Кот давным-давно скрылся в зарослях. Отодвинув в сторону широченный, размером с лицо человека лист, лучник двинулся дальше.
Оставив позади, на листе, очередной отпечаток грязной ладони.
* * *
С новообращенными пришлось провозиться почти все утро, однако Ульдиссиан, несмотря на данное слово, не желал уходить, пока каждый из них не поймет, что именно в них пробуждается. Все это не означало, что любой сразу же обретет некие необычные силы, но хотя бы сулило кое-какую надежду, если опасность снова подымет голову а она ведь подымет, и очень скоро. По счастью, прочие его приверженцыособенно из партанцев, у которых было время поупражнятьсянаверняка послужат тораджским собратьям воодушевляющим примером.
«Нефалемы» так назвала Лилит тех, в кого они превращались, однако это слово не только оставляло горечь на языке, но и казалось неподходящим по крайней мере, ему самому. От тораджан Ульдиссиан услыхал другое названиедревнее и даже слегка похожее на изначальное.
«Эдирем» Означало оно «тот, кто увидел», «узревший», и Ульдиссиан решил, что такое название подходит и для него, и для остальных безупречно. Воспользовавшись им с утра, сын Диомеда сразу отметил, как легко соскользнуло оно с языка. Подхваченное остальными, новое имя немедля вошло в обиход, заменив собой прежнее
Как только с делом было покончено, путники снялись с лагеря и покинули окрестности города. Солнце стояло в зените, однако шли они, точно в сумерках. С трудом пробивавшийся сквозь густую листву, свет достигал земли лишь в виде тоненьких лучиков. Впрочем, на сей счет никто не роптал: в джунглях и так стояла невыносимая духота. Конечно, тораджане привыкли к такому климату с детства, но большинство асценийцев, включая самого Ульдиссиана, взмокли от пота.
Единственным исключением оказался, естественно, Мендельн. Сквозь джунгли он шел, будто ему здесь привычнее, чем любому из местных. Одетому в темное, брату Ульдиссиана следовало бы умирать от палящего зноя, однако на его безмятежном лице до сих пор не выступило ни капельки пота.
Ульдиссиан перевел взгляд на Серентию. Жара на ней, как и на нем самом, сказываласьразве что обходилась с Серентией чуточку милосерднее. Приглядевшись к ней, Ульдиссиан впервые в жизни заметил ее девичью красоту, впервые в жизни увидел в той, кого все это время считал подругой, вроде сестренки, прекрасную женщину. Как же завидовал он теперь месту, занятому в ее сердце Ахилием! Некогда это место принадлежало ему, да только былого уже не воротишь
Всякие мысли об ухаживаниях Ульдиссиан живо пресек на корню: он все еще чувствовал за собою прямую вину в ужасной гибели друга.
Вскоре Серентия остановилась, чтобы напиться, но стоило ей поднести мундштук меха к губам, пальцы ее разжались и мех упал. Вода разлилась по земле.
Ульдиссиан потянулся за собственным мехом.
Держи, я с тобой поделюсь.
Но Серентия, подобрав оброненный мех, покачала головой.
Лучше побереги. Всего в нескольких ярдах позади остался ручей а заодно я с кое-какими личными надобностями разберусь.
Тебе бы с собой кого-нибудь прихватить
На это Кирова дочь откликнулась благодарной улыбкой.
Все со мной будет в порядке. Да ты, наверное, и макушку мою видеть все время сможешь.
Пусть и ничуть этим не успокоенный, Ульдиссиан понимал: спорить бессмысленно. Знаком велев остальным двигаться дальше, он остался на месте.
Побуду здесь. За тобой не пойду, не волнуйся.
Дочь Кира вновь улыбнулась, и Ульдиссиан обнаружил, что улыбка ее ему по душе.
Серентия поспешила в заросли. Двое-трое из спутников собрались было остаться с Ульдиссианом, но их компанию он учтиво отверг. Зелень вокруг шевелилась, точно живая, от теней густой листвы рябило в глазах, однако Ульдиссиан изо всех сил старался ни на миг не упускать дочь торговца из виду. Как она и говорила, до ручья оказалось совсем недалеко: по сути дела, кое-кто из спутников успел по пути им воспользоваться, так что опасаться не стоило, но
Но все же Ульдиссиан уже не раз думал именно так и жестоко при том ошибался.
Наклонившись, Серентия впервые скрылась от его взора целиком. Ульдиссиан затаил дух и выдохнул, лишь увидев, как она поднимается.
Серентия оглянулась и махнула ему рукой, веля отвернуться. Охваченный беспокойством, сын Диомеда нехотя повиновался.
Шорох листвы и тишина. Тут Ульдиссиану пришло в голову, что он мог бы проверить, как она там, при помощи новообретенной силы, однако Серентия, наделенная собственной силой, вполне могла это почувствовать. Могла а может, и не могла, но, помня, по какой надобности она отлучилась, бывший крестьянин подглядывать за ней постеснялся.
Оттуда, где скрылась Серентия, донесся негромкий вскрик. Ульдиссиан замер, вглядываясь в заросли. К счастью, вскоре голова темноволосой девушки вновь показалась из-за кустов, а еще через пару секунд Серентия воротилась к нему.
Мне тут ненадолго тревожно сделалось, признался сын Диомеда.
К немалому его удивлению, услышав это, Серентия просияла, коснулась ладонью его щеки и едва ли не застенчиво улыбнулась.
А я этому рада, в конце концов пробормотала дочь торговца и, зарумянившись, устремилась вперед.
Не на шутку озадаченный, Ульдиссиан замер, пытаясь понять, что все это значит, и значит ли хоть что-нибудь, но затем выкинул столь опасные мысли из головы и поспешил вдогонку за остальными.
* * *
Направлялись они, вопреки ожиданиям некоторых, не к столице, но чуть южнеетуда, где находился главный храм. Будь его воля, Ульдиссиан предпочел бы с этим не торопиться, однако Лилит не оставила ему выбора. Ей, похоже, и вправду хотелось, чтобы он уничтожил Церковь Трех, но что-то подсказывало: похода прямо на их штаб-квартиру демонесса не ожидает. Так что Ульдиссиан надеялся застать ее врасплох.
Однако он подозревал, что к несчастью все равно сыграет ей на руку.
На привал разношерстная группа эдиремов остановилась невдалеке от реки, по словам тораджан, протекавшей от южных ворот города к земельным угодьям, принадлежавшим Церкви Трех. Узнав об этом, Ульдиссиан рассудил, что река послужит в дальнейшем пути прекрасным проводником. После того, как Ром кое с кем из товарищей подыскал превосходное место для лагеря, люди начали устраиваться на ночлег.
Вспомнив об убитых Ахилием речных ящерах, Ульдиссиан строго-настрого запретил всем и каждому не только устраивать ложе слишком близко к воде, но и ходить на берег поодиночке. Небольшим группам тех, кто собирался идти к реке по какой-либо надобности, было наказано непременно предупреждать остающихся об уходе.
Казалось бы, чего нам бояться при этаких-то силах? с горькой иронией сказал он Мендельну, когда оба устроились у одного из множества костров и остались одни. Вроде бы и нечего, но ты только погляди на нас
Ничего, Ульдиссиан, учатся они быстро. Разве ты не заметил? Чем больше людей идет за тобой, тем быстрей прирастает сила твоих сторонников.
А как же иначе? Ведь я веду их на войну против демонов, магии и как знать, чего еще! выпалил старший из братьев, уткнувшись лицом в ладони. Успеют ли они приготовиться к этому, Мендельн? Ты сам видел, чем обернулось дело в Торадже
Урок Тораджи мы все запомнили накрепко, брат. В следующий раз все будет иначе.
Ульдиссиан поднял взгляд. Глаза его сузились.
В следующий раз Как тораджане называли то поселение?
Хашир. Он поменьше Тораджи.
Однако сдается мне, с ним выйдет ничуть не проще.
Чему быть, того не миновать, пожав плечами, откликнулся Мендельн.
С этим младший из братьев поднялся на ноги и, хлопнув Ульдиссиана по плечу, скрылся во тьме. Ульдиссиан остался сидеть у костра, глядя в огонь, вспоминая пламя, поглотившее храм, а заодно и окрестные кварталы Тораджи. Не повторится ли все снова? Скольким суждено пасть на сей раз? Победа над Люционом исполнила его решимости, однако Тораджа не оставила от нее почти ничего, хотя он и скрывал это от всех, кроме Мендельна.
Не стоит так волноваться, Ульдиссиан. Тревоги во вред и тебе, и тем, кто идет за тобой.
Подняв взгляд, сын Диомеда увидел Серентию, вошедшую в круг, освещенный костром, точно какой-то дух ночи. Волосы девушки были распущены по плечам, и Ульдиссиан удивился тому, сколь они длинны и пышны.
Я думал, ты уже спишь, ответил он.
«Спишь»
Откинув волосы за спину, Серентия села рядом.
Не так много я сплю, как кажется некоторым, Ульдиссиан.
Это Ульдиссиан, нередко страдавший от бессонницы сам, понять вполне мог, но то, что Серентия решила поделиться бедой, настораживало.
Так надо же было сказать
Глаза ее заблестели в свете костра.
Тебе? Но как же тебе докучать, когда у тебя и без того дел по горло?
С этими словами Серентия прислонилась к его плечу. Ее близость и волновала, и в то же время прибавляла сил угрызениям совести.
Для тебя у меня всегда время найдется, само собой сорвалось с его языка.
Серентия положила руку сверху на его ладонь.
Ты же знаешь, Ульдиссиан: если б я к кому и обратилась, то только к тебе. А еще знаешь, что для тебя я всегда рядом, только позови. И раньше всегда была рядом
Да, сын Диомеда помнил, как она многие годы хвостиком бегала за ним в ожидании, когда же крестьянин заметит девчонку, выросшую в красавицу-девушку. И он, Ульдиссиан, замечал, да только, в отличие от большинства серамских парней, не в той манере, в какой бы ей хотелось.
И только теперь, в самый неподходящий момент, ее былые мечты воплотились в жизнь.
Серентия склонилась к нему поближе слишком уж близко
Ульдиссиан
Разрываемый надвое желанием и верностью погибшему товарищу, Ульдиссиан отвел взгляд от ее глаз
И тут же увидел нечто, едва различимое во тьме ночных джунглей.
Ахнув, Ульдиссиан вскочил на ноги.
Ульдиссиан! Что с тобой?
Невольно оглянувшись на Серентию, он тут же вновь устремил взгляд в заросли, однако увидел там лишь темные деревья да плети лиан. И более ничего. Ничего, хоть отдаленно напоминающего человека. И уж точно ничего, хоть отдаленно напоминающего человека с бледным лицом в обрамлении светлых волос, принятого Диомедовым сыном за того, кого он давно полагал погибшим.
Ахилий, прошептал Ульдиссиан и без раздумий шагнул к опушке.
Что ты говоришь? переспросила Серентия, внезапно встав у него на пути. Ты там что-то увидел?
Нет нет, ничего. Показалось.
Не мог же он ей ответить, что видел в зарослях призрак, ходячего мертвеца! В конце концов, это лишь морок, навеянный муками совести, а Ахилий остался в могиле, далеко-далеко
К еще большему смятению Ульдиссиана, Серентия прижала ладони к его груди и подняла на него взгляд.
Ульдиссиан
Час уже поздний, оборвал ее сын Диомеда, подавшись назад. А нам с тобой, Серри, нужно бы выспаться как можно лучше.
Прежним ее именем он на сей раз воспользовался нарочно, в надежде покончить со щекотливым положением.
Серентия сдвинула брови, однако согласно кивнула.
Ладно. Как скажешь.
Ульдиссиан ожидал продолжения, однако дочь Кира внезапно развернулась и направилась в глубину лагеря. Проводив ее взглядом, дождавшись, пока она не скроется среди остальных, сын Диомеда снова подсел к костру.
Уставившись в заросли, Ульдиссиан внезапно потянулся мыслью во мрак. Нет, в темноте не оказалось никого, да он ни на что и не рассчитывал. Все этоодна только его скорбь.
Ахилий погиб и уже по одной этой причине Ульдиссиан никак не мог позволить собственным отношениям с Серентией перерасти в нечто большее.
* * *
Почувствовав что-то неладное, Мендельн проснулся, вскинулся, сел. Ощущение это он ненавидел всем сердцем: обычно оно предвещало неминуемую беду, причем не для него одногодля всех. Оглядевшись вокруг, никаких причин для тревоги он не обнаружил, но это нимало не успокаивало. С опасностью, никак себя не проявляющей, пока не улучит момент для нанесения удара, он с братом уже имел дело не раз и не два.
Стараясь не шуметь, Мендельн поднялся с одеяла. Не в пример многим другим, спал он не у костра, отчего-то предпочитая охранительному свету пламени покой ночной темноты. Еще одно отличие от мальчишки, в прежние времена неизменно жавшегося поближе к огню, едва угаснут последние проблески дня
Главной заботой его, разумеется, был Ульдиссиан. Мягким кошачьим шагом, осторожно огибая спящих эдиремов (так теперь они именовали себя), Мендельн двинулся на поиски брата. Спал Ульдиссиан беспокойно и в одиночестве; Серентии нигде поблизости не нашлось. Последнее слегка разочаровывало. Мендельн надеялся, что после гибели Ахилия эти двое наконец-то отыщут друг другахоть малую толику радости оба наверняка заслужили. Но, видимо, брат до сих пор чувствовал себя слишком уж виноватым в смерти охотника, а Серентия давным-давно отчаялась привлечь к себе Ульдиссианов взор.
«Эх, если бы все мои заботы вращались вокруг вещей столь прозаических, как любовь, подумалось Мендельну. Насколько проще была бы жизнь»
Однако что же его так встревожило, если не опасность, грозящая Ульдиссиану?
Пробираясь назад, к походному ложу, Мендельн еще раз поразмыслил над происшедшим. Никаких чего-либо значащих сновидений ему не являлось, до ушей не доносилось ни звука по всей справедливости, спать бы ему да спать!
Вновь оглядевшись вокруг, Мендельн не обнаружил рядом ни одного из собственных, личных спутников, а ведь обычно поблизости от него неизменно держалась пара-другая призраков, теней, не сумевших сразу же преодолеть его притяжения. Из Тораджи отряд уходил, сопровождаемый не только новообращенными, но и не одной дюжиной призраковбольшей частью, теней погибших в бою. По пути многие исчезли, однако за время дневного перехода к оставшимся присоединилось несколько новых. Эти принадлежали злосчастным охотникам либо путешественникам, павшим жертвой безжалостных джунглей. Подобно остальным, они словно чего-то хотели от Мендельна, но едва сообразив, что желаемого не получат, мало-помалу вновь исчезали.
Но все без остатка призраки исчезали очень и очень редко.
Охваченный любопытством, Мендельн направился к краю лагеря. В темноте он видел куда лучше других, но, кроме темных зарослей, не мог различить ничего.
И все же что это? Не шевельнулся ли кто-то вон там, справа?
Иди сюда, прошептал он.
Впервые произнесенные, эти слова побудили призраков придвинуться к нему ближе прежнего. Как правило, призывать их Мендельн избегал, но если этот призрак что-либо значит для них с братом, надо бы выяснить, с чем он пожаловал.
Однако замеченный им силуэт приближаться не торопилсянапротив, чем пристальней Мендельн вглядывался в заросли, тем верней убеждался, что зрение его подвело. Теперь силуэт напоминал вовсе не человекаскорее уж, ветку папоротника или какого-то иного растения
И все же тревога униматься никак не желала. С досадой переведя дух, Мендельн шагнул в заросли. Риск подобной затеи он вполне сознавал: возможно, насекомые, не дающие остальным покоя, и держатся от него в стороне, но как знать, последуют ли их примеру и крупные плотоядные, о которых рассказывали тораджане?
На его взгляд, ночью джунгли обрели особую прелесть, будто некая таинственная красавица, а опасности, скрывавшиеся во тьме, лишь придавали этой красавице еще большую притягательность. Углубляясь в заросли, Мендельн подивился причудам собственного воображения. Да, теперь он, определенно, не прежний боязливый мальчишка, каким оставался даже после того, как вырос!
Примеченный им силуэт должен был отыскаться совсем рядом, однако теперь Мендельн не увидел ничего, напоминающего его хоть отдаленно. Может, все же почудилось? Или тот, кого он заметил, поспешил скрыться, как только понял, что обнаружен?
Плеча коснулась чья-то рука.
Обернувшись, точно ужаленный, Мендельн не увидел позади никого.
Кто ты? прошептал он.
Но джунгли хранили безмолвие. Правду сказать, вокруг сделалось удивительно тихо, слишком уж тихо для мест, голоса коих днемнередко лишь детский лепет в сравнении с тем, что начинается после заката. Обитателей в джунглях насчитывалось куда больше, чем в целой тысяче Серамов, однако сейчас всех их будто и след простыл. От самых маленьких и до самых огромныхвсе живое подозрительно затаилось, притихло.
Стоило Мендельну отметить это, слева донесся шорох листвы а в уголке поля зрения мелькнул некто на двух ногах.
Избавь меня от своих шуток да фокусов! прорычал младший из Диомедовых сыновей. Покажись, а не то!..