После школы они продолжали общаться, Рахель вместе с моей мамой была зачислена в ныне несуществующий отряд Ангелов Смерти. Ангелы уничтожали души бессмертных, блуждающих по Грани. Вскоре мама стала главой Ангелов, Рахель осталась членом отряда, но никто не завидовал друг другу. Она встречалась с Фафниром с учебы и до тех пор, пока они не отправились в Тюрьму, но не были женаты, и не завели детей. Поразительная верность для темного и светлого.
Я думала о любви: она любила его, и если да, то быть может всё, что она будет делать сейчас, она будет делать из-за этой любви? Будет искать способы спасти его, похитить его из Тюрьмы. Но если освободятся они оба, это приведет к следующему Восстанию, разве нет?
Я подняла голову, тупым взглядом смотря перед собой. Она заключила со мной сделку. Осознание произошедшего доходило до меня постепенно, в Центре я почти не думала об этом, в Тюрьме тем более, и признаться себе в том, что у меня сделка с Второй Иерофантой, смогла только сейчас.
И я не знаю, что я должна сделать, чтобы не сгореть в собственном магическом огне, как нарушитель договора.
Глава 5Иштар и Асмодей
Первые недели учебы всегда проходят быстро, но эти пронеслись с неимоверной скоростью. Оказалось, что в столовой выдают довольно-таки приличный набор продуктов за счет заведения, что заставило меня крепко задуматься о том, какая львиная доля бюджета Загранья утекает в дела молодежи. Питаться можно было и в столовой, завтраки, обеды и ужины подавали по расписанию, но изучив местное меню, я почувствовала, как меня прошибает холодный пот. Слишком много диетической пищи. Но в этом был смысл. Раз все ученики постоянно худеют, какой смысл подавать что-то, что никто есть не будет?
Персефона подредактировала мою школьную униформу, что-то нашив, что-то ушив, и черное платье с длинными рукавами и белым отложным воротничком село по фигуре, не мешало раскрыть крылья, если у меня не было сил сдерживать их заклинанием, и почти не отличалось от платьев других девочек, разве что юбка была много короче. Но это уже издержки моего высокого роста. Свою униформу Персефона тоже переделалаобрезала рукава, пересобрала юбку у пояса, обрезала ее, и, превратив форменное прямое платье в произведение искусства, законно собирала восхищенные взгляды студенток.
Мне казалось тогда, что нет разницы, в чем ходить, и смысла в форме я не видела. Но в Академии были свои порядки. В первый учебный день единственной парой стояла у нас история. Вскоре я поняла, что занятие в Академии может идти и час, и все десять. Ставить еще какие-то предметы в один день смысла не было.
В первый день я вертела головой по сторонам, выглядывая интересных существ, здоровалась, пытаясь завести знакомства. Раза четыре нарочно заговаривала с гордой розоволосой темной дэвой, и на четвертый узнала, что ее зовут Асура. Персефона выглядела в основном раздраженной, я шутила, что она ревнует и хочет, чтобы я была только ее подружкой. Сидя у окна на одной из передних парт, я елозила из стороны в сторону, постоянно оглядываясь через плечо. Смотрела я не в пустоту, на Амрэяон сидел в отдалении, но не подходил. Я отправила ему одно сообщение, спросив, игнорирует он меня или мы играем по сложным правилам Загранья, о которых я не знаю, но ответа не пришло. Я побеждено выдохнула, признавая свое фиаско.
Мы сидели, болтая, пока огоньки не заметались над головой, и девчонки, две дэвы, про которых Персефона мне шепнула, что они почти ничего, но зазнаются, соскочили с моей парты, устремляясь к своей. В дверь вошел мужчина, и я вздрогнула. Он был почти в два раза больше, чем все, кого я видела когда-либо в жизни, но все равно немного ниже меня. Не просто накаченныйнастоящий монстр от спорта. Я видела многих накаченных парней, но никогда не видела такого сильного тела. Его голову украшали два витых рога, волосы были зачесаны назад, открывая голову быка.
«Минотавр», пронеслось в голове.
Персефона скучающе подперла голову рукой, смерив магистра спокойным взглядом.
Он прошел за трибуну, положил на нее руки и презрительно оглядел нас. То ли злость, то ли скука отразились на его лице. А может быть, все эмоции, что были у этого темного, смешались воедино, и он не мог отделить одно от другого.
Лорд Безумия, магистр истории, Громвал, его голос был похож на раскаты грома.
Взгляд зверолюда спокойно прошелся по нам, а я сделала пометку на полях тетрадки, что все преподаватели представляются магистрами. Отец что-то мне рассказывал, что-то забывал, или не считал нужным сообщить, и про магистров было скорее мое умозаключение, чем знание, извлеченное из головы.
Не та форма, произнес он, и я почувствовала на себе взгляд.
Я открыла было рот, чтобы объяснить ему, что япотомок нефилима, и поэтому мой высокий рост не входит в систему размеров, а еще по меркам Загранья у меня крупное тело, и что форма такая же, как та, что нам выдали, просто подогнали по фигуре, но поняла, что он смотрит на Персефону.
Персефона сидела прямая как палка, вскинув голову, сжав кулаки на коленях. У нее застыли мускулы лица, а привычное раздражение в фиолетовых камнях ее глаз взвилось почти яростным огнем.
Я отказываюсь следовать этому правилу, произнесла она ледяным голосом, и у меня по коже побежали мурашки.
Громвал повел рукой. Темная магия, сорвавшись с кончиков пальцев, сформировалась в плоский камень, который обогнул голову Персефоны и врезался в затылок, ударяя ее лицом о парту. Она шумно втянула воздух, явно пытаясь подавить крик боли, и я вскочила на ноги, беря ее за плечи и поднимая.
Не заслужила, магистр покачал головой.
Вы не имеете права бить детей! рявкнула я. Это что тут за порядки такие?
Он смерил меня равнодушным взглядом, посмотрев, как на пустое место. Ярость заклокотала в моей груди, и вместо того, чтобы сесть и дать Персефоне что-то, чтобы остановить льющую из носа кровь, я повернулась к нему всем телом. Краем глаза я видела, как заинтересованно мои сокурсники наблюдают за происходящим, а принц с длинными черными волосами, его я вспомнила позже, но тогда он слился в моей голове с остальной толпой, поднял голову, отрывая взгляд от телефона.
Это несправедливо. На мне нет формы, на близнецах с первых парт нет формы, еще на нескольких нет формы, а вы пристали к ней, что она перешила платье, продолжила говорить я.
Я сжала руки в кулаки, выпрямляясь.
Физические наказания входят в программу Академии, девушка-суккуб с соседней парты закатила глаза. Ты откуда такая вылезла?
Из Первого мира, не глядя в ее сторону, бросила я, не отрывая взгляда от магистра.
Сядь, тихо прошипела Персефона, дергая за юбку.
Я осталась стоять.
Это нечестно, повторила я, как будто бы это что-то могло изменить.
Люцианова дочка, да, ангелоподобное? произнес он.
Наши взгляды встретились, но свой я не отвела. И страха тоже не было, как рационального, так и иррационального. А внутри всё опустело. Что ж, если кто-то и не смотрел телевизор и не висел в соцсетях так долго, чтобы узнать в девушке с фото меня, теперь это узнали все. Плакала моя счастливая академическая жизнь.
Ты очень похожа на отца, сказал он.
Черное лезвие вошло мне в грудь, проходя между ребер. Я закашлялась, перегибаясь вперед, уперлась рукой о парту. Боль ожгла огнем, и я прижала ладонь к источнику этой боли. Пальцы перепачкались в черной жиже; она стекала тягучими каплями на парту, разбиваясь и застывая.
Смех в классе утих. Тишина стала физически ощущаемой, но мне казалось, что это лишь я слышу тишину, потому что в моем мире не стало существовать ничего, кроме боли и черной жижи, стекающей по груди, животу, бедрам. Я приоткрыла глаза. Мир поплыл в мягком фокусе, и я отняла руку, наполненную этой черной жижей, что заменила мне кровь. Морена запульсировала, стягивая израненные ткани, заращивая их, и рана затянулась. Игла растворилась в воздухе. Я взмахнула рукой наугад, не пытаясь повторить заклинание, но подумав о том, хочу, чтобы ему тоже было больно. Сноп искр сорвался с кончиков пальцев, и потух, а с ним ушла и боль.
Магистр махнул рукой, чтобы я села, и подчинилась. Села, низко опустив голову, и занавесившись волосами. Все говорят, что я похожа на отца, и да, у меня его волосы и его кожа, только вены не просвечивают. У меня его черты лица, но я не мой отец а жаль. Будь я им, я бы нашлась сейчас с ответом.
Персефона молча протянула мне влажные салфетки, и я попыталась по-быстрому кое-как оттереть платье. Прореха в нем была небольшой, но лифчик просвечивал. Вздохнув, я перебросила волосы вперед, чтобы они светлой пеленой закрыли мне грудь, и склонилась над партой. А в классе стояла жуткая тишина.
Можешь носить свою одежду, Люцианова дочка. Но больше никаких революций, сказал Громвал, глядя на меня; на щеке виднелся глубокий порез, сквозь который сочилась кровь. Начнем урок.
«Как ты его ранила?» написала Персефона на полях своей тетради, а я рядом нарисовала несколько знаков вопросов. Болтать на занятиях Громвала расхотелось. В голове лишь стучала мысль о том, что физические наказания в Академии разрешены и это укротило мой пыл хоть с кем-то из спорить.
Наш мир был единым во времена сотворения, и все мы пребывали в Грани. Тогда было лишь одно измерение, и мы не знали, что магия может быть разделенной. Существа одинаково впитывали в себя тьму и свет, и это приводило к балансу, начал говорить Громвал, уставившись в окно. Всё было поровну. Темные защищали мир, светлые производили вещи, а люди хранили знания. Но светлые возжелали больше силы и власти, и сказали, что хотят построить идеальный мир, что тьма не достойна их внимания. Они захватили измерение, окружив его светлыми заклятиями и отрезав Полярис от остальной части мира. В этот новый мир они забрали тех, кого посчитали достойными, не сверяясь с их прежними достижениями, а меряя лишь по себе. Они поставили сострадание выше доблести, храбрость выше здравого смысла. Так появился Полярис, и так началась эра Раскола.
Я не записывала ни слова в мою перепачканную черной жижей тетрадь, но почему-то не могла перестать слушать. Воспоминание о боли ушло, воспоминание о наказании стало прозрачным акварельным наброском прошлого.
Баланс был потерян. Не видя света, люди стали презирать магию и отрицать ее. Люди отрицали магию, и отрицали свое прошлое, и это отрицание скапливалось, пока не переродилось в то, что мы называем Первым миром. А темные ушли из опустевшей Грани, создав Загранье, свой новый дом. Они напитали Загранье темной магией, преобразовав его так, как посчитали нужным. Три начала разделились. Люди отреклись от магии полностью. Исконный мир, потеряв баланс, раскололся на две части: мы создали Предел, что хранит нашу магию. Магия создала Грань, что пожирает наши души. Так образовалось Пятимирье, которое мы знаем сейчас.
Молчали все. Никто не желал начать говорить, чтобы оборвать его речь. Равномерным потоком она стекала с его губ, устремляясь прямо в голову. Было ли это какое-то заклинание, или это был природный дар оратора, но это завораживало. И все, кто был в классе, выпал из реальности.
Он говорил и еще, обрисовывая общую картину того, что происходило. Упомянул, что Загранье достигло величия с появлением первого Милорда, говорил, что светлые избрали себе Палату Представителей. Говорил о том, что люди создали «Организацию по взаимодействию с магическими существами». Не упоминая дат или имен, просто нанося мазки на портрет мироздания. Он говорил, что всё изменилось, когда появился полукровка Шанбаал, что воистину был величайшим из величайшим несмотря на то, что был столь низкого происхождения. Он рассказал, что мир неизменно менялся, чтобы прийти к нынешнему величию. Спокойно, но жестко, он рассказал про смерть наследника, и как начались войны династии Горгон, как маркизы грызлись за Престол, и что Загранье утопало в крови. Он упомянул восстание, но вскользь, сказав, что баланс, который мы видим сейчас, лишь малая часть того, что было до войны. Он сказал, что помнит детей, что это начали, и что учились у него, и клянусь, его взгляд задержался на мне, когда он называл их именаФафнир и Рахель, Люциан и Климена, Цитея, Лира, Азазелло. Громвал говорил, что после войны мы прожили девятнадцать лет в мире, и что за эти два года мы должны не просто выучить, но осознать, что история знает случаи повторения и подчиняется одним и тем же процессам, что знать еезначит уметь предугадывать, к чему может привести то или иное действие, и сказал, что это точная наука, у которой свои законы, но более сложные, чем формулы, которые можно заучить.
Когда он закончил, мы сидели за своими партами. Даже когда он махнул рукой, предлагая нам выметаться. Многие хотели что-то спросить, приоткрывали губы, чтобы начать говорить, но резко осекались, натыкаясь на недовольный взгляд магистра.
Пошли прочь, сказал он на прощание, громко хлопая дверью.
Но всё равно никто не сдвинулся с места, пока его шаги не затихли в коридоре. Лишь после этого мы поднялись, и молча вышли, разбредаясь кто куда. Никто не разговаривал, никто ничего не обсуждал. Минотавр провел нас по лабиринту прошлого, и был пока единственным в моей жизни, кто заставил меня почувствовать себя не противницей, а частью Пятимирья.
Постепенно все потянулись к выходу, а я никак не могла заставить себя подняться. Персефона упаковала свою сумку и подала мне мою, но я тупо уставилась в парту.
Знаешь, протянула девушка, носик у нее слегка опух, но почему-то это сделало ее еще милее. Я тебя понимаю. Я бы тоже расстроилась.
Правда? спросила я, выходя из транса.
Панда, ну блин. Любая бы расстроилась, если бы ей испортили платье, Персефона закатила глаза. Я тебе зашью его дома, никто не заметит.
Я слабо улыбнулась, и встала. Я убрала тетрадь обратно в сумку, оправила волосы, прикрывая прореху на платье. Персефона, снова закатив глаза, сняла брошку с левой груди, отбросила мои волосы в сторону и, что-то поколдовав, хитро пересобрала платье так, что прорехи видно не стало, лифчик не торчал, а я выглядела вполне приличным образом.
Я у тебя в долгу, серьезно произнесла я. За всё, что ты делаешь.
Когда созреешь дать мне обещание вечной защиты, скажи, хрипло ответила мне девушка, но уголки ее губ дернулись, обозначая, наверное, улыбку.
Я уже приготовилась уходить, как вдруг нас с Персефоной почти кольцом окружилидевушка, что врезалась в меня в первый день, с кошачьими ушами, а рядом с ней всё тот же суккуб, у которого лицо чем-то напоминало мышиную мордочку. Но я догадывалась, что на мышь он похож только для меня, а для других наверняка божественно красив.
Здравствуй, сахарок, бархатным ласковым голосом произнес он, кидая в мою сторону такие взгляды, что я безо всякой магии смутилась. И привет, очаровательная прелестница!
Асми, не клей девчонок, взвизгнула красноволосая девушка.
Она подпрыгнула ко мне, хватая чуть ниже уровня плеч. Она была такая маленькая, такая хрупкая и худая, такая вертлявая, что вряд ли бы могла составить мне конкуренцию в рукопашной схватке. Ярко-желтые кошачьи глаза впились в мои, и я невинно улыбнулась, нервно косясь на ее когти. Я нормально отношусь к зверолюдам, но побаиваюсь, что они могут нечаянно ранить. Что мешает ей сточить когти?
Ты была такая крутая! продолжила верещать незнакомка. А он тебеноси форму! А ты емуэто нечестно! А он тебе р-р-раз! А ты емур-р-раз! Никогда не видела такую полукровку, которая язык не в
Иштар! предупреждающе сказал суккуб.
Ну, никуда не засунула, ни капли не смутившись, продолжила говорить она. Так что ты вообще!
Но я всё равно не понимаю, зачем ты полезла свою девушку защищать, бархатным голосом вторил ей парень.
Я не ее девушка, зашипела Персефона.
Я бы любого полезла защитить, сказала я. Это было несправедливо.
Тебе не надо никого оборонять, Персефона повернулась ко мне. Это нормальная практика воспитания в Загранье, тебя что, никогда родители не били?
Никогда, отрезала я. Тем более, если наказывать, то всех. А там не только ты была без формы. Вон, близнецы тоже без формы сидели.
Эти «близнецы» из рода Горгоны, Асмодей закатил глаза. У них достаточно силы, чтобы превратить магистра Громвала в фарш. Ты что, не знала, что можешь получить?
Я об этом не подумала, я саркастично усмехнулась. Последствия для слабаков.
Я бы сказал, что ты дурочка, но у тебя слишком красивые волосы, флирт Асмодея почему-то начинал действовать на нервы, и мне чудилась в нем фальшивая актерская игра.
Да неважно! Главное, что ты крутая! Иштар схватила меня за руки и как-то странно изогнулась, чтобы заглянуть мне в глаза. Я Иштар, а этоАсмодей, и мы тебя жуть как запомнили!