Я не помнювыдавила она, как меня зовут?
И не вспомнишь, хмыкнул Шянт в ответ, твое имя теперь принадлежит мне.
Что ты со мной сделал?! голос надломился и взвился вверх, отразившись от стен.
Согласие-то было добровольное, парировал он, ты хотела жить, и я помог.
Какая же ты мразь, Зима.
Голос Граци колоколом грянул в голове и превратился в болезненный укол совести. Змей бы так и сказал, еще бы головой покачал неодобрительно.
Губы девчонки исказились в усмешке, горькой и полной отчаянья. Выражение лица менялось так резко, что Шянт за ним не успевал. Эмоции отражались в глазах, в наклоне головы, в дрожании плеч. Малявка вся состояла из крохотных узелков, сотен мелких вспышек, рвущих ее изнутри.
Отвернувшись, она бросила взгляд на дверь.
Еще темно. Никто не заметит твоего отсутствия.
Что со мной будет? последовал глухой вопрос.
Ничего, если ты не побежишь жаловаться Клаудии.
Девчонка вздрогнула и бросила на Шянта затравленный взгляд. Он знал, какие мысли ее мучают. Что если наставница заметит? Почувствует перемены? Клаудия разбиралась во многих вещах, но и ее способности были ограничены. У любой силы были границы.
Вот только если девчонка вздумала бы раскрыть рот, то последствия могли быть самыми неожиданными.
Убить ее не убьют, но
Уходи, бросил он, и закрой внешнюю дверь. Клаудия не станет меня проверять, но стоит все вернуть, как было. Это ясно?
Малявка кивнула. Смяв в кулаке край сорочки, она шагнула к выходу.
И еще, Шянт наклонился, чувствуя исходящий от нее знакомый запах. Слишком знакомый, не ешь и не пей ничего, что они дают. Понимаешь?
Как же тогда девчонка удивленно обернулась и вздрогнула, поняв, что он подошел почти вплотную.
Шянт пожал плечами.
Кради. Увиливай. Для твоего же блага.
Как я могу тебе доверять?!
Дело твое. Но когда разум начнет на части распадаться, то ты поймешь, о чем я говорю. И меч забери, а то возникнут вопросы.
Девчонка нахмурилась и, не произнеся больше ни слова, подобрала свою стальную игрушку и вышла из зала, закрыв дверь за собой. Хоть засовы и оказались погнуты, но створки сошлись плотно, ни единой щели не осталось. Чистое везение.
Снаружи никто бы не заметил взлома.
***
Люди так привыкают к звуку своего имени, что когда он исчезает, то подвох замечают не сразу.
Будто всю жизнь живешь с родственником, а когда тот покидает отчий дом, то человек все еще по привычке ждет, что кто-то передаст соль за столом или позовет гулять, как делал прежде. Осознание накатывает постепенно, но легче от этого не становится.
Ни кухарка, ни Базель, ни даже Клаудия не называли ее по имени с того самого дня.
Их взгляды скользили по лицу, как по пустому месту, будто вместе с именем ушли и воспоминания.
Разумеется, все было не так уж плохо, в чем Безымянная смогла убедиться. Клаудия встречала ее в коридоре и приветливо здоровалась. Уроки проходили по той же схеме, что и всегда. Она совершала пробежки вокруг сада, училась обращаться с клинком, совершенствовала тело, все больше замечая, как оно крепнет.
Клаудия все так же уделяла ей три дня в неделю, пристально наблюдая, как ученица впитывает новые знания по истории, математике и письму.
Но даже в эти моменты она не обращалась к Безымянной по имени. Точно странная сила сдавливала язык в тот самый миг, когда оно должно было прозвучать, да так незаметно, что наставница, наверное, и сама этого не понимала.
Мироздание прогибалось под силой связи, клеймом горевшей на груди.
Клаудия относилась к Безымянной, как и прежде: явно помнила их путешествие от дома матушки в столицу, но имя испарилось. Стерлось из памяти, как пыль, которую смахнули.
Не было ни единого человека вокруг, что обратился бы к девушке по имени или как-то позвал. Будто весь этот крохотный мирок, сжавшийся до размера одного особняка, дружно сговорился и решил мучить несчастную неизвестностью и непониманием.
Впрочем, непонимание длилось недолго.
Мысль об иномирце не выходила из головы, давила на плечи тяжким грузом. Безымянная откровенно боялась, что Клаудия заметит произошедшие перемены. Будто тонкую паутинку, тянувшуюся от груди в пустоту, к темной тюрьме, мог видеть кто-то кроме нее. Но обитатели особняка не обращали внимания на слабое мерцание. Для них этой связи не существовало вовсе.
В конце концов, появилась мысль, что раз имени нет, то стоит придумать его, но и здесь план провалился. Выдуманные имена вылетали из головы на следующее же утро. Наставницы упорно обращались к ней «девчонка» или «эй, ты». Имена не приживались, точно растения, засохшие из-за неправильного полива.
Безымянная. Вот кем она была теперь.
От осознания этого внутри вскипало негодование. На языке ворочалась отвратительная горечь, и перед глазами вставал чернильный образ, от которого дрожали руки и судорогой сводило живот. Даже сейчас, когда их разделял сад и испещренный защитными символами черный камень, Безымянная видела алые глаза так же отчетливо, как если бы иномирец стоял всего в шаге впереди.
Запах жимолости стал ее запахом и отчетливо ощущался даже после мытья.
Мысль о привязи была неприятна, подтачивала силы, вызывала жжение под ребрами, словно там застрял раскаленный уголек.
Доверия к иномирцу не было совершенно. Он почти силой выбил из нее согласие. Знал, что Безымянная погибнет. В ее глазах этот поступок был отвратителен, хотя она и не знала причины.
Да даже если бы и знала, что изменилось бы?
Предупреждение о еде и пище обрело смысл позднее. Когда Безымянная не смогла вспомнить, как попала в столицу.
Открытие настолько ошеломило ее, что пришлось обратиться к дневнику, который заполнялся почти каждый день. События, описанные там, не нашли в мыслях ни единого отклика. Записи казались незнакомыми, чужеродными, сделанными не ее рукой.
Бессмыслица какая-то!
До боли сжимая в руках желтоватые страницы, Безымянная медленно опустилась на стул, еще раз перечитала заметки, понимая, что не помнит совершенно ничего до того момента, как вошла в особняк.
Такая уж и бессмыслица? Что, если Клаудия действительно что-то подмешивает в еду и питье? Но зачем?! Разве я хоть раз ослушалась приказа, проявила непокорность? Дело в чем-то еще, но в чем же? Или это попытка избежать вопросов? Я хотела знать, зачем я здесь, но объяснение явно не входит в планы Клаудии. И чтобы удостоверится, что я останусь покорной, оначистит мое сознание.
Больше Безымянная не притрагивалась к местной еде. Приходилось изворачиваться, чтобы не вызвать подозрений кухарки и Базель, которые пристально следили за питанием. Раньше она не замечала такой заинтересованности. Или просто не хотела замечать? Усталость не давала сконцентрироваться.
Постоянные тренировки изматывали настолько, что все, на что оставались силыеда и сон. На это и был расчет?
Безымянная подозревала, что иномирец может знать больше. Он точно знал!
«Для твоего же блага».
Он почувствовал и предупредил. Преследовал свои цели? Несомненно. Если память будет исчезать и дальше, то от меня останется лишь пустая оболочка.
От одной этой мысли скрутило желудок. Вцепившись пальцами в столешницу, она уткнулась лбом в раскрытые страницы и зажмурилась так сильно, что под веками вспыхнули красные искры.
Нужно вернуться туда. Всего один разговор.
Что плохого может случиться? Стоит лишь выбрать подходящее время.
***
Дни смешались с ночами, плотно переплелись, точно в диком танце, незнакомом и запутанном, где отделить одно от другого оказалось слишком сложно. Тренировки пролетали мимо, как одно мгновение, наполненное физической болью и мелкими радостями побед.
Правда, с последним было сложно. Базель спуску не давала и с каждым днем все выше задирала планку требований. Иногда Клаудия приходила посмотреть, как дела у ее избранницы, но чаще уходила недовольной, чем обрадованной. Ее можно было понять. Безымянная попадалась в банальные ловушки.
Базель однажды снизошла до откровенного разговора и даже ободрила, когда бой снова был проигран:
Нехватка опыта делает свое дело, пробасила она, ты никогда не держала в руке клинок. За пару месяцев не узнаешь того, что люди потом, кровью и шрамами познают на поле реального боя.
А вы там были? спросила Безымянная, на поле реального боя?
Женщина криво усмехнулась и указала острием клинка на тренировочную площадку.
Нечего расслабляться, ответила она, тебе ответ ничем не поможет.
Ночи смешались с рассветами, плотно переплелись. Знойная весна перетопилась в холодное лето. Когда удалось выбраться из омута бесконечных тренировок, за окном было двадцать второе июля, и землю нещадно хлестал дождь.
***
Погода разгулялась не на шутку. Холодные капли тарабанили по окну, по комнате метались тени, рожденные дрожащим огоньком свечи. Казалось, что сезон дождей давно закончился, июль на дворе, жара должна быть в самом разгаре, но в этом году все шло не так.
Прижав руку к груди, Безымянная прислонилась лбом к холодному стеклу. Крохотный уголек под пальцами уже не беспокоил, его тепло стало почти привычным. Чувство привязанности росло. Оно вторгалось в знакомое течение жизни, подкидывало неожиданные желания. Хотелось вернуться в темную клетку, поговорить с иномирцем. Даже тема была не важна, лишь сам разговор.
Просто голос услышать, ничего такого. Почувствовать, что она здесь не одна, что кто-то еще заперт в этой тюрьме, полной неизвестности и темных тайн.
Недавно Безымянная ночью прогулялась к выходу из особняка и не смогла преодолеть дверь. Та была распахнута настежь, но невидимая стена не выпускала ее наружу. Чуть не разревевшись от досады, она обошла территорию кругом и везде руками могла нащупать невидимую преграду.
Сама виновата. Надо было бежать, когда была такая возможность.
Нырнуть в первый попавшийся переулок и драпать, что было сил.
Слабовольная трусихавот кто ты. Боялась перемен, нуждалась в безопасности и ухватилась за руку Клаудии, хотя знала, что все это плохо пахнет серьезными проблемами.
Дура!
И теперь иномирец стал для нее тусклым огоньком свечи в царстве вопросов и обмана. Казалось, что уж кто-кто, а он не будет врать. Скажет, как есть, и если ей уготована смерть, то лучше узнать об этом сейчас.
Безымянная гнала навязчивые мысли, оправдывая их мороком, навязанными чувствами. Не могло это все происходить на самом деле.
Это все одиночество. Ты просто знаешь, что можешь войти туда и заговорить о чем угодно.
Я не хочу оставаться одна.
Но она не смела подходить к черным воротам. Чувство слежки не покидало ее ни на секунду. Базель казалась особенно напряженной и собранной. Клаудия старалась проводить с ученицей как можно больше времени, что почти не оставляло возможности заняться чем-то, кроме сна.
Что-то грохнуло в коридоре. От тяжелых знакомых шагов волосы встали дыбом, а в голове вспыхнули сотни догадок. Базель или кухарка заметили пропажу еды! Она была осторожна, никогда не брала больше, чем могла съесть за один раз, никогда не трогала свежие блюда, только остатки.
Кто-то сдал меня? Заметил пропажу?
Шаги замерли у двери.
Ручка дернулась, но ее не повернули. Вдох застрял где-то в горле.
Через мгновение скрипнули половицы, и шаги загрохотали дальше по коридору.
Почему наставница не проверила?
Оттолкнувшись от подоконника, Безымянная подошла к двери и выглянула в коридор.
Никого.
Она не переоделась после тренировки: серое облачение сидело, как влитое. Меч было лучше не брать.
Спустившись по лестнице на первый этаж, Безымянная краем уха уловила обрывок разговора. Голоса звучали из кабинета Клаудии, и тон был повышен до той отметки, когда два собеседника уже орут друг на друга, но еще не бросаются вазами. Замерев на последней ступеньке, она присела на корточки и даже старалась не дышать, чтобы не упустить ни единого слова.
Не указывай мне, что делать! что-то ударило по столу, нет времени на новые проверки и тренировки.
Безрассудство, Клаудия, она совершенно не готова идти на Изнанку, голос Базель звучал на удивление глухо. Она выросла, окрепла, научилась простейшему, но во имя Пожинающего, девка не может пойти туда.
Ты серьезно думаешь, что я могу все отложить?!
Ты нашла ее слишком поздно! Глупо было ожидать, что я смогу сотворить чудо за пару месяцев!
Замолчи! взвизгнула Клаудия. Ты знаешь, о ком мы говорим? Ей предначертано войти в Беренганд!
Очнись! Это всего лишь ребенок. Неподготовленный ребенок! Можно ли доверять предсказаниям иномирской твари, чьего языка мы даже не знаем в совершенстве?
На мгновение голоса смолкли. Показалось, что женщины сейчас выйдут из кабинета, и Безымянная шагнула к выходу, чтобы успеть выскочить на тренировочную площадку, скрыться среди деревьев в саду.
Голос Клаудии застал ее на полпути.
Лучше тебе заняться приготовлениями. Завтра стекло оживет. Она пройдет на Изнанку, готовая или нет. Наш единственный шанс, Базель. Наш и Первородной.
Что ответила Базель, было уже не разобрать. Выскочив на улицу, Безымянная уверенно двинулась вглубь сада, не обращая внимания на дождь, хлеставший по лицу, и холодные струйки, стекавшие за шиворот. В груди разливался жар. Он тянул вперед, к черным воротам, за которыми притаился безжалостный шантажист, отобравший самое дорогое. Из глубины поднималась волна чистого, незамутненного гнева.
Что произойдет завтра?
Безымянная никогда не слышала об Изнанке.
Что это за место и зачем мне быть там? Пора бежать, но как? Смогу ли я выбраться из особняка, если привязана к иномирцу? Может ли он помочь мне преодолеть невидимый барьер?
Толкнув ворота, она проскользнула внутрь и аккуратно закрыла створки за собой. В коридоре воздух напоминал раскаленный кисель. После холодного дождя жара обрушилась на плечи, точно молот на наковальню. Чем ближе были вторые ворота, тем жарче становилось, будто кто-то развел внутри огромный костер и поддерживал его несколько дней.
Пришлось прикрыть рукой лицо, когда створки открылись.
Иномирец стоял у стены слева, так, что можно было рассмотреть его профиль. От защитных символов к когтистой перчатке тянулось не меньше десятка золотистых нитей. Они тихо вибрировали, и именно от них в стороны расходился жар, но мужчина этого не замечал.
Иномирец не обернулся, хотя скрип петель был хорошо слышен. Тонкие губы кривились в болезненной гримасе, рука едва заметно дрожала, и через секунду нити лопнули с оглушительным звоном. Часть надписи на стене погасла.
Соскучилась? иномирец не обернулся, но Безымянная и так поняла, что мужчина усмехается.
Что такое Изнанка? выпалила она, проигнорировав вопрос.
Из-за жары волосы подсохли и начали завиваться, на лбу выступила испарина. Казалось, что еще чуть-чуть, и от одежды повалит пар.
Паршивое место, что я могу сказать? иномирец пожал плечами. Все мерзости, что человеку могут привидеться во сне, попадают на Изнанку, мужчина обернулся, сделала шаг. Безымянная только сейчас осознала, какой он высокий. И мощный. Они поджидают там, высматривают, вынюхивают, протягивают скользкие щупальца, чтобы ухватить тебя покрепче. Изнанкамир, в котором правил нет. Туда живые не ходят.
Иномирец замер всего в полушаге. Навис над ней, втянул носом воздух, как дикое животное, что обнюхивает свою жертву, но не коснулся. Прослойка пустоты между телами, толщиной в считаные дюймы, завибрировала от напряжения.
Сознание прошила раскаленная и неожиданная мысль, что мужчина жаждет прикосновения. Хотя бы к руке или щеке, к чему угодно.
Ладони он сцепил за спиной, чтобы не дать себе ни малейшего шанса, но откровенная жажда читалась во взгляде. В алые глаза было почти больно заглядывать.
Клаудия отправит меня туда, смущенно выдавила Безымянная, делая шаг назад.
И у нее для этого есть веские причины, карминовые радужки сверкнули в полумраке зала, но ты в ее кабинете не бывала. Ты не знаешь.
Не знаю чего?
Иномирец наклонился, и их глаза оказались на одном уровне. Тело бил озноб, хотя в комнате было жарко, как в печке. Волосы взмокли от пота, а в горле застрял противный кислый комок.
Что тыразменная монета, детка.
Мужчина отстранился и снова отошел к стене. Когти перчатки скользнули по защитным символам, золотистые нитки оплели запястье.
Тыновое вместилище для их божества, спящего в башне. Кусок мяса, который пригоден лишь, как сосуд для души Первородной. И завтра, в единственный день в году, когда сработает стекло Литгиль, ты пойдешь на Изнанку. Как тебе такая правда?