Мейстер мне тоже не докладывается, Генрих. Но наш «Морри» сообщает, что птицы обнаружили довольно большое количество грузовиков во французском тылу. Передвигаются по ночам, хорошо маскируются, но у наших птичек зоркий глаз Наверняка французы получают подкрепление.
Паршиво, господин унтер.
Так точно, господин лейтенант, в тон ему ответил Дирк. Настанет момент, и попрут наши французы, как тесто из кадки А нас тутдве трети полка да потрепанная рота. И голое, как фронтовая шлюха, поле за спиной. Сейчас все смотрят на юг, там сейчас все решается. Все резервы югу, и все силы югу. Никто не думает про север. Никто не понимает, что стоит лопнуть здесьи не будет больше никакого юга и никакого севера, а будет то же дерьмо, что было весной восемнадцатого. Одна лишь артбатарея «Смрадных Ангелов» майора Крэнка километрах в двадцати позади, и те долго не продержатся
Крамер с удивлением взглянул на него, точно не ожидал подобной тирады. Обычно молчаливый, Дирк расходовал слова куда как экономнее да и эмоций не проявлял столь явно.
Вы, кажется, сегодня тоже не в духе. Надеюсь, я не заразил вас своим пессимизмом?
Это все мейстер, неохотно сказал Дирк. Мы улавливаем его настроение. А сейчас он не в лучшем расположении.
Тоже ощущает гнет французского молчания?
Французы ему безразличны. Его мучает другое. Мейстер ощутил присутствие своих коллег.
Лейтенант Крамер нательного креста не носил, но рефлекторно перекрестилсякоротким скупым жестом, как, наверное, крестился в траншеях перед короткой яростной атакой, не выпуская из рук гранат.
Французские тоттмейстеры? спросил он, мрачнея еще больше.
Лишь их призрачный след. Наш с вами кабан был предвестником этого следа. Теперь же он проявился в воздухе во всей полноте.
И какой след оставляют тоттмейстеры? Что-то вроде могильной вони?
Вы сами по легкой дымке вычисляли полевые кухни, Генрих. Сходным образом наш мейстер чувствует присутствие тоттмейстерских кхм чар. Чужих чар. Мейстер не может сказать, что это за чары и на что они направлены. Именно поэтому он сильно не в духе уже несколько дней. Постоянно в состоянии транса пытается уловить какие-то знаки, проявления Кажется, у него это не очень-то получается. По крайней мере, все «Висельники», не исключая и меня, чувствуют сильнейшее напряжение в окружающем пространстве. И беспокойство.
Теперь и я чувствую себя схоже.
Сочувствую.
Это я вам сочувствую, отмахнулся Крамер. Я, по крайней мере, могу влить в себя полбутылки трофейного коньяка.
Лишен подобного удовольствия.
То-то и оно. Трудно, должно быть, воспринимать такие новости, если не имеешь возможности отвести душу.
Даже к этому можно привыкнуть со временем. Ну а отвести, как вы выразились, душу можно и мертвецу.
И каким же образом? поинтересовался Крамер.
Самым обычным и безобидным. Партия в карты или шахматы, книги, какие-нибудь глупые разговоры
С трудом представляю вас с картами!
Я не игрок. Но у нас есть специалисты. Иногда по вечерам, когда свободны от дежурств, мы собираемся в клубе. Мыэто я и прочие унтер-офицеры роты, Йонер, Крейцер и Ланг. Играем партию-другую
Клуб?
Звучит, конечно, гордо, но мы привыкли именовать его так. На самом деле это просто невзрачный блиндаж, который стоит на отшибе и достался нам по наследству. Сразу после штурма французских позиций мы провозгласили его клубом мертвых унтер-офицеров и время от времени собираемся там вчетвером. Дурачество, ничего более.
И чем же занимаются мертвые унтер-офицеры в свободную минуту?
Да так, отводим душу. Пьем еще теплую кровь, читаем проклятья в адрес живых или даже
Дирк!
Валяем дурака, конечно. Карты, домино да пустопорожние разговоры. Скука ужасная, да и запах не лучший. Вам бы не понравилось.
Не уверен, что у меня есть возможность оценить.
Мертвецы гостеприимны, а двери клуба открыты для всех. С другой стороны, хоть вы и являетесь одним из немногих здешних обитателей, у которых не вызывает отвращения Чумной Легион, общество скучающих за картами покойников даже вас едва ли обрадует.
Отчего же, при случае я бы охотно заглянул, сказал Крамер с интонацией человека, который, встретив противодействие, пытается преодолеть его больше из упрямства, чем из какой-либо выгоды. Если вас это не затруднит, конечно.
У нас нет тайных сборищ, паролей и явок, так что вам не требуется особого приглашения. Заходите в любое время.
Приму к сведению. Признаться, в последнее время здесь несколько скучновато. Проклятые французы закопались в свои норы и грызут нервы.
Дирк хотел было спросить, отчего лейтенант не посещает офицерский клуб, который, конечно, имелся в расположении полка. Но, поколебавшись, спрашивать не стал. Должно быть, у Крамера были на то причины. И Дирк даже подозревал, какого рода.
На семнадцатый день французы решили напомнить о себе. И сделали это достаточно эффектно.
Первым тревогу поднял Хаас.
Следуя своему обыкновению, он коротал послеобеденные часы, уже наполненные легкой весенней духотой, предвещающей настоящее тепло, неподалеку от оружейного склада. В блиндажи он предпочитал не спускаться даже во время редких артобстрелов, утверждая, что там пахнет, как в могилах. Хаас был немного навеселе, как всегда после обеда, но все-таки не пьян.
Поэтому, когда он внезапно вскочил, обращая к небу пустое бледное лицо, Дирк сразу напрягся. Как и всякий магильер, властелин воздуха обладал особенным чутьем, верным, как нюх санитарного пса, способного найти раненого на заваленном мертвецами поле боя.
Северо-северо-запад, в полузабытьи пробормотал Хаас. Подобно флюгеру, он немного вращал головой, точно нащупывая заостренным носом невидимые течения ветра. Возмущение воздуха. Точно, вот оно Моторы Бьют, как в колокола Какие горячие
Дирк оказался возле люфтмейстера в одно мгновенье.
Расстояние! Высота! гаркнул он, хоть и знал, что Хаас в подобном состоянии, напоминающем транс, редко способен реагировать на посторонние раздражители.
Но люфтмейстер его услышал.
Два километра сказал он слабым, как у тяжелобольного, голосом. Высотадва и пять.
Этого было достаточно.
Тревога! крикнул Дирк. Воздух! Пулеметные расчеты по местам! Винтовки к бою! Воздух!
Сигнал тревоги разошелся по всему расположению взвода за считаные секунды. Мертвецы передавали его один другому по цепочке, и вскоре уже откуда-то из-за спины ползло, как газ по траншеям, повторенное чужими голосами зловещее: «Воздух! Воздух!»
Пулеметная команда Клейна, как всегда, сработала без нареканий. Клейн не случайно многие часы подряд обучал пулеметные расчеты, не жалея ни сил, ни времени. Это окупалось. Когда-то, в самом начале войны, аэропланы казались забавными стрекочущими игрушками, парящими в небе. Но эти игрушки быстро заставили всех считаться с собой.
«Моторы, лихорадочно соображал Дирк, подгоняя командиров отделений и нижних чинов. Хаас сказал«моторы». Если бы он почуял один мотор, было бы проще. Просто хитрый воздушный разведчик, вздумавший разглядеть глубину германских позиций. В худшем случаеартиллерийский корректировщик, и тогда на головы «Висельников» может посыпаться такое, что уставший от «гороха» Крамер обрадуется до смерти. А вот если сразу эскадрилья»
Замаскированные сетями и охапками жухлой прошлогодней травы пулеметы в едином порыве повернулись тупорылыми носами на северо-запад. Как цветы, поворачивающиеся в сторону солнца. Во втором отделении было семь пулеметов, и каждый из них теперь изучал небо, низкое, укрытое клочковатыми, похожими на отсыревшую вату облаками. Красивое небо, не испорченное колючими разрывами шрапнели и дымными трассами.
Хорошая погода для аэропланов, подумалось Дирку, можно свалиться из-за облаков на голову ничего не подозревающему противнику, внезапно, как ястреб. И, прежде чем он сообразит, что происходит, собрать обильную жатву, распарывая все под собой огненными и стальными когтями.
В двести четырнадцатом полку наверняка была служба акустической разведки, чьи огромные рупоры, похожие издалека на нелепые кухонные воронки, укрепленные на специальных стойках, денно и нощно смотрели в небо, ловя в шелесте ветра едва слышимые отголоски стучащих моторов и трещащих винтов. Но сообщения от фон Мердера о воздушной тревоге не поступало. Видимо, французы были опытными летчиками и, несмотря на густую облачность, подошли на большой высоте.
Об этом Дирк думал уже на бегу, торопливо звеня неудобными защелками панциря. Верный Шеффер помогал ему затягивать многочисленные ремни, подгоняя броню. Шлем Дирк, покрутив в руках, отбросил в сторону. Когда имеешь дело с аэропланами, хороший обзор важнее иллюзорной защиты.
Вторые номера, готовность! раздавался над траншеями голос Клейна, его самого видно не было. Запасные патронные ящики на изготовку! Внимание на одиннадцать часов. Шперлинг, на тебе носовой. Риттер, помогаешь ему. Короткими, отсекающими, понял? И бейте по моторам. Штейн, не ерзай. Сами придут. Тиммерман ладно, сам знаешь. А ну-ка, всыпем этим французским шлюхам больше, чем гулящая баба в воскресный день с ярмарки утаскивает!
Большой нескладный Тиммерман тоже был здесьукрывшись за бруствером, нацеливал в небо ствол своей «Ирмы». У его пулемета не было воздушного прицела, но чудовищная сила в сочетании с верным глазом и пристрелянным стволом позволяли обходиться и без него.
Не выдержали, значит. Карл-Йохан, оказавшийся неподалеку, резким движением загнал в винтовку поблескивающую маслом обойму. Винтовка издала короткий лязгающий звук, отозвавшийся приятным звоном в ушах. Ну ничего, сейчас мы накормим французов крупповской кашей Второе и третье отделения готовы, господин унтер! Четвертое поднимается по тревоге.
Хорошо, Дирк присел возле своего заместителя, принял от Шеффера собственную винтовку, показавшуюся неудобной и длинной, может, и не на нас идут. Пролетят дальше
Хаас остался где-то возле штабного блиндажа, и Дирк пожалел, что не прихватил люфтмейстера с собой. Его помощь в таких делах была неоценима. То, что в момент воздушной тревоги он оказался в расположении второго взвода, можно было считать удачным знаком судьбы.
Может, пролетят, согласился Карл-Йохан. Небо мутное, как вчерашнее баварское пиво со сливками. Не исключено, они сами заблудились. Попробуй разбери, где выныривать Должно быть, собирались пройтись по двести четырнадцатому, но не рассчитали, и их занесло к нам.
Или они собирались по тылам Дьявол, где Хаас?
Шеффер ужом метнулся в ход сообщения, массивный доспех, казалось, ничуть не мешал ему. Через две или три минуты он уже вернулся, волоча за собой люфтмейстера. В обычной ситуации тот, конечно, не позволил бы так обращаться с собой какому-то мертвецу, но сейчас, пребывая в полутрансе, Хаас слабо ориентировался в окружающей действительности.
Курс, высота! Дирк похлопал его по обмякшему плечу, привлекая внимание. Лейтенант, нам надо знать, откуда их ждать. До того, как они превратят тут все в горящую мусорную свалку.
Шестеро Кажется, бипланы. Характерное закручивание набегающих потоков Идут сомкнутым строем.
Что за машины? нетерпеливо спросил Дирк. «Ньюпоры»?
Нет Двигатели сильнее. Обжигают, как угли в жаровне Около двухсот лошадиных сил, судя по гулу.
«Сопвич»?нахмурился Карл-Йохан. Было бы скверно.
Английские «Сопвичи», которые иногда доставались французским частям во Фландрии, были редкими и оттого еще более нелюбимыми гостями. Отвратительно проворные, стремительные, как морские чайки, они были способны вымести все живое, что имело неосторожность высунуться из земли, с той же легкостью, с какой метла выметает насекомых с садовой дорожки.
Нет, отозвался люфтмейстер, поколебавшись, лицо немного прояснилось и стало более осмысленным, у «Сопвичей» стоят девятицилиндровые «Бентли». А здесь что-то потяжелее. Десять Двенадцать цилиндров. Кажется, это двигатели «Рено». Точно, узнаю характерный перестук У первого немного барахлит зажигание, но еще неизношенные Свежие, только с завода.
Но Дирк уже не слушал.
Бомбардировщики! закричал он Клейну, ворочающемуся за пулеметом. Шесть «Брегетов»!
Командир пулеметного отделения отозвался пространным ругательством, которое вмещало в себе не меньше двух дюжин слов и полностью описывало взаимоотношение между ним и французскими аэропланами.
Спускаются! торопливо выкрикнул Хаас. Один и три!
К бою! коротко приказал Дирк.
Пулеметчики припали к своим машинам, еще холодным и кажущимся сонными. Десятки внимательных глаз уставились в небо, пытаясь нащупать то, что скрывали в себе густые серые облака. Дирк и сам вглядывался туда так пристально, что начало покалывать в глазах. Ему даже показалось, что он различает отзвук моторовчто-то вроде очень тонкого, на грани слышимости, комариного писка. Писк, казалось, то пропадает, то возобновляется. Может, порывы ветра скрадывали звук, а может, этот писк был попросту игрой воображения.
Над траншеями установилась полная тишина, тяжелая и неуютная. Ни перекликающихся голосов, ни скрипа щеток, ни смеха, ни металлического лязга оружиявсе звуки, составлявшие прежде атмосферу взвода, пропали, растворились в наступившей тишине. И даже ветер старался дуть едва слышно, пока вовсе не смолк. И единственным звуком в мире остался тонкий, то пропадающий, то вновь появляющийся комариный писк
Первым их заметил Штейн, в очередной раз подтвердив почетное звание зоркого наблюдателя.
Заходят! крикнул он, от неожиданности едва не смяв ящик с патронами, его мальчишеский голос зазвенел, как тревожный колокол. Первая тройка пошла! Одиннадцать часов!
Вижу, спустя несколько секунд сообщил Тиммерман и шевельнулся, поудобнее устраивая на своем огромном, как валун, плече «Ирму».
Не стрелять. Клейн смотрел в небо немигающим холодным взглядом. Ни к чему выдавать этим летающим крысам позиции раньше срока. Шперлинг, концентрируй огонь на левом. Риттер, твойправый. Тиммерман и Юнгер, вторая тройкаваша. Центральным я займусь сам.
Я могу его уронить, прошептал Хаас, привалившийся к брустверу возле Дирка. Его шепот был горячим и кислым, отдающим вином. Может, не сразу, но Большой, тяжелый Если
Действуйте, сказал ему Дирк и приказал Карлу-Йохану: Огонь из винтовок только после того, как вступят пулеметы.
Сам он аэропланов еще не видел и от этого ощущал себя беспомощным. Возраст, напомнил он себе, поглаживая винтовку на коленях, от возраста не убежишь. Обычно сетчатка начинает отслаиваться через год после вступления в Чумной Легион. Некротические процессы, пусть и замедленные, все равно текут, и остановить их полностью практически невозможно. Оттого все пожилые мертвецы страдают преждевременной слепотой, а хорошие наблюдатели и снайперы ценятся на вес золота.
Когда он наконец разглядел бомбардировщики, времени оставалось совсем немного.
Они приближались стремительно и неумолимо, быстро превращаясь из темных точек в грязно-сером смешении облаков в широкие угловатые силуэты, одинаковые и все более четкие.
«Брегеты», как и предсказывал Хаас, разбились на две тройки, которые шли почти параллельным курсом с интервалом метров в двести, вторая немногим выше первой. Проверенная тактика, не раз опробованная французскими пилотами и отлично подходящая для сегодняшнего боя. Первая тройка обрушивается на позиции и проходит их плугом, в то время как вторая с высоты наблюдает, подмечая огневые точки и расположение зенитных пулеметов, заодно прикрывая штурмующих огнем. Потом они меняются местами, по очереди бороздя пулеметами позиции.
Дирк остро пожалел, что у них нет воздушного прикрытия. Шесть бомбардировщиковгрозная сила, способная уничтожить сотню человек за один боевой вылет. Они не гоняются развлечения ради за отдельными пехотинцами, подобно хищным и стремительным истребителям, они несут на себе тонны терпеливо ждущей смерти, готовой рухнуть вниз и собрать обильную жатву. Дирку казалось, что он ощущает сдерживаемую приближающимися машинами дрожь, заключенную в их телах из стали, полотна и дерева.
Развернулись для атаки прошептал Карл-Йохан, так же неотрывно глядящий на плывущие «Брегеты», на нас идут.
Должно быть, приняли нас за тыловой лазарет или склад, прошептал в ответ Дирк. Мы же аккурат в тылу у фон Мердера. Неприятный же сюрприз их ждет.
Мышеловка для тех любителей сладкого, кто любит совать потные руки в буфет, не включая света.
Карл-Йохан беззвучно рассмеялся. Вздумавших отмбомбиться по вражескому тылу летчиков ждал теплый прием. Наверняка они ожидали, что свалятся на головы обезумевшим от неожиданности тыловикам, зальют огнем склады, казармы и госпитали, после чего спокойно уйдут, так и не встретив сопротивленияполучать свои «жировые пятна» на кителя. Их надеждам не суждено было сбытьсядостаточно было увидеть взгляд Клейна, устремленный в небо сквозь секторный прицел. Этот взгляд не предвещал ничего хорошего.