Но еда была сытной.
Вискитеплым.
И будь оно все проклято, если пар так приятно не согревал мне шрамы.
Я встречала трактиры получше, это правда. Но в тот момент, закрой я глаза, я как будто могла притвориться, что я просто обычный человек.
Как все прочие в этом городе.
Нам пора за дело. Надо еще кучу людей убить.
Я знала Джеро всего ничего, но, кажется, у него был талант портить настроение. Он определенно не дал мне долго наслаждаться благами цивилизациимне едва удалось сунуть голову под воду, как Джеро принялся торопить меня наверх, в комнаты.
Если это все, чего вы хотели, то могли бы заполучить кого другого куда меньшими усилиями, ответила я, следуя за ним по устланному коврами коридору с закрытыми дверями по обе стороны от нас. То есть не то чтобы я не была хороша в убийствах, но
Заверяю, если бы мой наниматель мог бы удовлетвориться кучкой мертвых тел, мне не поручили бы выискивать тебя. Он, в конце концов, не стал бы величайшим вольнотворцем в Шраме, ограничивая свое видение простыми трупами. То, что он запланировал, куда масштабнее. Джеро сверкнул через плечо улыбкой. И ни о ком, кто столь же хорош в убийствах, нет столько молвы, как о тебе, Сэл Какофония.
Он либо пытался меня похвалить, либо это был такой крайне конченый флирт. В любом случае, мне это самую малость льстило. Не то чтобы напоминание о мертвых телахлучший способ, но
Думаю, мне просто давно никто так не улыбался.
Если, конечно, я решу принять ваше предложение, напомнила я. А я ни на что не соглашусь, пока в точности не узнаю, чего он хочет.
Конечно, отозвался Джеро. В случае чего ты будешь вольна забрать сведения, которые мы предложили, не отказать себе в нашем гостеприимстве сколько тебе угодно и покинуть нас с тем количеством виски, какое тебе захочется забрать. Он помолчал, потом добавил:Без местонахождения Дарриш.
И вот так все приятные улыбки, теплые чувства, иллюзии, притворство, будто вы нормальные люди, растаяли, словно снег на окне. Шрамы заныли, Какофония обжег бедро, и крошечный лист в кармане палантина вдруг стал тяжелым, словно валун.
Список.
Я на мгновение забыла о неми обо всех именах. Я забыла, что пока все и каждый из скитальцев, в него внесенных, не будет мертв, все, что мне остаетсяэто лишь притворяться, что все будет нормально.
Я не могла притворяться. Я устала.
Ну вот мы и на месте.
Я подняла взгляд и увидела тупик. Над нами возвышалась стена, пустая, за исключением картины с парусником. Я бросила на Джеро взглядто ли в замешательстве, то ли в недовольстве, за которым быстро последует удар по зубам, если гад притащил меня сюда просто полюбоваться на живопись.
Там ведь даже голых людей не нарисовано.
Один момент, Джеро опустился на колени, вытащил из кармана листок и принялся обводить им стену. Обычно работает само по себе, но иногда ему нужно немного о, вот.
Он с силой прижал листок к стене. На его поверхности засветился сигил. В ответ по краю стены тускло вспыхнула цепочка маленьких символов. Раздался приглушенный звук, и стена сдвинулась, исчезая в постройке и обнажая тайный проход.
Чарография, прошептала я.
Сигил-приказ, если точнее, отозвался Джеро, вставая. Из тех, что наш наниматель создал лично. Он и сам изрядно талантливый чарограф. Джеро бросил на меня любопытный взгляд. Знаешь о них что-нибудь?
Я открыла рот для ответа. Но забыла, как разговариватьэто знание оказалось погребено под круговоротом образов, хлынувших в голову. Темные глаза, спрятанные за толстыми линзами очков. Перья, воткнутые в тугой пучок черных волос. Руки, которые раньше так приятно касались моих шрамов
Нет, предпочла ответить я. Но знала того, кто разбирался.
По сути, сигил-приказто, что убеждает объект, что он нечто другое, пояснил Джеро, жестом приглашая меня последовать за ним дальше по коридору. Например, убеждает стену, что она дверь.
Ясно, буркнула я. В этой работенке будет куча магической срани?
Я бы тебе рассказал, хмыкнул Джеро, однако он разглашал лишь частички плана. Любой из нас знает лишь фрагмент.
Нас? Я вскинула бровь. Есть еще?
Ты же не ожидала, что столь острый разум придумает план, который способны исполнить лишь два человека, м-м? поинтересовался Джеро, посмеиваясь. Я был первой подвижной частью в его механизме, и провел последние четыре месяца в поисках остальных. Ты всего лишь последняя деталь, прежде чем мы запустим эту штуку на пути к
Его метафора резко оборвалась, стоило ему свернуть за угол и воткнуться лицом в, как казалось, стену из великолепнейшей ткани.
Джеро, Джеро, Джеро укорил его глубокий голос, и на плечи Джеро легла пара крупных рук.
И я наконец увидела, что этой стеной была на самом деле женщина в одежде из этой самой великолепнейшей ткани.
Существуют потрясающе более простые способы уткнуться лицом женщине в груди.
Очень очень высокая женщина.
Ее безусловно восхитительный гардероб безуспешно пытался скрыть мышцы на ее шести-с-половиной-футовом теле, возвышающемся над Джеро, словно исключительно прекрасно задрапированная башня. На мощных ногах трещали облегающие бриджи и ботинки, и она носила красный шелковый жилет поверх белой рубахи с длинными рукавами, подчеркивающей могучую грудь и широкие, крепкие руки.
Она подняла Джеро в воздух, словно он был игрушечным, и поднесла лицом к своему более красивому лицу. И не подумаешь, что женщина такого роста способна быть кокетливой, но улыбка, которой она его одарила, прекрасно сочеталась с затрепетавшими ресницамиа также с изящными чертами лица в обрамлении коротко остриженных, черных как смоль волос, смазанных маслом и зачесанных назад.
Я, впрочем, немного оскорблена, что ты прежде этого не предложил мне, по крайней мере, бутылку вина.
Для тебя мне понадобится куда больше бутылки. Джеро, стоило заметить, веселье не разделил и равнодушно на нее уставился. Поставь меня на пол, ради всего, блядь, святого. Мы не одни.
Не одни? Женщина глянула через его плечо на меня, и у нее загорелись глаза. Не одни!
Она довольно грубо выронила Джеро и перешагнула, словно позабыла, что может на него наступить. С улыбкой протянула мне крупную руку с идеально ухоженными ногтями.
Мэм, произнесла она, как же мы сегодня очаровательны.
Э-э спасибо? Я взяла ее ладонь. Я
О, я прекрасно знаю, кто вы. Она поднесла мою руку к губам и мягко поцеловала первые два пальца по-староимперски. Доходила молва. Добрая, во всяком случае.
Я не сдержала усмешки.
Обо мне не ходит добрая молва, мэм.
О? Разве не правда, что однажды вы в одиночку остановили десять бандитов, дабы защитить честь юного джентльмена?
Это правда.
Ну, частично правда.
Ну все смутно.
Он не был честным-благородным, а всего лишь богатым отпрыском более богатого папаши, который сбежал, чтобы основать собственное бандитское царство, и которого мне нужно было приволочь обратно к этому папаше который, в свою очередь, взамен был готов закрыть глаза на то, что я ограбила его караван тремя, что ли, днями ранее. Часть, где я остановила десяток бандитоввот это, впрочем, чистая правда.
Ну, то есть, они больше не двигались после того, как я их взорвала, так что да, как я сказала, тут смутно.
Вы застали меня врасплох, отозвалась я. Мадам
Агнестрада, произнесла она мягким, как шелк, голосом.
Я нахмурилась. Имя звучало знакомо. И женщин ТАКОГО роста в мире встречалось немного, не говоря уже о Шраме. И все равно мои мысли смешалисьчто же Джеро и его хозяин задумали, если им нужна такая, как она.
Агне, Джеро поднялся на ноги и отряхнулся. Правильно ли я понимаютвое присутствие означает, что нечто пошло наперекосяк? Мы собирались встретиться с Двумя-Одинокими-Стариками.
Собирались, да. Но сейчас вы собираетесь помочь мне кое с чем другим. Агне ткнула большим пальцем туда, откуда мы только что пришли. Он сам, лично попросил меня отыскать вас и помочь найти остальных. Тот очаровательный рогатый мелкий утром куда-то ушел, и близнецы, бесспорно, где-то бумагу марают.
Джеро стиснул зубы.
Тогда отправляйся и ищи.
Агне покачала головой.
Близнец слушает только свою сестру. А она слушает только тебя. Меня она почему-то не любит. Она наклонилась ко мневернее, надо мнойи заговорщицки прошептала:Подозреваю, завидует моему женскому загадочному обаянию.
Я точно не собиралась с этим спорить. Как и Джеро, который потер глаза и вскинул руки.
Ладно. Хорошо, блядь. Я помогу тебе их найти. Он глянул на меня, мотнул подбородком дальше по коридору. Тебя он, впрочем, ждет. Последняя дверь. Сперва постучи.
Рада познакомиться, дорогая. Агне взяла Джеро за руку, свободной ладонью изящно махнула мне и потянула его за собой. Просто жду не дождусь, когда мы вместе с тобой начнем убивать людей.
Она показалась мне милой.
Я продолжила путь по коридору и пришла к двойным дверям в его конце. Простым, ничем не примечательнымне таким, за которыми, как можно подумать, должен прятаться вольнотворец, какими бы скрытными они ни были. Но я все равно протянула руку и постучала.
Ответа не последовало.
Я выждала мгновение, потом положила ладонь на ручку и толкнула дверь.
И встретилась лицом к лицу с городом, который убила.
Там был Последнесвет. Его улицы, изысканные и безупречные. Его дома и лавки ровным строем вдоль переулков. Его шпили, вздымающиеся высоко над всем, глядящие сверху вниз сквозь яркие окна под красно-белыми флагами. Его каналы, прекрасные и голубые, бегущие мимо улиц, под мостами, словно жилы драгоценной руды.
И фонари
Крошечные огни, разбросанные повсюду, свисали с каждого карниза, украшали каждую башню, парили вдоль каждого канала. Когда Последнесвет еще стоял, эти огни освещали весь город, словно небо, полное красно-белых звезд, под которыми люди торговали, смеялись
И умирали. Ночью, когда я привела на их порог войну.
Город был воспроизведен в таких подробностях, что я не сразу осознала всю его миниатюрность. Воссозданная версия растянулась на громадном столе, единственном предмете мебели в комнате, под алхимическим светом, льющемся сверху. Каждая постройка была идеальной копией оригинала, вплоть до последнего окошка на последнем домишке в последнем переулочке.
Невероятно. Кажется, я должна была восхититься. Любой на моем месте должен был.
Но яСэл Какофония. И я не могла смотреть на этот крошечный город и не видеть маленькое кладбище. Где каждая постройкамогила. Каждый шпильсклеп.
Слишком много их возведено моей рукой.
Три месяца.
Хриплый голос донесся откуда-то из недр комнаты. В тени, с другой стороны стола, что-то пошевелилось, подавшись ближе к тусклому свету.
Мужчина. Или, может, скелет, который еще не понял, что он мертв. Сложно сказать.
Он был высоким, тощим и, честно говоря, не таким уж старым. Однако усталость сточила юность и мощь, оставив человека слишком исхудалого, чтобы есть, слишком изнуренного, чтобы умереть. Его волосы были уже скорее белыми, чем черными, и свисали нечесаными прядями. Согбенность была непривычной и чуждой. Одежда неплохая, но грязная и мятая. Лицо осунулось, как у мертвеца в петле, землистая кожа обвисла вокруг глубоко посаженных, обведенных темным глаз.
Два-Одиноких-Старика.
Некогда величайший вольнотворец Шрама. Теперь хранитель самой крошечной крипты в мире.
Три месяца, двадцать четыре дня, шестнадцать часов, сорок девять минут и, он помедлил, закрыл глаза, продолжая безмолвно шевелить губами, семь секунд. Он махнул тонкой рукой над миниатюрным городом. Вот, сколько это заняло.
Я, не проронив ни слова, уставилась на городего город. Неужели столько же прошло с тех пор, как Последнесвет оказался разрушен? С тех пор, как я скрылась в дебрях и отправилась гоняться за смертью? Мне казалось, прошло больше времени, словно я исчезла из мира, который продолжил жить годами уже без меня.
Интересно, казалось ли ему так же.
Последнесвет настоящий Последнесвет был возведен за всего двадцать два года, продолжил Два-Одиноких-Старика голосом, похожим на хруст битого стекла. Неточно, я знаю, но на деле город никогда не переставал строиться. Каждый год находились люди, желающие больше домов. Каждый год я думал, мы можем сделать башни выше или заставить фонари светить ярче. Он уставился на миниатюрный город на долгий, полный тишины миг. С фонарями было сложнее всего. Их так много.
Но я помню каждый, произнес он, потому что я был рядом, когда мы каждый вешали. Это, в конце концов, моя алхимия и сигилы давали им свет. И каждую постройку возводили по моей задумке. При мне сооружали каждую башню, таверну, кафе и лавку, сад и парк
Его голос стих. Взгляд тоже померк, устремившись куда-то в темноту, к призрачному городу, куда величественней этого.
Двадцать два года.
Он покачнулся, оперся на край стола.
И они разрушили все за меньше, чем день.
Они разрушили.
Вернее, мы.
Шрам кишел молвой о том, как это произошло. Никто не мог договориться, кто же первый выстрелилто ли революционные пушки ядрами, то ли имперские птицы чарами. Равно как никто не мог договориться, кто же стал первой невинной жертвойто ли семья, попавшая под перекрестный огонь, то ли старик, пораженный взрывом. Но все знали, что Революция и Империум рвали друг друга на куски и в ходе боя утащили Последнесвет за собой.
Была там и Сэл Какофония. Кто-то говорил, что это она все и развязала. Кто-то говорил, что она просто оттуда вышла. Кто-то говорил, что она лично переходила от дома к дому и пронзала клинком глотки всем, кого только могла найтимужчинам, женщинам, детям.
Честно говоря, задумываясь о том времени, я иногда с трудом вспоминаю, кто прав.
Но я там была. И я привела в город огонь и кровь. Когда я уходила, я оставляла позади груду пепла и праха.
Я хотела сказать, что оно того стоило. Что из-за того, что я сделала той ночью, умерли злые люди. Но стоило мне открыть рот, как я ощутила на языке вкус лжи.
Неважно, сколько злых людей я прикончила, ведь я убила куда больше хороших.
Я не знала, какие слова сказать, чтобы уравнять чаши этих весов.
Не знала, существуют ли такие слова вообще.
Я не виню тебя, Какофония.
Может, он ощутил мое колебание. Или, может, просто говорил сам с собой. Он не смотрел на меня, по-прежнему не отводя взгляд от крошечного города.
Ты не была первой, кто принес в мой город оружие, продолжил он. И твое, пусть и внушительное, не было самым разрушительным в его стенах. Все, что ты сделалаэто развязала драку. Последнесвет видел множество драк прежде. Он покачал головой, пряди волос дрогнули. Это я впустил Империум. Я впустил Революцию. Это я каким-то образом решил, что они никогда и не подумают запятнать мой город своей грязной войной.
Он дернулся, скривился, закрыл глаза.
Неверно. Нет, так совсем неверно. Не то чтобы я полагал, будто они не развяжут бой никогда. Он вновь взглянул на свой крошечный город, с прорезавшимся на лице отчаянием. Я думал, что все станут смотреть на Последнесвет как я. Думал, что они посмотрят на его огни, его башни, его воду и увидят то же, что и я. Каждое утро я просыпался, я смотрел на город и думал, как мне повезло, что удалось его построить, создать. Он вздохнул так тяжко, что чуть не потерял равновесие. Как смотришь на свое дитя и гадаешь, сколько всего великолепного оно сотворит, увидит, кем станет. Никто не смотрит на свое дитя, гадая, сколько людей из-за него погибнет.
Голос умолк. Следом опять померк взгляд. Он уже не глядел на крошечный город. Опустевшие глаза были по-прежнему устремлены на него, но видели нечто другое, нечто далекое, где этот город все еще жил, где его люди все еще смеялись, где путники проходили многие мили, чтобы хоть несколько часов постоять под его огнями.
Я, как он, уставилась на миниатюрные здания. Попыталась увидеть. И на мимолетнейшее мгновение мне почти показалось, что я смогла. Потом я моргнула. В тот миг, когда мои глаза закрылись, я увидела только руины, окутанные душным пеплом.
Безмолвные.
Это правда?
Я подняла взгляд. Два-Одиноких-Старика не смотрел на меня. Но обращался ко мне.
Что правда?
Молва, ответил Два-Одиноких-Старика, о том, откуда у тебя шрам.
Я не стала спрашивать, который он имел в виду, в этом не было нужды. Моя рука, словно сама по себе, потянулась, и пальцы дотронулись до длинной, неровной линии, что сбегала от ключицы до живота. Под прикосновением она заныла, запульсировала, словно обладая собственным сердцебиением.