра молока, на литр молокачайная ложка соды. Содакатализатор, без нее молоко не подействует. Потомполтора брикета сливочного масла, желательно настоящего. Варить не больше трех часов Мерлин, давай сюда марлю.
Вместо масла хорошо идет сгущенка с сахаром, заметил Мерлин. Это для вкуса лучше, а то с непривычкистрашная гадость. Куда лить-то?
А вот.
Горячее молочко процедили через марлю в двухлитровую кастрюлю. Распаренную коноплю вывалили в тазик. Чича схватил горсть, подул, сунул в рот.
Вау, сказал он, прожевав и проглотив. Мерлин, следи, чтобы цыплятки не перебрали. Полторы кружкимаксимум!
Мерлин знал, что нужно подождать хотя бы полчаса. Выпив кружку, он пошел в комнату Чичи. Комната была произведением искусства, мечтой спятившего фотографа: рядом с раскрытой швейной машинкой стояли неизвестно чьи горные лыжи, за лыжамидеревянный телевизор, Чичин ровесник, который использовался вместо столика, при немчугунный стул, для понта спертый из пивного бара, на стуле трепетным комомпарашют, тоже явно где-то спертый ради ткани, далеенадувной матрас, на матрасе укутанное каким-то половиком тело. Видна была только лысина, обрамленная тускло-рыжими волосами.
Бонг, что ли? спросил Мерлин.
Не тронь его. Еле заснул.
Угу.
Бонг был художник, пейзаж его работы в старинной раме висел на стене Чичиной берлоги в соседстве с черно-белым самодельным плакатом никому не известной, кроме Чичи, крутой группы и одинокой боксерской перчаткой.
Но не всякому художнику везет выбиться в люди. Как-то так вышло, что Бонговы работы, спервавполне приличные пейзажи без затей, не пришлись по душе коллекционерам. Художник обиделся и стал малевать такое, что даже санитара из морга чуть не вывернуло наизнанкуисторический факт, которым Бонг очень гордился. Эти художества принесли немного славы и денег, автор вообразил себя невесть каким крутым мазилой и на радостях ушел в длительный запой. Потом начались всякие безобразия, которые считались в тусовке богемным шиком, вот только полиция таких тонкостей не понимала.
Мерлину Бонг нравилсяхудожник много интересного рассказывал, а не только был хорошим собутыльником. Он сделал для Мерлина эскизы татушеквполне страхолюдные, и теперь грудь Мерлина украшал кошмарный осьминог, разрывающий щупальцами какую-то фантастическую скотину. Такие твари являются только сильно укурившемуся крэком человекутак сказал Чича, а когда Мерлин изъявил желание попробовать крэк, чуть не размазал экспериментатора по стенке. Чича откуда-то знал, кому можно молочко, комукокс, комугерыч, а кому лучше ограничиться пивом.
Бонг знал, что баловство с крэком добром не кончится, лечился, сколько-то времени продержался, даже завел постоянную подругу, но, судя по тому, что Чича предоставил ему политическое убежище, опять сорвался.
Мать, беспокоясь и причитая, что сын связался с наркоманами, правды, конечно, не знала, хотя была недалека от истины. Мерлин в химических наркотиках не нуждался, у него были своилес и свобода.
Безмолвно пожалев Бонга, Мерлин лег на раздербаненный диван. Через несколько минут рядом присела девчонка.
Подвинься, сказала она и тоже легла. Ты тот самый Мерлин? Который с Лесем играл?
Ага. Я еще в «Крейзи микст» играл.
Это было всего раз, но как же не похвастаться.
Они лежали и молчали. Мерлин ждал, пока начнет забирать. Пришел Чича и развалился в древнем кресле.
Лепота-а-а пропел он. Цыплятки! Ну-ка, сюда с кружечками
Девчонка заворочалась. Мерлин чуть отодвинулся, но оказалось, что она хочет прижаться.
Он бы не возражалдоводилось у Чичи спать вповалку с кем угодно. Однако девочка попалась шустраязаиграла пальчиками на Мерлиновой груди. Он повернул голову. Девочка как девочка, острая мордочка, черная челка, в носучерная загогулина, свисающая до верхней губы. Надо полагать, в пупкеаналогичная.
Острая мордочка и черная челка
Мерлин стряхнул с себя тонкую руку и сел.
Ты чего? спросил Чича.
Поменяемся. Яв кресло, тысюда.
Ну, как знаешь
4
Все он сделал не так, как задумал. Он хотел уйти из «Беги-города»и не ушел. Он хотел вычеркнуть из жизни Джиммии не вычеркнул.
Память опять стала плоской, без глубинных пластов. Словно льдом ее затянуло. Но сквозь лед сквозили какие-то очертания, тени, даже звуки пробивались. И натянулась легчайшая струнка между тем, неведомым, скрытым, и душой.