Сашка сидел в каталке, и пропускал поток слов мимо ушей. Ходить ему еще не разрешали, все-таки слишком слаб он был. Но сегодня перевязка прошла полегче, и теперь можно было рассмотреть госпиталь, в который он попал. В прошлые разы как-то было не до того. Сейчас же он медленно проезжал мимо густо, с потеками окрашенных белой масляной краской дверей палат. В самом коридоре, вдоль темно-зеленых мрачных стен тоже стояли койки со свернутыми матрасами. Сашка уже знал, из рассказов Тани, что в разгар наступления, когда поток раненых хлынул с фронта, мест в госпитале не хватало, и их размещали в коридорах. Видимо, сейчас стало полегче. Кого-то выписали, кого-то отправили дальше в тыл. А койки так и остались стоять. Вдалеке в самом конце коридора рядом с чахлым деревом, торчащим из огромной кадки, кучковались ходячие курящие. Несколько человек бродили по коридору. Все раненые одеты в одинаковые темно-синие пижамы и тряпичные тапочки. Точно такая же была и на Сашке. С потолка, на прилепленных на вату нитках свисали бумажные снежинки. А ведь через три дня Новый год! Который придется встречать в одинокой палате. Почему-то вспомнился встреча прошлого Нового года в бункере. Как давно это было! В какой-то прошлой, чужой жизни. А Таня, вторя его мыслям, продолжала делиться информацией:
А еще, Аристарх Федорович сказал, что тридцать первого к нам с концертом артисты приедут! Представляешь! Концерт будет! Интересно, а кто приедет? Вот бы Самойлов, в голосе медсестры послышались восхищенные нотки, он мне так нравится[iii]. А как он сыграл с Орловой! Ты смотрел «Светлый путь»? Отличная комедия, да? Мы с девочками ходили до войны. Так хохотали!
Они свернули в коридор, где находилась Сашкина палата. Парень напрягся. Рядом с его дверьми вышагивал мужчина с военной выправкой в накинутом на плечи медицинском халате. Услышав поскрипывание колес каталки, неизвестный обернулся.
Ну, привет, герой!
Здравствуйте, товарищ майор государственной безопасности, настороженно ответил на приветствие Сашка. Перед ним стоял Волков.
[i] Такое совещание состоялось 17.12.41. Результатом его стало создание Волховского фронта под командованием К.А. Мерецкова.
[ii] Группа 1Л (Люфтвоздушный флот) подразделение Абвера занимающееся разведкой ВВС.
[iii] Евгений Валерианович Самойлов в это время работал в Тбилиси и вряд ли смог бы приехать с концертной группой вмосковский госпиталь. Но Танечка об этом не знает.
XV
Вот и настало время того самого разговора, которого он так ждал и боялся. Таня завезла парня в палату и помогла улечься на койку. Волков зашел следом за ними и встал у окна, глядя на заснеженный двор госпиталя, чтобы не смущать парня своим вниманием. Медсестра подоткнула вокруг Сашки одеяло, поправила повыше подушки и, придвинув для посетителя поближе к кровати стул, упорхнула из палаты. Майор тут же повернулся и пристально посмотрел на Александра:
Да, брат, потрепало тебя. Как же ты так подставился? Волков подошел к старенькому, обшарпанному деревянному стулу и уселся, поправив сползший с плеч халат. Сашка пожал плечами. Он до сих пор не мог понять откуда взялись те два мессера, ну не было их в воздухе и вдруг они выходят ему в лоб!
Что с моими, с ребятами и детьми? задал Сашка самый важный для него вопрос.
А что с ними будет? Нормально все. Все живы.
А Зина?
Зина?
Курсант Воскобойникова.
Ранена. Тяжело. Но жить будет. На счет летать ничего не знаю. Да, она здесь, с тобой по соседству лежит, ходить начнешь, навестишь.
Ясно. Хорошо, Сашка облегченно вздохнул и отвернулся к стене. Неожиданно душу ожгло обидой. Получается у всех все нормально, все живы и здоровы, а навестить его времени ни у кого не нашлось! Хоть бы весточку передали! От обиды из горла вырвался тихий стон, а на глазах выступили слезы.
Сань, ты чего?! Врача позвать?! всполошился Волков.
Нет. Не надо. Просто болит после перевязки. Пройдет, разговаривать не хотелось. Все, что его беспокоило, он узнал, а больше говорить и не о чем. Мысли в голове еле-еле ворочались, а сердце тупой болью сдавила черная, непроходимая тоска. Хотелось остаться одному. Чтоб никто его не трогал, ни о чем не спрашивал, ничего не рассказывал. Это будет лучше всего. Как тогда, на базе, когда он остался один. Надо было там и оставаться! Ну и умер бы он от болезни. И ничего страшного. Так было бы проще всем! «А война?! А помощь своим?!», прорвалась сквозь серую пелену ленивая мысль. А что война? Войну и без него выиграли в прошлом, выиграли бы и сейчас! Зато всем было бы спокойней. А главное ему не пришлось бы ходить в эту дурацкую школу! И на перевязки! Проклятые перевязки! А вот не пойдет он больше на них! Или поедет? Его же возят. На каталке. Ай, пойдет, поедет, какая разница?! Зачем все это?! Ну его! Все равно он скоро умрет, не здесь так на фронте. Потому что это будет правильно! Но лучше на фронте. А хотя без разницы. К папе, к маме, к Альке. Или к Вальке? К какой Вальке? Кто такая Валька? Огромные мамины глаза появились перед ним и стали приближаться, приближаться, приближаться. «Дяденька, я не Алька, я Валя. Валя Егорова» Валя Аля Она же жива! Это хорошо! Хоть, что-то хорошо! Надо будет найти эту девочку. Аттестат на нее отписать[i]. Да и вообще все, что есть у него, оставить ей. Он все равно умрет, а ей легче будет! Ведь она тоже сирота! А хотя у него все равно ничего нет. Но аттестат отписать надо. Надо Волкову сказать, пусть найдет ее. Он же майор госбезопасности, он может. Сашка повернулся к Волкову, чтобы попросить его найти Валю Егорову, но почему-то на месте майора сидел Сталин и укоризненно качал головой:
Вот так, Александр, приказы нарушать. Я ведь приказывал тебе в бои не ввязываться, а ты
Я не ввязывался. Не знаю, откуда они выскочили! А тех двоих, что мы с Зиной сбили, просто некому было больше!
Волков хотел приободрить Сашку, сказать, что ничего страшного. На то они и раны, чтобы болеть. Главное что живой. Как парень вдруг обмяк и начал бредить. Майор выскочил в коридор и, увидев медсестру, прикатившую парня с перевязки, крикнул:
Доктора сюда! Быстро!
Девушка вскочила и забежала в палату. Увидев, что Сашка мечется в бреду, комкая здоровой рукой простыню, опрометью бросилась за профессором. Буквально через несколько минут в палату в сопровождении еще нескольких врачей ворвался Аристарх Федорович:
Все посторонние вон! кивнул он на Волкова, а сам наклонился над раненым. Татьяна вытолкала майора в коридор и закрыла дверь. Владимир Викторович в недоумении остался в коридоре один. Он так и не понял, что произошло. Перед тем, как идти к Стаину он разговаривал с профессором, и тот заверил его, что Александр идет на поправку. Единственное, доктор посетовал, что раненый замкнут в себе. Но это и понятно. Переживает за внешность. Все таки обморожение. А тут еще и медсестра напугала шрамами, вот и расстроился парень. В общем, посещение раненого ему разрешили без разговоров и тут такое. Из палаты выскочила сестричка и куда-то умчалась с озабоченным видом. Впрочем, вскоре она вернулась, неся в руках эмалированную кювету со шприцами и какими-то бутыльками. А минут через двадцать появился и доктор. Волков бросился к профессору:
Что с ним?
Ничего не понимаю! Я его перевязывал час назад, все было нормально, доктор подозрительно кинул взгляд на петлицы майора и строго спросил, о чем Вы с ним говорили?! Вы что, допрашивали его?! Вы же сказали, что Вы его командир! Аристарх Федорович начал заводиться. Когда дело касалось его пациентов, он не признавал никаких авторитетов. Вот и сейчас ему было плевать, что перед ним стоит майор государственной безопасности. Я это Ваше самоуправство так не оставлю! И если надо до наркома дойду, но никаких допросов у себя в госпитале не потерплю! профессор, вскинув голову, наступал на Волкова. А тот, пятясь к стене под напором доктора, пытался оправдаться:
Да какой допрос, доктор! Мы даже поговорить не успели!
Тогда, что вы ему сказали или сделали?! Отвечайте! сказано это было так жестко, что майор сам того не осознавая, как мальчишка стал отчитываться перед Аристархом Федоровичем.
Да ничего я не делал и не говорил. Поздоровались. Потом медсестра его уложила и вышла. Он только и успел спросить про своих. Я ответил, что все живы, как он вдруг застонал и сказал, что разболелись раны. Я еще спросил, может позвать сестру, но он отказался. А потом вдруг потерял сознание и стал бредить!
Профессор задумался, а потом, внимательно посмотрев на майора, спросил:
Он, что думал, что кто-то из его друзей убит?
Ну, да, наверное. Его же сюда без сознания доставили?
Аристарх Федорович задумчиво покивал головой и ни к месту спросил:
Он давно на фронте?
Волков хотел было ответить, что всего неделю и осекся. С октября Сашка здесь, в их времени. Сначала в тылу у немцев, где сделал два боевых вылета, если не считать банду карателей. Потом переброска техники, тоже фактически боевая операция. Затем школа и курсы. Недолго. И Ленинградский фронт. А до всего этого четырехлетнее сидение в бункере, после войны, уничтожившей в его мире все живое. Получается, что парень воюет без перерыва пятый год! Как-то с этой стороны никто из нихни Иосиф Виссарионович, ни Лаврентий Павлович, ни он сам ситуацию не рассматривали. Узнав, кто к ним попал и что он может, они стали использовать парня по максимуму. Да и Сашка не отказывался, безропотно выполняя все, что ему приказывали. Потому что война, потому что так воспитан. А ведь ему всего шестнадцать лет! Но, видимо, всему наступает предел, вот и для Александра он наступил.
Давно. Очень давно, глухо и потерянно ответил доктору Волков. А Аристарх Федорович не стал щадить майора:
А когда его ранили, довольно тяжело, прошу заметить, никто из сослуживцев и командиров за полторы недели, что он находится в госпитале, не удосужился навестить парня! глаза доктора пылали гневом и презрением.
Да некому было! Я только сегодня в Москву прилетел и сразу сюда! А остальные на Ленинградском фронте остались.
А командировать, конечно, некого было, голос доктора сочился ядом. Не хотел бы я служить с такими, как вы! выплюнул несправедливый упрек профессор. А парень молодец! Держался и виду не подавал. А мы-то думали, что он за лицо переживает! Аристарх Федорович развернулся и, уходя, добавил:
Не ждите. Я ему уколы поставил. Спит он сейчас.
Когда прийти можно будет? виновато опустив голову, спросил Волков.
Завтра подходите, кинул Царьков, отойдя уже на десяток шагов. А майор остался стоять в коридоре под неприязненным взглядом медсестры. Все, что сказал ему сейчас этот пожилой доктор, было несправедливо, но вины с него, майора Волкова, не снимало. Да, его не было в Москве, он был на базе, которая отнимала у него все время и силы. Весельская и ребята, отвечавшие за безопасность Сашки, остались в Волхове, охранять вертолет. Туда же вылетели Миль с техниками, провести осмотр повреждений и решить вопрос с возможностью доставки техники обратно в Москву. А на курсах про то, что Стаин ранен, даже не знали. Секретность, будь она не ладна! Но ведь можно же было что-то придумать, чтобы парень не чувствовал себя брошенным! Или нельзя?! Только вот на душе все равно похабно. Майор молча стянул с плеч халат, отдал его медсестре и пошел на выход. К Сашке он зайдет завтра. А сейчас ему надо в Кремль. А потом к семье. Сколько он их не видел? Месяц или больше?
Как ни странно на следующий день Сашка проснулся в прекрасном настроении. Раны не болели, даже лицо не дергало, да и обида куда-то делась, как будто ее и не было. Ну не навестили его и что? Значит, не смогли. Все находятся на службе, все люди подневольные. Да и даже если просто не захотели мир не перевернется. Был он один, один и останется, ничего страшного. Единственное, парень совсем не помнил, как ушел Волков и о чем еще они с ним говорили. Да и ладно. Вспомнит. А сейчас надо попробовать встать. Хорош уже лежать, надоело!
Сашка аккуратно, опираясь на здоровую руку, приподнялся и сел на кровати, свесив ноги на холодный пол. Простреленный бок дернуло болью, но тут же отпустило, голова слегка закружилась. Парень медленно, держась рукой за металлическую спинку койки, встал на ноги и прислушался к себе. Терпимо! Голова кружится, чувствуется слабость, но боли нет, да и шевелиться в таком состоянии вполне себе можно. Только вот босые ноги мерзнут. Сашка оглядел палату и увидел тапочки, стоящие у тумбочки. Осторожно сделав два шага, он затолкал ступни в тапки и, шаркая, направился к дверям. На лбу выступила испарина, все-таки ходить еще тяжеловато. Но и лежать нет никаких сил.
А в коридоре кипела жизнь. Туда-сюда сновали раненые и незнакомые парню медики. С лестницы тянуло ядреным махорочным дымом, и раздавался громкий заразительный гогот вперемешку с забористым, задорным матом- кто-то под самокрутку травил анекдоты. Сашка, отдыхая, прислонился спиной к прохладной стене. Дышалось тяжело, но головокружение прошло. У проходящего мимо мужчины лет сорока с перемотанным бинтом носом и загипсованной рукой поинтересовался:
Товарищ, не подскажете, где здесь туалет?
В конце коридора. Не ошибешься, махнул тот на ходу здоровой рукой себе за спину.
Спасибо.
Мужчина ничего не ответил, продолжив свой коридорный променад. Сашка пожал плечом и отлипнув от стены пошкандыбал в указанном направлении. Пока добрался до нужного ему помещения, отдыхал еще дважды. Обратный путь дался еще тяжелее. Весь мокрый от пота, но довольный путешествием заполз к себе в палату, где на него тут же с упреками накинулась Светлана Георгиевна:
Ранбольной, Вы что себе позволяете?! Вас только вчера доктор спасал, а Вы на следующий же день нарушаете постельный режим! Я буду вынуждена сообщить о Вашем поведении Аристарху Федоровичу! ругаясь, она подскочила к парню и помогла добраться до кровати, на которую Сашка, обессилев, буквально рухнул.
Спасибо, выдохнул он, переводя дух.
Что спасибо?! Что спасибо?! кипятилась медсестра, А если раны откроются?! А мне отвечать за Вас!
Не откроются, Светлана Георгиевна. Извините, надоело лежать. А сегодня чувствую себя просто отлично, вот и решил пройтись, примирительно сказал Сашка. Не смотря на то, что уколы она делала больно, женщина Светлана Георгиевна была очень хорошая и добрая, и обижать ее парню не хотелось.
Извинтите его, остывая, буркнула медсестра, переходя на ты, себе же хуже делаешь!
Сашка не стал продолжать это пустое пререкание, переведя разговор:
Светлана Георгиевна, а женское отделение тут далеко?
Медсестра возмущенно и удивленно воззрилась на парня:
Нет, ну ты посмотри на него! Еле как до горшка дошел самостоятельно, вспотел весь и запыхался, а уже женское отделение ему подавай! выдала она. Сашка покраснел:
Да Вы не так меня поняли. Мне просто узнать надо
Нечего тут узнавать! перебила его медсестра, Нет, у нас женского отделения!
Как же, так?! Неужели Волков его обманул, чтобы успокоить?! Или этот разговор ему привиделся в бреду?
А мне вчера сказали, что есть.
Отделения нет, палаты есть. Зачем тебе?
Светлана Георгиевна, Сашка решил добить этот вопрос до конца, не смотря на воинственность женщины, а не могли бы Вы узнать, где лежит Воскобойникова? Мне очень надо! и он умоляюще посмотрел на пожилую медсестру.
Зазноба? голос женщины смягчился.
Нет, что Вы! еще сильней покраснел парень, просто мы из одного экипажа. Нас вместе ранили. Я думал, ее убили. А вчера узнал, только ранили. Нас вместе тогда ранили, сумбурно пояснил он, мне сказали, что она в нашем госпитале. Мне ее навестить надо!
Светлана Георгиевна пристально посмотрела на парня, но увидев, что тот действительно переживает за знакомую ему девушку оттаяла:
Ладно узнаю. Говори фамилию, имя, отчество и год рождения.
Воскобойникова Зинаида. А отчество и год рождения не помню, он просматривал личные дела курсантов, но вот отчество и день рождения Зины не запомнил.
Эх ты, кавалер! усмехнулась женщина.
Я не кавалер! буркнул Сашка, ему стало неудобно, что Светлана Георгиевна считает, что Зина его девушка, И вообще, у нее жених есть! А потом, вспомнив чей-то предсмертный крик в эфире, во время боя, добавил тихо:Если не погиб.
Медсестра тяжело вздохнула:
Хорошо, узнаю. Только посещение если Аристарх Федорович разрешит! строго предупредила она.
Конечно, Светлана Георгиевна. Спасибо.
Белый пушистый снежок, неторопливо кружась, медленно опускался на мостовую, тихонько поскрипывая под сапогами. Ида под руки с Исой и Алексеем молча и не спеша, шагали по улочкам Москвы. Ей было хорошо и спокойно рядом с этими сильными парнями. Так спокойно она не чувствовала себя давно, пожалуй, с того самого времени, как они с папой уехали из Москвы в Западную Белоруссию. Жизнь в довоенном Белостоке сложно было назвать безмятежной, а потом и вовсе началась война. Поспешная эвакуация, страшная смерть любимого человека, переживание за оставшегося где-то там, в тылу у немцев отца, за маму, бабушку и брата, живущих сейчас в Тамбове, этот беспощадный калейдоскоп событий заставил ее замкнуться в себе, собрав волю в железный кулак. И вот в блокадном Ленинграде, рядом с уверенным в себе, таким надежным, несмотря на молодость, Александром и веселой, немножко легкомысленной Зинаидой она начала оттаивать. И тут этот воздушный бой. Ей было страшно, очень страшно! Нет, не от того, что ее могли убить, к смерти она была готова. Ей было страшно от собственного бессилия, от того, что она ничего не может сделать и остается только метаться по салону вертолета, успокаивая плачущих детей и надеяться, что все будет хорошо. А кидало их не слабо, хорошо еще, что Саша еще на земле закрепил носилки с лежачими.