А мне и писать-то некому, отзывается Байрон. Родственников нет, с работы ушел, квартиру продал, остался только мобиль
И где ты сейчас живешь? я смотрю на Байрона через зеркало заднего вида, удивляясь, что инкуб не сказал о продаже квартиры.
Кажется, они и впрямь готовы сорваться по одному моему слову, покинуть Лилат хоть завтра.
У меня на диване, усмехается Арсенио.
И мое утонченное чувство прекрасного ежедневно страдает из-за вечного бардака, который ты с маниакальным упорством разводишь вокруг себя.
Тебя никто не просит изображать уборщика.
Извини, но я предпочитаю класть вещи туда, где смогу их найти в следующий раз, а не кидать куда придется и после недоумевать, почему нет ни одной чистой фрачной сорочки, ведь ты точно забирал их накануне из прачечной
А Клеон? вмешиваюсь я осторожно в беззлобный спор.
А Лео женится на своей леди ледышке и будет счастлив, заявляет Арсенио беспечно. Или не будет, тут уж как пойдет.
Не будет. Отчего-то я знаю об этом наверняка. О чем он только думает, неужели не понимает, что ныне отношения его с любой женщиной обречены на провал?
Или нам обоим удобнее закрывать глаза на очевидные вещи, притворяться, будто проблем не существует?
Завтра воскресенье, напоминаю я в попытке отвлечься от мыслей о собственном тайном безумии. Тесса будет весь день дома, с Эваном, и Клеон вряд ли приедет, избавив меня от необходимости смотреть ему в глаза и спорить с волчицей. Можно поехать в парк, найти какое-нибудь тихое укромное место и устроить пикник, где не будет никого, кроме нас.
Инкубы обмениваются заинтересованными взглядами через зеркало и кивают.
Скажу Дороти, чтобы она приготовила напитки и закуски.
Отличная мысль, соглашается Арсенио и тянется ко мне, чтобы поцеловать на прощание в щеку. И не думай о выпадах Лизетты. Тетушка много лает, но не кусает а если вдруг ей взбредет в голову идея отлучить нас от двора, то есть от светских кругов, то и вурдалак с ними, невелика потеря.
* * *
На поиски тихого укромного места, где нас и впрямь никто не побеспокоил бы, уходит несколько больше времени, нежели ожидалось, и даже мой нюх делу почти не помогает. Общественный парк остается общественным парком, а в выходной он и вовсе переполнен желающими насладиться неспешными прогулками по тенистым аллеям, свежим воздухом, яркой зеленью и близостью канала. Арсенио всю дорогу ворчит, что, мол, в Лайвелли нам не пришлось бы столько бродить в поисках относительного уединения, что на его родине вся округа за пределами жилых секторов была бы в нашем распоряжении. Наконец нам удается найти тихое местечко у самой воды, окруженное деревьями, в отдалении от центральной части набережной, аккуратной, распланированной не хуже частных владений. Мы устраиваемся на траве за невысоким кустарником, надежно скрывающим нас от противоположного берега и чужих взглядов с маленьких лодок и небольших прогулочных кораблей, проплывающих по каналу. Расстилаем покрывало, раскладываем снедь и напитки, привезенные в большой корзинке. Я смотрю на посеребренную солнцем воду и поневоле вспоминаю Нижний город, часть канала, пересекающую его территорию, отделенную от половины Верхнего шлюзами. Там он совсем другой, уже, грязнее, с берегами, застроенными или кособокими многоэтажками, или чадящими отчаянно заводами. Где-то попадаются старые, сгнившие наполовину деревянные пристани, где-то поновее, оборудованные под погрузку и разгрузку товаров, по свинцово-серой воде медленно, лениво плывут баржи и тихо скользят немногочисленные частные корабли. Пахнет тухлой рыбой, застоявшейся водой и канализацией, на потемневших зеленоватых камнях набережной оседает все утолщающийся и утолщающийся слой приносимого мусора и водорослей.
Глубоко вдыхаю воздух, свежий, далекий от нечистот Нижнего города, моргаю, избавляясь от видения прежней жизни.
О чем задумалась? Байрон едва ощутимо касается моей руки, отвлекая от размышлений.
О разном, признаюсь.
Арсенио накидывается на стряпню Дороти так, словно не ел ничего пристойного уже целую вечность, в то время как Байрон остается верен себе, берет понемногу, ест осторожно, деликатно. Даже пребывая в задумчивости, я ловила время от времени его взгляд исподлобья, пристальный, изучающий. Привычка, должно быть, быть наготове, следить за клиенткой, предугадывая ее желания прежде, чем они будут высказаны вслух.
Волчица рычит недовольноона не хотела думать о тех, других, что были до нее, и не суть важно, по личному выбору или по работе.
Ты часто вспоминаешь о нем? спрашиваю вдруг.
О ком?
О Нижнем городе.
Знаю, Байрон, в отличие от друга, там родился и вырос. И, подобно мне, не видел мира за пределами стен Лилата.
Иногда, Байрон нарочито равнодушно пожимает плечами. Но стараюсь не увлекаться путешествиями по волнам памяти. Вредно для настоящего.
Ты сказал вчера, что у тебя нет родственников.
Нет.
Он отрекся от семьи, вмешивается Арсенио, не отрываясь, впрочем, от поглощения бутербродов.
Почему? я поворачиваюсь к Байрону, всматриваюсь в идеальный профиль.
Потому что те, кто официально считался моей родней, попытались продать меня при первой же удобной возможности. С моей внешностью спокойно по улицам Нижнего не походишь, голос Байрона ровный, ничего не выражающий, будто бы речь вовсе не о нем, но о ком-то постороннем, далеком, и, вижу, взгляд сосредоточен на открывающейся из-за кустов части канала, однако едва ли различает отдельные элементы пейзажа. Я сбежал. Они нашли меня и предприняли вторую попытку продать. Я сбежал снова. Какое-то время попрошайничал и подворовывал по мелочи, как большинство малолетних бродяжек, ночевал где придется, скрывался от хозяев каждой территории, куда заносили ноги. Я рано научился защищать себя, собственно, у меня и выбора-то особого не было: или смириться, или драться не на жизнь, а на смерть, не щадя, если потребуется, жизни чужой. Я ее не ценил, ни свою, ни чужую быстро привыкаешь, и становится все равно. Но мне повезлоискатель от первого агентства, где я оказался, не чурался подбирать смазливых мальчиков в самых грязных и непотребных уголках Нижнего. В агентстве меня отмыли, одели, научили всему. С образованием в Нижнем туго, сама знаешь, у меня за плечами только и было, что пара начальных классов. Уже позже, когда я скажем так, достиг определенных карьерных высот, меня переманили в другое агентство, где я и оставался до недавнего времени.
Я пытаюсь вспомнить, доводилось ли мне встречать Байрона прежде, до знакомства с Арсенио иволей-неволейс его приятелями, и понимаю, что нет. Или, скорее, встречала наверняка, но не обращала внимания, смотрела словно сквозь него, делая вид, будто не замечаю очередного юного спутника очередной почтенной вдовушки. Да и среди замужних дам постарше не считалось зазорным заводить нежного друга так же, как многие заводили комнатных собачек. Порою этот момент даже заранее оговаривался в брачном контракте.
В эскорт-агентствах и иже с ними представителей нашего вида любят: хорошая внешность без лишнего постороннего вмешательства, магнетическое обаяние, минимальная вероятность случайной беременности и долголетие, позволяющее сохранить визуальную молодость и продлить срок эксплуатации, добавляет Байрон. И любят тем сильнее, чем сложнее заполучить суккубу или инкуба. Потому меня и подобрали.
Отчего-то делается стыдно за себя, за то, что еще недавно я, как и все, отворачивалась от мальчиков по вызову, игнорировала, подобно тому, как сейчас окружающие предпочитают не замечать Байрона рядом со мною и Арсенио.
Прости.
За что? Байрон моргает, смотрит на меня удивленно.
Мне кажется, я видела тебя раньше, но но не помню, повторяю вслух. И не потому, что у меня плохая память на лица мы можем не запомнить кого-то в лицо, зато надолго сохраняем в памяти запахи а потому, что я тебя не замечала до знакомства с Арсенио.
Ты и после еще несколько месяцев меня не замечала.
Разве?
Я видел по твоему взгляду, Байрон мимолетным жестом касается моего виска. Обычно когда на нас вынуждены смотреть в течение некоторого времени, то взгляд становится слегка отсутствующим, стеклянным, инкуб вздыхает, улыбается мягко, чуть снисходительно, отчего я чувствую себя маленькой девочкой, уличенной в незначительном для взрослого, но все же нехорошем проступке. Признайся, Рианн, ты вообще в упор меня не замечала до вашего с Тессой похищения.
Глава 9
Поначалу я теряюсь, немного огорошенная репликой Байрона, но затем подбираюсь, возражаю твердо:
Нет.
Правда?
Я не обращала на тебя внимания до знакомства с Арсенио ни на кого из вашей братии как и все, впрочем. Но потом
Потом в твоем взгляде появилось непонимание, почему я там, где я есть, и что может связывать такого, как я, с Арсенио.
Я никогда ни о чем подобном не упоминала.
Ты удивишься, сколько всего могут сказать взгляды украдкой, случайные жесты, мелкие привычки, которые даже не всегда за собой замечаешь
О, да ты телепат, я не удерживаюсь от недовольной гримаски.
Я наблюдательный. К тому же зачастую на светских мероприятиях нечем больше заняться, кроме как следить за окружающими пытаться прочитать их, понять, о чем они думают, что скрывают под масками вежливой скуки
Краем глаза я отмечаю, как Арсенио, закончивший с едой, передвигается ближе ко мне, рассматривает меня обманчиво-ленивым взором.
И что же скрывала я? спрашиваю я требовательно.
Тоску волчицы по свободе, по жизни на воле, по миру, что ведом ей лишь с чужих слов, Байрон вновь протягивает руку, на сей раз касается моих волос, поправляет темные пряди, словно невзначай убирая локоны с плеча. Непонимание, почему ты находишься там, где ты есть. Привычку, которую ты и хочешь отринуть, и не можешь.
Арсенио оказывается так близко, что его колени придавливают мою юбку к покрывалу, вынуждая меня замереть между обоими инкубами, фиксируя на месте. Пальцы Байрона скользят по открытой платьем части плеча, по шее, по лицу. Волчица радуетсяеще бы ей не быть в восторге от того, что вот-вот случится, человек же выжидает, не зная, как следует реагировать на происходящее.
Правильно ли отвечать Арсенио и Байрону, умалчивая при том о Клеоне?
Пальцы задерживаются на подбородке, обводят контур нижней губы. Я не отстраняюсь, да мне и некуда почти, и все же вздрагиваю. Не от поцелуя Байрона, несколько более настойчивого, чем я ожидала, но от ощущения второго поцелуя в плечо.
Странно.
И непривычно.
Не потому, что мне есть с чем сравнить, но скорее от осознания, что обычно бывает не так. Что должно быть не так. Мне ведь рассказывали, я слышала, читала и знаю, что все почти все не так.
А как? Где и кем записано, как должно быть, а как не должно? Я взрослая молодая женщина, способная решать за себя, имеющая право выбирать самой, чье внимание принимать, а кому вежливо, но непреклонно отказать. И оба инкуба пришлись мне по сердцу куда больше, чем я могла предположить.
Чем смела надеяться.
Губы Арсенио касаются то плеча, то шеи, ладонь путешествует неспешно по телу, закованному в тиски выходного платья. Задерживается на груди, затем опускается ниже. Путается в складках широкой юбки, и я ощущаю недовольство, раздражение Арсенио досадной этой преградой. Инкуб отодвигается, освобождает подол. Сама я теряюсь в происходящем, в собственных эмоциях, неистово бурлящих внутри, рвущихся на волю. Кажется, чем дальше, тем меньше я принадлежу себе, я таю в мужских руках и не возражаю, когда Байрон отстраняется чуть, разворачивает меня спиной к себе. Теперь Арсенио целует меня в губыкуда нетерпеливее, более жадно, нежели Байрон, а Байрон в плечо, и я ловлю мимолетную мысль, что, пожалуй, никогда бы не перепутала их даже с закрытыми глазами и не только благодаря нюху.
Все же они разные.
Тем лучше.
Платье сползает с плеч, впрочем, оно все равно сидит слишком плотно, чтобы его можно было вот так запросто снять, не расстегнув предварительно пуговицы на спине. Арсенио наконец тоже отстраняется, пристально смотрит на меня потемневшим, тяжелым взором и, подхватив осторожно край юбок, тянет их, открывая ноги до колен. Касается кончиками пальцев щиколоток, гладит каждую по очереди, затем проводит медленно вверх по затянутой в чулок ноге, и я спохватываюсь вдруг.
Что ты вы я пытаюсь вывернуться из объятий, однако Байрон удерживает меня на месте, прижимает мои руки к бокам. Новый легкий поцелуй в шею вызывает дрожь, поднимает волну знакомого жара.
Ну что такое, Рианн? лицо Арсенио по-прежнему близко к моему, голос едва слышен. Тебе же нравится, я это чувствую мы оба чувствуем.
Дело не в этом, я напрягаю слух и нюх, пробую вынырнуть из блаженного полузабытья, в которое погружают ласки мужчин рядом, и сосредоточиться на происходящем за пределами тесного нашего кружка.
Ладонь Арсенио исчезает под ворохом юбок, лежащих пышным кольцом вокруг талии, добирается до кожи выше края чулка. Рисует неведомые узоры на бедре и проникает под бельесмешно сказать, но из-за визитов Клеона я стала отдавать предпочтение совсем уж минималистским моделям, более подходящим девушкам из Эмирады, нежели добропорядочным леди Лилата. В конце концов, под платьем не видно, какое белье на мне надето, да и есть ли оно вообще, и я же не собираюсь раздеваться перед кем-то.
Кроме инкубов, разве что.
Я вздрагиваю вновь, закусываю нижнюю губунынче я уже слишком хорошо знаю, что последует затем. Одна лишь мысль кружит голову, туманит сознание обещанием скорого наслаждения и даже больше. Волчица твердо уверена, что теперь будет лучше, много лучше, нежели та возня в мобиле, торопливая, почти унизительная.
В чем же тогда? Байрон все-таки расстегивает несколько верхних пуговиц, скользит пальцем вдоль позвоночника и движение это в сочетании с откровенным прикосновением Арсенио заставляет шумно, рвано выдохнуть.
Нас могут увидеть и
Да и вурдалак с ними, Арсенио улыбается беззаботно, снова целует, заглушая возможные мои возражения.
Сосредоточиться на чем-либо еще не получается, меня хватает только на то, чтобы понять, что поблизости точно никого пока нет, никто не подсматривает из-за кустов, не прислушивается к характерно неровному нашему дыханию. Едва Арсенио прерывает поцелуй, как я прижимаюсь к груди Байрона, откидываю голову на его плечо. Ощущаю его ладонь под корсажем, накрывшую полушарие, надевать корсет на пикник в неформальной обстановке я не стала. Ловлю ртом воздух, стараясь сдерживать стоныкак бы хорошо мне ни было, как бы сильно я ни погрузилась в пьянящий этот водоворот, но я не желаю привлекать внимание случайных прохожих, нетерпеливо подаюсь бедрами навстречу, когда Арсенио, явно поддразнивая, с легкой усмешкой отводит руку, возвращаясь к нарочито неспешному рисованию узоров на коже. Теряюсь вновь и вновь, готовая начать биться в мужских объятия и просить не останавливаться. Постепенно мир отступает, делает шаг в сторону, словно в фигуре танца, оставив нас только втроем, и стон все же срывается, будто сам собой, когда наслаждение окатывает волной, накрывает, оглушает и ослепляет на мгновение. Байрон поворачивает мое лицо к себе, целует, пока тело невольно выгибается от удовольствия, и впрямь куда более сильного, яркого, чем то, что испытывало совсем недавно.
Наконец Байрон отстраняется, не размыкая, впрочем, объятий, позволяет мне отдышаться.
Арсенио продолжает гладить мои ноги под юбками, улыбаясь при том так самодовольно, будто все, что произошло только что, исключительно его заслуга. Несколько минут я сижу неподвижно, прислушиваясь отстраненно к пению птиц, легкому шелесту листвы, рокоту проплывающего неспешно корабля, и лишь затем предпринимаю попытку высвободиться из мужских рук. Инкубы не торопятся отпускать меня, особенно Арсенио, чьи пальцы нет-нет да норовят подняться выше края чулок, поддеть их, начиная стягивать.
Вы совсем с ума сошли, бормочу, отталкивая руки Арсенио.
Зато ты смогла по достоинству оценить то, что ждет тебя впереди. И это только начало, Рианн так сказать, аперитив к основному блюду.
Я в смущении отвожу взгляд, чувствуя укол совести из-за Клеона. Понимаю, сравнивать прелюдию и секс с едой в порядке вещей для инкубов, энергетическое насыщение для них столь же важно, как и физическое, однако не могу отделаться от ощущения намека в словах Арсенио, от неявного указания на мою вину. Волчица недовольна моими угрызениями, ей слишком хорошо сейчас, чтобы отвлекаться на человеческую привычку много и напряженно размышлять, она хочет без раздражающих переживаний насладиться моментом.
Арсенио с откровенной неохотой убирает руки, Байрон поправляет и застегивает платье. Наклоняется к самой моей шее, задевает чуть влажную кожу кончиком носа, дыхание инкуба тревожит завитки волос возле лица.