Впрочем, что-то Эйрику подсказывало, что одно делогрезить о своих подвигах, хвастаясь перед парнями талантом открывать замки без ключа, и совсем другоеподнять целое кладбище. Епископ постучал пальцами по столу рядом со страницами, затем тяжело вздохнул:
Скажи мне, Эйрик, о чем была моя вчерашняя проповедь?
О колдовстве, господин епископ, без запинки ответил парень. Вы рассказывали, как на пастора в деревне Киркьюболь два колдуна наслали хворь и их сожгли на костре. Молюсь, чтобы болезнь преподобного прошла, очистившись пламенем.
Бриньоульв Свейнссон поднял на него суровый взгляд. Такой суровый, что даже привычный ко всему Эйрик присмирел. На секунду ему показалось, что он испытывает нечто, схожее с виной, хотя он не мог бы точно сказать, за что именно.
Она не прошла, с нажимом произнес епископ. Пастор и по сей день страдает не меньше, если не больше, чем раньше! Ты помнишь, в чем преподобный обвинял своих прихожан?
Эйрик прекрасно помнил, какую именно напасть наслали колдуны на пастора, но все равно сделал вид, что задумался.
Пердящие руны, если мне не изменяет память, господин епископ
ПЕРДЯЩИЕ РУНЫ! взревел Бриньоульв Свейнссен, вскочив со своего места. Он сделал это так внезапно, что Эйрик безотчетно отшатнулся. Голос епископа гремел, как церковный колокол, возвещавший о начале вечерни. Он и сам будто увеличился в размерах, став похожим на тролля, который с горы грозит кулачищами жителям хутора.
Двух людей сожгли всего-навсего за пердящие руны и кучку мух, которых они якобы наслали на пастора! А теперь подумай, как скоро под твоими пятками вспыхнет огонь, когда кто-нибудь узнает, чем ты занимался на кладбище!
Внезапно стало не до смеха. Даже Эйрик мог почувствовать, когда его остроумие неуместно. Впервые он не нашелся с ответом. Все эти безумные истории о колдунах, которых сжигают живьем на собственном подворье, ничего общего не имели с мирным существованием в Скаульхольте. Ничего похожего не могло произойти и у него дома, где одни и те же семьи поколениями жили бок о бок. Соседи могли недолюбливать друг друга, могли годами не разговаривать, не садиться рядом в церкви, сплетничать и злословить, но Эйрик и вообразить не мог, чтобы дело дошло до обвинения в колдовстве. До костра. До убийства.
Все знали, что в Исландию эту заразуохоту на ведьмпринесли датчане. Хотя подобные дела до суда доходили крайне редко и были немногочисленны, но так ведь и народу на острове было немного. Теперь решили истребить последних? Эйрика охватила такая злость, что на секунду показалось, что вспыхнет кожа. Он сжал зубы, чтобы не выругаться в присутствии епископа. Бриньоульв Свейнссон вздохнул тяжело и неспокойно, как кит.
Сегодня же ты возьмешь лошадь и отправишься в Арнарбайли, медленно произнес он, и Эйрик дернулся. Нет, только не это! Его не могут вот так с позором отослать домой! Возразить он не успел, потому что Бриньоульв Свейнссон поднял руку ладонью вперед, и Эйрик внезапно обнаружил, что не может даже разжать губы. Епископу надоело церемониться.
Дома ты пробудешь до Дня Всех Святых и будешь сидеть там тихо, как мышь! Каждое слово Бриньоульв Свейнссон вколачивал в голову Эйрика, точно гвоздь. За это время мы узнаем, не навлек ли ты беду на Скаульхольт. Я напишу письмо в Арнарбайли вашему пастору, Йоуну Дадасону. Он присмотрит за тобой, но делай все, что он скажет. Скачи без остановок. Увози свою книгу как можно быстрее. Ты ради нее рискнул жизньювот и посмотрим, стоила ли она того.
Когда голос епископа отгрохотал в бадстове, внутри будто стало просторнее. Разум Эйрика метался, как мошка вокруг фитиля. Пробыть дома до Дня Всех Святых? А что потом? Что ему сказать родителям?
Мне можно будет вернуться? спросил он гораздо тише и менее решительно, чем собирался. Вся уверенность вдруг разом выветрилась.
Бриньоульв Свейнссон не спешил с ответом, но в конце концов сжалился и кивнул:
Я напишу тебе. Когда ты вернешься, то ни с кем не заговоришь о том, что произошло на кладбище. Я сам буду тебя учить.
Эйрик не поверил собственным ушам. После всего, что он натворил, сам Бриньоульв Свейнссон собирался взяться за него! Значит, епископ увидел в нем нечто особенноеталант, отличавший его от остальных школяров, рвущихся нахвататься всего по верхам, но не готовых постигать глубину вещей. Тщеславие засверкало внутри Эйрика, как начищенный датский риксдалер. Окрыленный, он схватил со стола мятые страницы и побежал к двери, боясь, что епископ передумает и заберет свои слова назад. Уже взявшись за кованую ручку, вдруг замер, осененный внезапной пугающей догадкой.
Господин епископ, драуг ведь не может увязаться со мной до Арнарбайли? Я же не приведу беду в собственный дом?
Епископ не шелохнулся. Он стоял у окна вполоборота к Эйрику, так что свет резко очерчивал каждую морщинку с одной стороны лица, а вторую половину прятал в тени. «Он похож на Одина», внезапно подумал Эйрик, и от этой мысли ему стало жарко и тесно в собственном теле. Она была такой кощунственной и вместе с тем такой ошеломляюще верной, что Эйрик боялся двинуться, чтобы не спугнуть ее.
Бриньоульв Свейнссон медленно повернулся, и иллюзия рассеялась. Теперь это был просто большой немолодой мужчина с уставшими глазами под нависшими веками.
Об этом, Эйрик, ты должен был подумать до того, как поднимать покойника.
Арнарбайли
Эйрик ослушался епископа. Мысль, что драуг последует за ним домой, приводила его в такой ужас, что он несколько дней бродил вдоль реки Эльвюсау, не решаясь приблизиться к человеческому жилищу. Он взял с собой достаточно сушеной рыбы, баранины и кислой сыворотки, чтобы продержаться неделю, а то и больше, но ветер становился все безжалостнее. Эйрик разводил костер из сушеных водорослей, прячась за камнями лавового поля, и издалека наблюдал за жизнью хутора.
Близился День Всех Святых, и в это время повсюду кипела жизнь. Дома Эйрик всегда любил начало зимысытое и праздничное, когда приходило много гостей. Бонды заканчивали забивать скот, и в воздухе висел резкий запах крови. До Эйрика то и дело доносилось жалобное блеянье и тяжелые удары топора, с которыми мясники разделывали туши. Несколько раз он видел нищих, которые направлялись к хутору: в Арнарбайли всегда подавали щедрую милостыню в честь праздника. Один раз, подойдя совсем близко к своей усадьбе, Эйрик увидел маму, и у него от сердца отлеглоон не приметил никаких признаков болезни или несчастья на ее лице. Напротив, вид у Гудрун Йоунсдоттир был цветущий и воинственный как всегда, когда на хуторе было много работы.
Молодой конь Эйрика, Блейк, послушно следовал за хозяином два дня, но, убедившись, что тот не собирается возвращаться к людям, ночью сорвался с привязи и побежал к стойлам. Так Эйрик остался совсем один, уже и сам похожий на злого духа или призрака, отделенного от всеобщего ликования незримой стеной. Всякий раз, когда он, ошалев от одиночества, собирался идти к семье, ему мерещились шаги за спиной или перестук мелких камешков со скал. Тогда он уговаривал себя подождать еще ночь. Еще одну ветреную октябрьскую ночь.
Временами ему казалось, что старик из Бискупстунги знает о его метаниях. Ему даже не нужно было ничего делать, чтобы сжить Эйрика со свету из мести за вскрытую могилу! Достаточно было появляться тенью за плечом, чтобы обидчик, боясь навлечь горе на близких, больше нигде не нашел приюта. Но время шло, и нужно было что-то решать: скоро и до епископа дойдет, что его школяр не явился домой.
Все закончилось само собой, когда преподобный Йоун Дадасон обнаружил Эйрика недалеко от кладбища, обнесенного оградой из застывшей лавы. Сперва Эйрик принял его за еще одного мертвеца и даже испытал от этого некоторое облегчениеприятно знать, что твои страхи были небеспочвенными. Впрочем, когда Эйрик понял, что это лишь пастор, спокойнее ему не стало.
Преподобный Йоун Дадасон умел произвести впечатление. Он был невероятно высоким и худым мужчиной с бледной кожей и прямой спиной. Руки у него были очень длинными, а кисти такими маленькими, что иногда казалось, что вдоль тела болтаются пустые рукава. Пасторская шляпа прятала в тени верхнюю половину лица, так что разглядеть можно было только плотно сжатые сухие губы. Ребенком Эйрик боялся преподобного Йоуна, а тот не делал ничего, чтобы смягчить этот страх. Каждый раз, когда он стучался в двери их дома, чтобы проверить, выучил ли Эйрик катехизис, у того сердце в пятки уходило.
Вот и сейчас, когда Эйрик увидел знакомую высокую фигуру на краю кладбища, он подумал, что рано успокаиваться. Преподобный Йоун терпеливо ждал, пока Эйрик покажется из-за церковной ограды и поприветствует пастора.
Вижу, молодой Эйрик Магнуссон, что у вас возникла какая-то совершенно особая связь с кладбищами. Если вас беспокоит, что в Арнарбайли недостаточно земли, чтобы вас приютить, не волнуйтесья лично подыщу вам местечко недалеко от церкви.
Голос у пастора был сухой и ровный, как жухлая трава под ногами, но от Эйрика не скрылась спрятанная в нем насмешка. Он понятия не имел, какую часть из произошедшего епископ рассказал преподобному Йоуну, и не знал, как пастор Арнарбайли может ему помочь, но решил отдаться на милость божью.
Скрываться дальше было бессмысленно.
Дома Эйрика встретили радостно, хотя и с тревогойпочему он вдруг приехал из школы? На помощь пришел преподобный Йоун, который пояснил, что лично написал епископу с просьбой прислать к нему Эйрика на праздничную службу. В конце концов, через несколько лет он станет младшим пастором, и было бы неплохо, если бы он уже сейчас осваивался в этой роли. Сам пастор уезжал на другой хутор совершать венчание, но предупредил, что еще побеседует с Эйриком после возвращения.
Оказавшись дома, Эйрик с удовольствием отметил, что за время его отсутствия почти ничего не изменилось. Все так же усадьбу окружал небольшой березовый лестакой редкий в этих краях, что Эйрик гордился им, словно лично посадил каждое деревце. Некоторые его друзья за всю свою жизнь ни разу не видели столько растительности, сколько он наблюдал каждый день. На всякий случай он спросил у мамы, нет ли новостей об Агнес, но только чтобы сделать ей приятное и показать, что не забыл о сестре.
Тринадцатилетний Паудль так вытянулся за год, что они стали почти одного роста. Гудрун считала, что младший сын пошел в ее породу: в ее семье все мужчины отличались статью. От отца же Паудль унаследовал высокий открытый лоб и легкую рыжину, которую можно было заметить только на солнце.
Самого отца дома не былоон отправился на побережье, чтобы продать излишки шерсти и рыбы и купить соль, рожь и воск для свечей. При упоминании отца Паудль как-то помрачнел и, когда братья остались наедине, признался, что здоровье Магнуса в последнее время оставляет желать лучшегокашель не утихает. До недавнего времени отвар смягчал недомогание, но в последние полгода стало хуже.
Его осмотрел лекарь? спросил Эйрик, укладываясь на постель рядом с Паудлем. Когда-то они уже спали на одной кровати, но тогда брат был значительно мельче и просто сворачивался у Эйрика под боком, как крохотная рыбешка за камнем. Теперь пришлось потолкаться, чтобы устроиться.
Ты же знаешь отца! фыркнул Паудль. Притворяется, что все в порядке. Вот приедет к празднику, ты с ним и поговоришь. Может, тебя он послушает. Кстати, почему ты все-таки вернулся? Тебя же не выгнали из Скаульхольта, правда?
Паудль повернулся на бок, и Эйрик сделал то же, чтобы смотреть брату в лицо. На соседней постели сладко похрапывала мама, а на кухне ветер бился в окно, затянутое тонкой телячьей шкурой так, будто собирался его порвать. Бадстову утеплили на славу: не ощущалось даже легкого сквозняка. Прочные деревянные балки удерживали подновленную крышу из дерна.
Ты же слышал преподобного Йоуна. Пастор хочет, чтобы я готовился к своим обязанностям уже сейчас. Может, тоже научит меня пугать маленьких детишек.
Паудль тихо и сонно рассмеялся, зарываясь поглубже в одеяло.
Ты же приедешь на мою конфирмацию летом?
Приеду, улыбнулся Эйрик. Обязательно приеду.
Он проснулся посреди ночи от вкуса забивавшей рот сырой земли. На мгновение показалось, что он не может вдохнуть, плечи упираются в стенки гроба, а над головойтолько деревянная крышка и несколько футов твердой почвы, которые не дадут ей открыться, как ни упирайся руками и ногами.
Эйрик откинул одеяло и сел. Рядом спокойно спал Паудль, отвернувшись к стене. Мамино дыхание тоже было ровным и глубоким. Водоросли в очаге уже прогорели, но в бадстове по-прежнему было тепло и сухо. На минуту он позволил себе поверить, что его разбудила собственная мнительность. Шутка липровести три ночи почти без сна, шатаясь вокруг хутора, как неприкаянный дух! Побрел на кухню и, зачерпнув из висящего над углями котла немного воды, сделал несколько больших глотков, надеясь смыть отвратительный вкус. Безуспешно. Ему даже показалось, что между зубами шевельнулись черви.
Тогда Эйрик накинул плащ и, совсем чуть-чуть приоткрыв дверь, чтобы не вымораживать бадстову, вынырнул на улицу. Стареющая луна спряталась за низкими облаками, почти не давая света. Тихо шуршали березызнакомый, убаюкивающий звук. На секунду он поверил, что все произошедшеепросто дурной сон. Но затем лунный свет высеребрил высокую фигуру, застывшую на лавовом поле, и Эйрик понял, что предчувствия его не обманули.
Драуги бывают чрезвычайно зловредны. В свое время Торольв Скрюченная Нога из лощины в долине реки Тора наделал много шороха, когда умер. Столько людей он свел за собой в могилу, что опустели даже ближайшие селения. Те, кто остался в живых, просто бежали куда глаза глядят, лишь бы сохранить жизнь и рассудок. Его тело пришлось доставать из могильной ямы, везти на двух волах на высоченную скалу и хоронить там за таким высоким частоколом, что его не могли перелететь даже птицы. То место с тех пор зовется Скалой Скрюченной Ноги. Впрочем, и частокол не помог, и Торольва пришлось откопать и сжечь
Меньше всего Эйрику хотелось, чтобы его родной Арнарбайли звался в будущем Хутором Старика из Бискупстунги. Но мертвец не двигался с местатолько стоял и пристально смотрел на Эйрика, свесив костяные руки вдоль тела. Когда Эйрик вошел обратно в дом, плотно прикрыв за собой дверь, драуг остался на прежнем месте, неподвижный и прямой, как мачта.
До утра Эйрик не сомкнул глаз и поднялся с рассветом совершенно разбитый. Он отправился на поиски преподобного Йоуна, но работники сказали, что пастор вернется только вечером. К счастью, работы на хуторе, которая могла бы отвлечь Эйрика, было хоть отбавляй, а мама с Паудлем обрадовались еще одной паре рук.
Усадьба его семьи была большой и процветающей. Отец регулярно покупал у датчан соль и древесину, так что, в отличие от многих других, часть мяса они коптили с солью. Из коптилен тянуло терпким дымом от тлеющего кизяка. Эйрик заглянул туда посмотреть, как батраки развешивают над бочками с огнем массивные бараньи ноги, и отметил, что на них довольно жира. Значит, животные сытно ели все лето. Глядя на болтающиеся под потолком ляжки, он вспомнил вкус рождественского хангикьотакопченого ягненка, дымного и пряногои сглотнул слюну.
Но до Рождества оставалось еще почти два месяца, а главным угощением предстоящего праздника был свид. Эйрик любил смотреть, как батрачки опаливают свежеотрубленные бараньи головы, сжигая на них все волоски, а потом тщательно моют уши и глаза. Мама сама будет готовить праздничный ужин. Она всегда говорила, что если есть на свете блюдо, талант к которому даровал ей сам Господь, то это кушанье, где необходимо разрезать чью-то голову и вынуть мозг.
Паудль позвал Эйрика помочь в кладовой, где в полу были выкопаны громадные ямы, похожие на колодцы. Туда полагалось опускать бочки, наполненные сывороткой. В кладовой царил кислый запах, а сама сыворотка, желтоватая и мутная, напоминала костный бульон. Эйрик от недосыпа никак не мог согреться и был рад поработать в помещении. До темноты они с братом брали принесенное батраками сваренное и охлажденное мясо и опускали его в жидкость, где ему предстояло пробыть несколько лет, пока не размягчатся даже кости, а само мясо не станет по вкусу как кислое молоко. Когда баранина закончилась, братья накрыли бочки крышками, залили ободы расплавленным жиром и осторожно опустили их в яму. К концу работы руки у Эйрика лоснились, а вся одежда была заляпана жиром и сывороткой. «Отдай девушкам, они постирают», подмигнул Паудль. Лицо у него при этом сделалось хитрым, как у собаки, стащившей шмат сала со стола.
Работа надолго заняла мысли Эйрика. Преподобный Йоун решил остаться на соседнем хуторе до утра, поэтому парня ждала еще одна темная тревожная ночь в компании мертвеца из Бискупстунги. Вечер он посвятил волшебным страницам. Спрятавшись от любопытных глаз в комнате отца, где тот обычно возился с документами, Эйрик зажег лампу с тресковым жиром и провел несколько часов, высушивая, разглаживая и сшивая волшебные листы гримуараих было всего около трех дюжин. У Магнуса и Боуги осталось примерно столько же. Трое друзей не договаривались, как распорядятся своей добычей. Предполагалось, что страницыобщие, но Эйрик уехал в Арнарбайли, и книгу пришлось разделить. Вероятно, позже они попытаются переписать недостающие страницы друг у друга, но сейчас у Эйрика были большие сомнения в успехе этой затеи. Все же он подумал, что, когда все это закончится, стоит заказать у мастера переплет. Пускай будет обычная, неприметная обложка из крепкой кожи, без штампов и резьбы. Такую возьмешь в руки и ни за что на свете не подумаешь, что под ней кроется нечто ценное.