На дорогу она больше не смотрела. И так зналаэльфий страж на месте и с этого места не двинется. Пригнувшись, юркнула по тропке и не разгибала спины, пока почти носом не уперлась в свальник. Расхлябанная калитка в огороже торжка была приоткрыта. Из щели торчали знакомые портки. Иногда показывалась рука, тянулась и почесывала зудящую кожу под заплаткой.
Томаш, зашептала Лорка, а ну домой!
Тихо ты, не слышно! зашипел брат.
Звука отломанной со старой рябины ветки оказалось достаточно. Пострел подскочил и, прикрывая дорогое, вприпрыжку помчался к дому. А Лорка осталась, потому что услышала голос-песню.
А́э тен а́таеʹти ка́ан лленае́ тарм хаелле́ да́эроин.
По одному от каждого дома возраста лета до конца срока его жизни в наказание, перевел Лексен.
Редкие его, седеющие на висках волосы, топорщились над ушами, подбородок пробило щетиной, он отчаянно моргалподнимающееся над ельником солнце слепило глазаи одергивал криво сидящий кафтан, надетый на исподнюю рубаху, наспех заправленную в штаны. Стоящий в двух пядях от него Среброликий на Лексена даже не смотрел, но Лорка точно знала, что отвратителен ему и заискивающий Лексенов голос и вид его, да и все прочие люди тоже. А еще, что выдыхает страж медленно не от того, что так ему природой положено, а потому, что воняет. По правде сказать, несло от свальника знатно, Лорка сама морщилась, что уж говорить про пришлого.
Гринька, часто бывающий в городе с отцом по торговым делам, всякий раз, подсаживаясь к Лорке на сиделках, часто рассказывал, про елфие. Мол, бывают они там часто. Ей нравилось слушать, и парень разливался соловьем.
Одежу носят цветную, яркую в несколько слоев, как девки, и пахнет от них так же, цветами да травой. Косы плетут рядами и каменьями всякими и цветными шнурами украшают, а когда и так ходят, тогда со спины точно от плечистой крали не отличишь. Только наши-то с собой мечи не таскают, а у этих завсегда либо меч, либо кинжал. И ходят, как трава речная на дне стелется, вот, как ты, и Гринька смотрел масляными глазами и лез обниматься. Дурак.
С возрастом сын лавочника растерял что юношеский жирок, что робость, прибавил в росте и сделался завидным женихом. Еще бы, единственный сын. Вон стоит с отцом, брови хмурит. Красивый. Глаза карие с золотой крапинкой, волосы темные волной.
Илле́н каалн та́йем, меж тем продолжил тин элле. А́таэ те леттʹэнра́еʹти та́эм ка́дате тэссе́н.
Стражи обыщут жилища. За каждого сбежавшего его дом ответит вдвое, тут же перевел Лексен.
Собравшиеся загудели. Лорка углядела в толпе отца, пригнулась и поспешила обратно. Надо вернуться раньше и сделать вид, будто и не ходила никуда. Только бы Томаш опять не сбег.
Братец обнаружился в траве у лаза, наблюдал за неподвижным Среброликим. Лорка, уже не таясь, подошла и цапнула увлекшегося мальчишку за тонкое розоватое чуть оттопыренное ухо.
Вот точно отцу скажу.
А не скажешь! возразил братец, вырываясь и ныряя в лаз.
С чего бы? девушка пробралась за ним.
Будто не понятно! Меня прогнала, а сама ухи клеила, прищурился Томаш. А я вот знаю, что Стражей приехало две дюжины и два, полторы дюжины вокруг стоят, шесть у старостиного дома отираются, один на торжке. А еще где? А? А? Так скажешь, что было?
В хату давай, приказала Лорка, холодея спиной. Это пока она там слушала, брат успел всю веску обежать и посчитать прибывших?
Скажи, скажи, скажи, не унимался Томаш, скакал вокруг, дергая то за косу, то за рукав.
Сказочницу нашел. Вот отец придет, будут тебе сказки, короб, лукошко и еще немножко.
Ну, Лорка, снова заканючил он, повис на резном перильце крыльца, болтая в воздухе грязными ногами, рубашка задралась, открывая загорелый с длинной царапиной живот. А я волшебное слово знаю! Ка́йлиенʹти Лло́риен, аст лите́.
Лорка зашикала на брата, в который раз ругая себя за то, что стала учить его грамоте на элфиенʹрие. Свои литеры Томаш не очень-то любил, а эти на ходу схватил. И говорил чисто, как мама, когда пела. И голос его был похож на мамин, особенно, если Томаш говорил на языке элфие.
Когда отец услышал, впервые выдрал ее хворостиной и в погребе запер. Томашу тогда четыре было. Братик испугался, цуцыком сидел под дверью в погреб и в щелку сопел, глотая частые слезы. Наревелся тогда и за нее, и за себя. Лорка перестала петь брату мамину песню, а когда тот подрос, показала литеры. Тайком. За что снова была посажена в погреб. Так и жили. Лорка с братом тайком учили буквы и слова, какие Лорка помнила, а отец делал вид, что не знает. А может, смирился. Томашу почти семь, осенью он станет ходить в школу учить Уложения Хранителей, литеры и счет, и постаревший Лексен станет удивляться, откуда он знает слова. А может и не будет, он же сам ее учил.
Кайлиенʹти Ллориен, аст лите, нараспев повторял Томаш, прыгая на одной ноге через порожек в сенцы и дальше в хату. Сестра моя Лориен, прошу тебя.
Лориен, ллоэ́й риэлле́н, Предназначенная судьбой.
Часть 2. Новости / Фа́таен
Если хотите вы избегнуть вечной муки, верните неправедно нажитое ограбленным. Уложения Хранителей.
Глава 1
Когда все разошлись, Дамьян подкараулил старосту Гавра у общинного амбара и молча дал в рыло. Не со злаДамьян злым никогда не был, даром что силой Единый не обделилот обиды. Не крепко, но так, чтоб понял. Староста отлепился от высохшей щепастой стенки, на которой было вдоволь что пыли, что тонкой летней паутины с травяной трухой, отряхнул крепкую крашеную синим рубаху и оттер расквашенный нос рукой.
Ты, это За что?
А то не знаешь?
Так сам же решил, никто в спину не пихал.
Не пихал, подтвердил Дамьян и руки за опояску сунул, чтоб искуса еще раз стукнуть не было, хотя кулак чесался, да только я просил надзорщика елфского связать и так оставить, а вы, навьи дети, прирезали. За своих земельных они бы ничего не сделали, чай ро́бы у них, что мухи, помрутне заметят, а за своего душу вынут.
Так не возьмут ничего, людей только. Один из рода, не старый.
Из рода один, говоришь? опояска затрещала, и староста опасливо отодвинулся. У тебя в роду сколько? Три семьи кровных и прижилых еще, а в моем? Дочка да сын голопятый? Самому идти? А, Гавр? Что молчишь? Как «за зерном» ехать, так соловьем пел.
Не возьмут тебя, старый ты им, сказано же, возраста лета и до конца срока его, а ты, того, не летний, в самую осень уже. Вон, дочку пошли, она у тебя смазливая, пристроится. Все одно не возьмет ее тут никто.
Это почему?
Так мамка порченой крови была, с елфями мешаной. И дите такое же. Или, думал, не знал никто?
Опояска треснула, хрустнул старостин уже однажды ломаный и оттого кривой нос.
* * *
Корову Лорка сама повела, а Томаша посадила лучину щепить, и чтоб пока плетенку не наполнит, с места не вставал. А на обратном пути на Гриньку наткнулась. По щегольскому виду и накрученной на палец измочаленной травине поняла, что нарочно поджидал и давно. До дома оставалось всего ничего, можно было через неогороженный общинный сад прошмыгнуть, но купцов сынок ее уже заметил. От яблони отлепился и навстречу пошел. Улыбается. Рубаха нарядная желтая с красной вышивкой Сердце екнуло.
Лорка всегда мамину руку в шитье узнавала, хотя та вышивала редко, больше кружево плела. А кружевницей она была знатной. Заказы брала из города, для барышень. Одна такая даже сама приезжала. С двумя охоронцами. Да не в повозке, а верхом, в платье эльфийском, и волосы так же плелав косы, с цветами и каменьями. Денег сулила много, чтоб мама к ней в работницы шла, и ей одной только плела и жила там же, в городе. Так вот семьей и взяла бы. Лорке тогда сразу замечталось про библиотеку, про которую Лексен говорил, что книжек там тьма всяких, целый дом с храм размером, а то и больше. Отец отказал. Ему, охотнику, что в городе делать? А книжки Лорка любила. У нее была одна на элфиенʹриа.
После маминой смерти тяжко стало, отец книжку и продал. И то кружево, что мама для нее, для Лорки, на свадебный покров плела. Мамины кружева дорого стоили.
Отец после тризны едва не запил. Из дома в лес уходил на весь день, возвращался ополночь, под навьи песни, без добычи совсем, а Лорка все одна и одна, Томаш только в люльке. Сначала вдовая тетка Юна приходила, как раньше, когда мама была. Мама по дому мало что делала, ей руки портить нельзя было. Отец Юне платил. Тетка приходила с двойняшками и все-все делала и Лорку поучала. А как платить нечем стало, так больше и не ходила. Иногда только, когда Лорка еще совсем ничего про детей не знала. Теперь знает. Книжку все равно было жальче, чем кружево.
На то девятидневье, в четверик, отец поехал в город за зерном. Вернулся странный, без зерна, и книжку привез, такую же, как была, только новую совсем, она еще красками пахла. Лорка ее только два раза всего доставала.
Лорка, заговорил Гринь, смотри, что дам? Марципан. И сунул ей в руку шуршащий кулечек. На сиделки в осьмицу придешь? Ждать буду.
Лорка потупилась. Угощение-то, считай, взяла. А и все равно пойти собиралась. Отец отпустит, всегда пускает.
За гостинец спасибо. Пойду, ответила она, чуть отступая. И на сиделки пойду. И сейчас пойду тоже, работы много.
Гринь снова заулыбался, будто ему сребник посулили, и за ленту в косе цапнул.
Пусти, попросилась Лорка. Пора мне.
Красивая ты, у меня в груди жмет, как вижу, Гринь вдруг сделался серьезным, а Лорка смотрела на его губы, которые были аккурат напротив ее собственных. Поцелует еще, как потом? Ты мне вот что скажи. Если отец свата в листопад пришлет, пойдешь за меня?
Лорка вспыхнула, выдернула косу и бросилась прочь.
Так пойдешь? крикнул ей вдогонку парень.
А вот пусть пришлет сразу! звонко отозвалась она в ответ, оборачиваясь, и увидела, как купцов наследник сияет.
Ты чего такая? удивленно вскинулся Томаш, отрываясь от работы и интересом разглядывая румяную, как яблоко, сестрицу. Будто тебя замуж позвали!
Лорка поспешно приложила ладони к щекам, но те занялись еще пуще. Пришлось к умывальнику бежать и долго плескать в лицо водой.
Что, правда? вытаращился Томаш. А кто?
И тут он разглядел гостинец, который Лорка на лавке бросила.
Это Гринь, что ли? Вот дурная!
Уши целые? Мешаются? обидевшись, спросила она братца, вытирая унявшиеся щеки.
А что уши сразу! Половина вески знает, что Ермил еще той весной с Гавром об заклад побились, что старостина Цвета за Гриньку пойдет, тараторил Томаш. Он уже запустил пальцы в кулек и радостно пихал сладости за щеку, как хомяк.
А вдруг нет? Лорке стало обидно, она не хуже Цветы, и коса длиннее и вообще!
А вдруг да!
В сенцах лязгнуло. Томаш спрятал кулек за пазуху, и нырнул за печь, откуда появился с новым смолистым чурбачком для лучины. Лорка натянула передник и полезла в печь за кашей. Отец, это был он, утром так и не поел. «Может от того и злой, подумалось Лорке. Интересно, скажет, что на торжке было?»
Глава 2
Отец так и не сказал. Поел и так же молча во двор пошел, в свою сарайку, где он шкурами занимался. Что он себе думал, не понятно.
Томаш закончил с заданием и стал проситься гулять, хитро блестя глазами. Лорка всегда удивлялась, как ему удавалось все весковые новости собирать.
А огород полоть? Опять мне одной?
Ну, Лорка, заныл тот, потом за пазуху полез и вернул кулек с Гриневым гостинцем.
Моргнуть не успела, а брата и след простыл. Лорка сунула пальцы в кулектам сиротливо лежала одна конфетка. Сладкая. А от Гриня всегда медом пахнет. От других парней телом или мылом, а от Гринямедом. Дурак. Зачем про свата говорил, если у них с Цветой все сговорено.
Вымыв тарелки и начистив картошки на ужин, Лорка отправилась полоть. Сегодня не жарко, можно и днем, и комарья нет.
Она разогнулась. Морковка тянулась аккуратными зелеными рядками, в бороздах подсыхала вырванная сорная трава. Хорошо. Высоко в небе пел жаворонок, бродили по двору куры, чем-то стучал в сарайке отец. Девушка подумывала пройтись еще по огурцам, да не успела.
Эй, Лорка! братец сидел под кустом смородины, лопал черные, крупные, но еще кисловатые ягоды, извозив красным соком губы и подбородок, потому как сначала в жменю рвал, а потом все сорванное в рот закидывал. Вот проглот! И когда только пролезть сюда успел!
Да Лорка же! Чего скажу-у-у! Прищурился и залыбился во весь рот. Зубы и язык были синие от потемневшего сока.
Ну?
Томаш выбрался из-под куста и, отряхивая коленки от налипшего сора, направился к калитке. Лорка за ним.
А пойдем на речку!
А сказать?
А там и скажу!
«Можно и на речку, подумала она, все равно надо».
Пол-лучины спустя они уже шли по тропке за садом. Ну, как, шли, она, Лорка, шла, а Томаш ускакал вперед. Он уже набрал паданцев и набил яблочной мякотью рот, нет бы, кашу поел, пока она собирала в корзину горшочек мылом и ношеные рубашки.
Сейчас спуститься в неглубокий светлый овражек, а за ним речка. Пока Лорка дошла до мостков, братец уже успел пошуршать по камышам, потрогать пяткой воду с мостков, раздеться до исподнего и радостно плюхнуться, поднимая тучу брызг.
Томаш! выкрикнула она, но вряд ли увлеченный купанием брат ее слышал, зато воды набаламутил знатно. Как теперь стирать?
Переждав первый мальчишечий азарт, сидя на мостках и опустив ноги в теплую желтоватую воду, Лорка взялась за стирку и две лучины терла и мяла полотняные рубашки. Вдоволь накупавшись, Томаш пристроился рядом. Взялся полоскать. Больше проказил, чем помогал, но дело пошло быстрее.
Чего с ребятами на косу не пошел?
Ну их, дернул загорелым худым плечом брат и с удвоенной силой зашлепал рубашкой по воде.
А что сказать-то хотел.
Брат тут же оживился, забыл детские горести и едва не упустил отцовскую рубашку, тонкую, еще мама шила и вышивала по вороту узором из лозы. Поймал за рукав, отжал и в корзинку к чистым сложил. Последняя.
Я знаю, зачем елфы элфие к нам приехали.
Где слышал?
Не слышал, знаю. Ну, подумал. Помнишь, на позато девятидневье, когда папка еще в город ездил, обоз из Земель разорили?
Какой еще обоз?
Да елфский же, говорю же, из Земель! Я Ваской и Спасом у корчмы в камушки играл. А жарко было, вот дядька Илий дверь и открыл. А там проезжие сидели с краю, один потом пива напился и в бурьяне спал, с мечами, и лук у одного был, чуть не с меня ростом! А! Ну да! Так они говорили, что кто-то обоз разорил, и обозники все мертвые, и элфие, что надзирающим ехал, тоже. И что дурной смертью убили, сетью связали и закололи.
Томаш замолчал, а потом зашелся смехом и, хватаясь за живот, завалился на спину, подрыгивая ногами с белесыми, размякшими от воды пальцами.
Чтоб тебя навий схватил, балда!
Ой, не могу, не унимался брат, ты б себя видела! Рот открыла, глаза плошками и руки к груди прижала, точь-в-точь как Цветка-дурында, когда Гринь по улице идет. Аха-ха!
В Лоркиных действительно прижатых к груди руках была нонешняя Томашева рубашка, которую она тоже прополоскала, и этой самой рубашкой, отжатой от воды, но все еще влажной, Томаш по дрыгающимся пяткам и получил.
Ой! Не дерись! Брат сидел спокойно, но губы его, все еще темные в уголках от смородины, то и дело разъезжались. Если Гринь тебе опять гостинчик принесет, дашь?
А ты вот пошути еще и узнаешь. А про обоз не врешь?
Не вру. Мне еще про то пасечникова Викта говорила. Дядька Виток на ярмарке в тот восьмерик был и ее с собой брал, так она слышала, как он с другими весчанами, кому в нашу сторону в вечер обратно ехать, договаривался, чтоб не одному, а то, мол, будет, как с обозом елфьим. Вздохнул, сел на край и ноги в воду бултыхнул. А что на торжке говорили?
Что людей заберут. Наказание такое.
Думаешь, из наших кто? оторопело спросил Томаш.
Лорка пожала плечами.
Думаю, сказала она, никто и разбираться не станет. Но за беглецов вдвойне спросят.
А хочешь, и ты купаться сходи, пока нет никого, там дальше есть пяточка без камыша и песок на дне. А я тут посижу, посвищу если что.
Было уже жарковато, да еще бельем намахалась. Сорочка липла к спине и ко всему прочему тоже, поэтому Лорка долго раздумывать не стала. В камышах нашлась едва заметная тропка. Она бы сама не нашла, если бы Томаш не показал. Тропка вывела к пяточке, по-другому и не назовешь, желтый песчаный язык скатывался с пологого, поросшего мягкой травой берега и уходил под воду. С обеих сторон по берегу место скрывал камыш, а травяную полянку обступали ивы. У берега трава была короткой и мягкой, ближе к деревьям вздымались метелки тростника. Лорка сдернула опояску, быстро стянула сарафан и в одной сорочке вошла в воду по грудь и замерла, поводя руками.
Руки в воде казались тоньше, как не ее. Коса намокла и оттягивала голову. Тонкое белое полотно прилипло к телу, и Лорка присела. Ей от чего-то стало стыдно видеть себя, сквозь сделавшийся прозрачным от воды лен, округлую грудь с розовыми сосками, живот В бане не стыдно, а тут вот Течение колыхало подол сорочки, неспешно оборачивая его вокруг ног. Вода касалась ее везде, гладила. Сделалось маетно, будто кто на нее, Лорку, глядел, вот как Гринь на сиделках перед тем, как обниматься лезть.