Но это бессмысленно, неуверенно сказал Дирк. Я имею в виду тактический аспект. Эта тварь представляла опасность только для охотников-одиночек вроде нас. Если бы она сунулась поближе к какой-нибудь регулярной части, ее разорвали бы на части пулеметами прежде, чем она сумела бы добежать до траншеи.
Поэтому я и говорю о шутке. В каком-то роде это шутливый дар одного тоттмейстера другому. Шутка «для своих», понимаете? И тот, кто ее адресовал, был в курсе о последних подвигах «Веселых Висельников». И не пытался скрываться. Напротив. Он извещает нас о своем появлении, пусть и таким экстравагантным способом. И заявка не так уж дурна, если подумать.
Нас? уточнил Дирк, покосившись на неподвижное чудовище. «Веселых Висельников»?
Да. Послание персонально.
Но почему
Иногда одно мгновение смерти может рассказать больше, чем вся жизнь. Все дело в том, как умер этот кабан. Его повесили.
Тоттмейстер Бергер улыбнулся удивлению Дирка. С достоинством фокусника, исполнившего мелочный, но эффектный трюк.
Значит, нам скоро предстоит встретиться с французскими мертвецами? спросил Дирк, помолчав.
Не исключено. Более того, очень вероятно. Тоттмейстер Бергер нахмурился, близкая вспышка зеленой ракеты на несколько секунд превратила его лицо в жутковатую призрачную маску. Что ж, по крайней мере, мне не так скучно будет сидеть здесь в обществе этого идиота-оберста. Нет, не думаю, что это случится в скором времени. Скорее всего, сейчас он прощупывает почву. Готовится, прикидывает, проводит рекогносцировку, запасается ресурсами. Признаться, меня это даже интригует. Уже много лет мне не доводилось встречать французских мертвецов.
Какие они? спросил Дирк, хоть и понимал всю несуразность своего вопроса.
Какие?.. Такие же, как и вы, только кроме разложения воняют луковым супом.
Извините, мейстер.
Ничего. Все рано или поздно задают этот вопрос. Что ж, мы не ударим в грязь лицом, встречая моего коллегу.
Будут приказы, мейстер?
Да. Начиная с этой ночи держать одно отделение в полной боевой готовности, в штурмовых доспехах и с оружием. То же самое касается и остальных взводов. Спасибо нашему французскому другу, что заявил о себе в подобной манере. Его визитная карточка оказала нам услугу. Теперь мне кажется, что я ощущаю его присутствие и в других деталях.
Понял. Разрешите идти, мейстер?
Разрешаю. Хотя нет, погодите минуту. По поводу рядового Лемма. Кажется, вы остались неудовлетворенным моим решением, унтер-офицер Корф?
Никак нет, мейстер.
Бросьте лгать, унтер. Это совершенно бесполезное занятие, когда вы общаетесь с тоттмейстером.
Извините, мейстер.
Вы ведь недовольны тем, что я отпустил Лемма туда, где ему место?
Возможно, мейстер. Лемм был славным парнем, и не его вина в случившемся.
Я знаю это. Не собираюсь отчитываться перед вами относительно своих решений, унтер, но стоит заметитьоберст фон Мердер был совершенно прав в своих суждениях. Мы не имеем права давать людям повод думать о нашем превосходстве. Вы ведь, конечно, уже столкнулись с проявлением местной доброжелательности? Камни, бутылки, гнилые овощи
И кошка
Простите?
Так точно, мейстер, приходилось сталкиваться.
Гибель вашего Лемма успокоит ихна время. Полагаю, они совершат с его телом что-то варварское. Вздернут на виселице, например, и оставят болтаться, якобы в назидание. Нас, тоттмейстеров, часто упрекают в жестокости к покойникам, но обычные люди куда более жестоки. Только они считают возможным увечить мертвецов. За счет Лемма мы купили спокойствие. Уж не знаю, сколь долгое. Всегда помните о людях, унтер. И о том, что они никогда вас не простят.
За что? глухо спросил Дирк, собственный язык спотыкался, как тяжелый «Мариенваген» на ухабистой дороге. За то, что мы другие?
Нет. Французы тоже другие. Их тоже ненавидят, но не боятся. За то, что у вас есть то, чего нет у них. За смелость, которая позволила вам заглянуть в царство Госпожи и вернуться обратно. За то, что они никогда не смогут позволить сами себе. Людитрусливые существа, Корф. И достаточно коварные, чтобы быть опасными противниками.
«Веселые Висельники» не воюют с людьми, мейстер. Мы воюем с врагами Германии.
Тоттмейстер рассмеялся. Не так, как обычно смеются люди, услышавшие что-то забавное.
Жизнь всегда воюет со смертью, унтер. И на этой вечной войне вы можете считать себя перебежчиком.
Дирк вспомнил свое рождение. Свое второе рождение, уже в ином мире, который, на первый взгляд, ничем не отличался от привычного, но в то же время хранил в себе что-то затаенное, в равной мере растворенное и в воздухе, и в окружающих лицах. Что-то новое, показавшееся ему в то же время знакомым, всегда присутствовавшим рядом с ним, но неясно, намеками.
Он вспомнил лицо тоттмейстера Бергера таким, каким увидел его впервые, очнувшись от долгого муторного сна. Он не помнил, где и когда сморил его сон, и, увидев это лицо, долгое время пытался вспомнить, что это за офицер с неприятным желчным лицом и почему в его облике ему чудится нечто
Мысли путались в звенящей голове. Нестерпимо хотелось пить. Возле сердца что-то жгло. Нечто важное? И еще это новое ощущение в теле, необычной легкости, которое совсем не освежало, может, из-за перепутавшихся мыслей
Было ли это настоящим воспоминанием или иллюзией, которую показал ему разум тоттмейстера? Дирк не был уверен в том, что хочет это выяснить.
Так точно, мейстер.
Тоттмейстер Бергер отвернулся, как если бы в одно мгновение утратил интерес к Дирку.
Ступайте к своему взводу, унтер. И вот еще что Не худо было бы вам следить за своими мертвецами.
Что-то случилось, мейстер?
Не случилось, но могло бы. В ста пятидесяти метрах на северо-запад отсюда вы найдете одного из ваших людей. Кажется, этот болван всерьез вознамерился скрыться. Я видел много трусов, пытавшихся сбежать к Госпоже от жизни, но сбежать от самой смерти Я парализовал его, верните дурака во взвод. И сообщите, что следующая попытка станет для него последней. Ступайте.
Слушаюсь, мейстер.
Дирк поспешно пошел в указанном направлении, оставляя за спиной тоттмейстера. Несмотря на то что он больше не видел сухопарой фигуры в сером сукне, едва заметной на фоне чернильного неба, ему казалось, что Бергер бесшумно идет рядом с ним. Может, оттого, что мир еще казался таким же колючим, холодным и неуютным, как и тогда, когда он слушал рассуждения тоттмейстера, глядя на его залитое неестественным светом лицо.
Мертвеца он нашел быстро. Света от осветительных ракет было совсем немного, но полевую форму «Веселых Висельников» он узнал сразу, как узнают старого приятеля. Кажется, кто-то из пулеметного отделения Клейна Когда он приблизился, мертвец встрепенулся, точно очнувшись от глубокой дремы. Видимо, тоттмейстер в этот миг снял свои парализующие чары. Не замечая ничего кругом, «Висельник» попытался вскарабкаться на крутую стену траншеи, в спешке позабыв про лестницу, но, услышав негромкие шаги Дирка, вздрогнул и повернулся к нему.
Конечно, знакомое лицо. «Знал же, что с ним будут проблемы, подумал Дирк, разглядывая подчиненного и с удовлетворением наблюдая за тем, как тот мнется под его взглядом. Знал Но все-таки взял. Надо было отдать его Йонеру, и черт с ним».
Рядовой! Назовите себя! бросил он громко.
Есть категории голосов, которым невозможно не подчиниться. И хорошо поставленный голос унтер-офицера определенно к ним относится. Пытавшийся вскарабкаться на земляную стенку мертвец вытянулся по стойке «смирно».
Рядовой двести четырнадцатого пехотного полка Мартин Гюнтер, господин офицер!
Он стоял неловко, немного повернувшись боком, и Дирк быстро понял отчегона рукаве, там, где обычно находился шеврон «Веселых Висельников» с эмблемой роты, стилизованной висельной петлей, в ткани зияла дыра. Слишком аккуратная, чтобы можно было предположить, будто она оставлена шальным осколком. Мартин Гюнтер старался держаться уверенно, но у него не особенно это получалосьвзгляд прыгал, желваки на скулах надувались и опадали, даже пальцы рук подрагивали.
Верно сказал тоттмейстернастоящий болван.
По-моему, вы ошибаетесь, рядовой.
Никак нет, господин унтер-офицер.
На что он надеялся? Зачем лгал? Неужели считал, что Дирк не различит надетой на нем формы или не разглядит лица? А может, эта ложь была инстинктивной, порожденной не разумом, а одним лишь телом, безрассудная, отчаянная и, конечно, бесполезная.
Значит, вы служите в двести четырнадцатом?
Так точно, господин офицер.
Под чьим началом?
Седьмой штурмовой взвод лейтенанта Крамера.
А как оказались здесь?
Случайно, господин офицер. Простите, унтер-офицер. Заблудился в темноте, пошел не в ту сторону.
Несчастный дурак пробормотал Дирк, глядя на рядового с усталостью, но без злости. Злости не осталось, последние ее запасы, не отгоревшие в блиндаже фон Мердера, рассыпались по пути. Ты даже не представляешь, насколько в другую сторону ты пошел. Кажется, у меня плохие новости для вас, рядовой Гюнтер.
Одним быстрым шагом он оказался возле мертвеца и, схватив его за ткань на груди, резко рванул на себя. Раздался треск. Под тканью обнаружилась худая, землистого цвета грудь и развороченное отверстие около солнечного сплетения, уже набитое заботливым Брюннером каким-то тряпьем.
Кажется, вас немного ранили, рядовой! Не ощущаете боли? Самочувствие в порядке? Удивительно. Наверно, в пылу боя вы даже не заметили этой маленькой царапины, а?
Мартин Гюнтер скорчился, вжавшись спиной в сырую стену. Он судорожно дышал, как загнанный. Обычная реакция организма. Некоторые дышат еще с месяц, прежде чем эта привычка сама собой пропадает. А некоторые дышат с упрямством одержимого, тщетно пытаясь наполнить внутренности мертвого тела воздухом, который уже ему не понадобится.
Кругом! приказал Дирк. И не вздумайте убегать, иначе вам придется свести близкое знакомство с мейстером. После которого вы определенно станете дисциплинированнее. А еще он может приказать выпотрошить вас, оставив только легкие, позвоночник, голосовые связки и голову, засунуть в стальной баллон с бальзамирующим составом и использовать вместо старого «Морригана». После этого убежать будет довольно сложно. Ладно, не дергайтесь. Для мозгов в банке вы слишком стары. Их подготавливают с рождения. Шагом марш! Кажется, ефрейтору Клейну сегодня будет хорошая взбучка по вашей вине Хорошо, что мейстер заметил Не хватало еще бегать за рекрутами, как за зайцами, по всем окрестным оврагам.
Они зашагали в том направлении, где должны были располагаться «листья». В безлюдных тыловых ходах сообщения было тихо и темно, и только небо над головой изредка озарялось алыми и зелеными сполохами. Время от времени били пушки. Французы тоже включились в соревнованиеДирк различал в воздухе тонкое комариное пение снарядов, хоть и не переживал по этому поводусудя по звуку, лягушатники били едва ли не наугад, и вероятность встречи со снарядом была практически нулевой.
Гюнтера он заставил идти впереди. Не столько для того, чтобы предотвратить возможную попытку к бегству, сколько из нежелания видеть его лицо. Он догадывался, как себя чувствует свежеиспеченный мертвец, и подсознательно избегал общения с ним, словно слова, скользнувшие между ними, могут заразить и его самого той тяжелой, как смерзшийся ком земли, апатией, свойственной всем молодым «Висельникам». А потом глубоко в груди родились слова, и Дирку пришлось выдавить их из себя, потому что уместить их в себе оказалось невозможно.
Обычное дело, рядовой Гюнтер. Верите или нет, но через это проходит каждый. Иначе не бывает. Знаю это ощущение, когда кажется, что все не можешь вынырнуть из затянувшегося стылого сна. И за каждым его витком следует еще один, и начинает казаться, что эти жуткие сновидения сейчас раздавят, растерзают, словно голодные крысы. Можно прожить месяц, а ощущать себя как в первую минуту. Гул в голове, незнакомые лица вокруг, легкость в теле, которая начинает казаться отвратительно неприятной, и слова, которых не понимаешь.
Гюнтер издал какой-то звук, непохожий на членораздельное слово. Скорее спазматический кашель.
Растерянность, вот что ощущаешь сразу же. Хотя нет, сперваоблегчение. Ведь вы помните, рядовой, тот тупой удар пули, который почувствовали, прежде чем провалиться в распахнувшуюся в земле черную щель. Помните то звериное отчаяние, с которым пытались удержать равновесие, глядя на то, как бьющая толчками кровь пачкает форменные штаны. И какой-то душевный, в глубине всего этого, крикчерт возьми, почему же я?.. И это горькое ощущение несправедливости, с которым делаешь последний вдох, прижимаясь щекой к остывающей земле.
Это был кинжал, господин унтер.
Неважно. У каждого из нас свой пригласительный билет, покойный рядовой Мартин Гюнтер. И на будущеене слишком-то болтайте о своей смерти и не спрашивайте о чужих. Просто не принято. Да, у мертвых свое представление о вежливости, и скоро вы его поймете. Облегчение. Ты открываешь глаза и вдруг понимаешь, что способен видеть. И из самой души вскипает горячий источник, разносящий течение счастья до самых пальцев. Ты понимаешь, что был на волосок от смерти, но каким-то чудом уцелел. И ты торопливо бормочешь молитву деревянным языком, еще не понимая, как все это случилось. А вокруг тебя стоят незнакомые люди, и по их взглядам ты впервые понимаешьчто-то не так. В их взглядах нет радости или облегчения. Они смотрят на тебя, как Равнодушно, иные даже с сочувствием. Ты пытаешься сказать им что-то радостное, что передаст им захватившее тебя без остатка ощущение вселенского счастья.
Но по их глазам понимаешь, что ответа не будет.
Собственная голова кажется большим холодным камнем, а перед глазами все еще стоит легкая пелена. Но даже сквозь нее ты видишь, что происходящее вокруг выглядит подозрительно. Ты пытаешься понять, что именно вызывает тревогу, но ничего не находишь, и даже незнакомые лица и незнакомая форма ничего тебе не говорят. Самое отвратительное ощущение, верно? Понимание неправильности происходящего. Ты вновь вспоминаешь пулю, которая тебя ударила. А потом, повинуясь неизвестно чему, ощупываешь себяи замечаешь сквозную дыру, в которую можно просунуть палец, в собственном животе. Или внутренности, свисающие, подобно сосискам, до самой земли. Или еще что-нибудь в том же духе. И кто-то, кто желает быстрее развеять твои сомнения, окунув тебя в бесконечный кошмар, говорит: «Добро пожаловать в Чумной Легион, приятель»
Хорошо рассказываете, господин унтер, сказали хрипло из темноты, и при свете очередной осветительной ракеты Дирк увидел впереди что-то массивное и громоздкое неясных очертаний. Не надо стрелять. Рикошет может вам повредить. Это я, Штерн.
Дирк чертыхнулся, возвращая «Марс» в кобуру.
Ах ты ржавая бочка! Значит, гуляешь по ночам в старых траншеях?
Здесь спокойнее, тише. Редко кто-то ходит.
Я и забыл, что все штальзарги по своей натуре одиночки, проговорил Дирк с усмешкой.
Мы все философы, возразил все тот же голос, спокойный и лишенный выражения. А толпа философовэто уже рынок. Зато наедине с самим собой каждый человек становится философом.
Не обращайте внимания, рядовой, сказал Дирк окаменевшему Гюнтеру. Это Штерн, штальзарг из первого отделения. И самый безумный штальзарг из всех, кого я знаю. Он сам не всегда понимает, что говорит, зато является полным кавалером всех французских пуль и снарядов.
Поклон в исполнении штальзарга выглядел жутковато, как обвал огромного утеса. Но Штерн ухитрился отвесить его не без элегантности.
Новенький проворчал он, выпрямляясь с металлическим скрипом, вроде того, что издает изношенный трактор, и сразу бежать? Как это знакомо. Унтер прав, бегут все. Но не от опасности. Преимущественно от себя. Тебе еще повезло, парень. Отделался дыркой. Меня к тоттмейстеру несли четверо. И у каждого из них было примерно поровну меня.
Штерн говорил в своей обычной манере, ровными короткими фразами. И Дирк не мог избавиться от впечатления, что стальной воин улыбается. Лицом, которого у него давно уже не было.
Первая пора тяжелее всего, продолжил Дирк. Штальзарг с его молчаливого согласия ковылял позади, земля под ногами гудела от его ухающих шагов. Поначалу кажется, что изменился мир, а не ты. То ли в этом мире что-то появилось, то ли что-то пропало. Просто он стал другим, и ты пытаешься устроиться в нем, как лишний патрон в обойме, и из этого ничего не выходит. Тут многие ломаются, рядовой Гюнтер. Сам видел. Потому что начинают понимать ту основную вещь, которая рано или поздно приходит к тебе в размышлениях и скребет, как бродячая собака дверь кухни. Начинают понимать, что этот мир, в котором они успели лет двадцать пожить и один раз умереть за Германию, уже не их мир. Он создан для других, и ты в нем чужой. В этом мире есть вода, которой ты уже никогда не напьешься, и воздух, которого больше не вдохнешь. Вы грамотны, рядовой Гюнтер?